Извилистые тропы

Интересно, а как отнесся бы ко всему этому Тоби Мэтью? В обоих книжицах не ощущается присутствия не только «величайшего гения», но хотя бы даже таланта. Может быть, Фрэнсис разбирал пожелтевшие страницы с душевными излияниями своей матери, покойной леди Бэкон, и, кое-где подправив их, решил напечатать вместе с апофегмами?

Каковы бы ни были причины, побудившие Фрэнсиса Бэкона напечатать апофегмы и псалмы, несомненно одно: он тяжело болел все лето и осень, как и многие другие тогда, и взрослые и дети. Джон Чемберлен писал в сентябре из Лондона: «У нас эпидемия, хотя никто этого не признает. За последнюю неделю умерло 407 человек, из них 150 дети, и почти все от сыпного тифа, который свирепствует не только в Лондоне, но и по всей стране». Он называет несколько имен умерших и заболевших, среди последних упомянут и лорд Сент-Олбанс.

В письме, посланном Дадли Карлтону за границу три месяца спустя, перед самым Рождеством, он сообщает о публикации апофегм Фрэнсиса: «…только что вышли на этой неделе, но успеха никакого, все говорят, что его ум и талант иссякли; он также перевел в стихах несколько псалмов, видно, на старости лет сделался святошей; Вы получите и апофегмы, и псалмы, если я найду, с кем их послать».

В своих немногочисленных письмах, которые Фрэнсис писал осенью, он ни разу не упомянул про сыпной тиф, но герцогу Бекингему жаловался на «болотную лихорадку», которая не менее мучительна и опасна. Он все еще не получил официального помилования, которого так добивался, и нет никаких подтверждений, что ему выплатили пенсию. Летом Фрэнсис узнал, испытав при этом смешанные чувства и ощутив иронию происходящего, что лорда-казначея Крэнфилда, первого графа Миддлсекса, который стал владельцем Йорк-Хауса, обвинили в злоупотреблениях и заключили в Тауэр, сместив со всех должностей и наложив на него огромный штраф, и потом сослали в его имение, как три года назад сослали его, Фрэнсиса. В те времена мало кому из государственных деятелей удавалось не сорваться с извилистой тропы, которая ведет к вершинам власти.

И все равно, хотя виконт Сент-Олбанс больше не принимал участия в управлении государством, его совет относительно союза с Францией не пропал даром, и, без сомнения, он в очередной раз иронически усмехнулся, когда узнал в ноябре 1624 года, что переговоры о браке принца Уэльского и принцессы Генриетты Марии, дочери короля Людовика XII, близятся к успешному завершению. Планировалось, что в начале января нового, 1625 года герцог Бекингем переплывет Ла-Манш со свитой пэров и привезет принцессу в Англию.

А вот к совету Бэкона посоветоваться с высшими военными властями прежде, чем посылать британские войска для возвращения Рейнских и Пфальцских княжеств, к сожалению, никто не прислушался. В Голландию были отправлены 12 000 солдат из шотландских и британских полков для участия в совместных действиях с графом Мансфельдом, но ясных и четких приказов они не получили, а командиры оказались на редкость бездарны. Английские солдаты до такой степени разложились, что на своем пути грабили и разоряли все вокруг, как будто «это была вражеская территория», вынужден был сообщить Джон Чемберлен. «Мы слышали, что они уже устроили бунт, так что граф Мансфельд не решается к ним выйти». Позднее половина солдат поумирала от болезней и голода. Очевидно, что никто не позаботился о снабжении войска продовольствием и боеприпасами, и операция кончилась позорным поражением.

Год начался неудачно, и в феврале Джон Чемберлен выразил мнение всех своих соотечественников, обращаясь к своему постоянному корреспонденту Дадли Карлтону: «Было время, когда такое войско, как мы послали в те края, за шесть — восемь месяцев одержало бы немало побед и заставило заговорить о себе весь мир, и я не понимаю, как случилось, что наша страна, почитавшаяся самой сильной военной державой, опустилась ниже слабейшей, так что теперь самые презренные трусы смеют глумиться над нами и попирать нас».

Двадцать пятого мая король Яков слег после охоты в Теоболдзе. Он уже давно страдал от обострения подагры и, возможно, артрита, и его врачи не сразу поняли, что положение серьезное. Ему становилось все хуже и хуже, он не мог говорить — возможно, это были последствия инсульта, — и через три недели, 27 марта 1625 года, он умер в возрасте пятидесяти восьми лет. Его тело перевезли в Лондон и выставили для торжественного прощания в Денмарк-Хаусе, а 7 мая состоялись «поистине самые пышные из всех похорон, какие устраивала своим королям Англия», и король Яков I Английский, он же Яков VI Шотландский, упокоился в Вестминстерском аббатстве, в часовне короля Генриха VII.

Его сын, вступивший после него на престол как король Карл I, сочетался по доверенности браком с принцессой Генриеттой Марией 1 мая, но ему пришлось ждать встречи с невестой полтора месяца, она состоялась лишь 13 июня в Кентербери.

«Говорят, королева привезла с собой свиту таких невзрачных придворных дам, что, кроме нее и герцогини де Шеврёз, глаз остановить не на ком, да и то герцогиня хоть хороша собой, но неумеренно красится», — писал Джон Чемберлен. Герцог Бекингем устроил в честь новобрачных роскошный прием в Йорк-Хаусе, но ни его величество, ни ее величество не смогли прибыть по причине недомогания. Мы не знаем, достаточно ли хорошо чувствовал себя Фрэнсис Бэкон, чтобы присутствовать на приеме и вкусить от обильных яств, которыми потчевали гостей в его бывшем доме. За ужином подавали шестифутового осетра, который был выловлен нынче же утром.

Новый король созвал свой первый парламент 18 июня. Его речь была краткой. Он сказал членам парламента, что они «втянули его в войну и потому должны изыскать средства, чтобы ее продолжать». Средств не изыскали. Его отец, «самый умный дурак во всем христианском мире», так и не сумевший завоевать сердца своих подданных, возможно, нашел бы более дипломатичный способ решить эту проблему и заслужить всеобщее одобрение. Король Карл не обладал таким счастливым талантом. Так началось царствование этого злосчастного монарха, которому было суждено умереть на плахе в 1649 году. На престол он взошел двадцати четырех лет от роду.

Все лето 1625 года в Лондоне свирепствовала чума. Все, кто только мог, уехали из города. Нам неизвестно, покинул ли Фрэнсис Бэкон свою квартиру в Грейз инне весной или в начале лета и переселился ли в Верулам-Хаус в Горэмбери, потому что его корреспонденция за шесть месяцев, с декабря 1624 года по июнь 1625-го, не сохранилась. Трудно предположить, чтобы он не откликнулся на смерть короля Якова в марте и на брак короля Карла и его восшествие на трон; разве что сам он в это время был тяжело болен. Как бы там ни было, ни его писем, ни писем к нему до нас не дошло.

В июне, как раз перед тем, как новой королеве Англии Генриетте Марии отправиться из Франции к своему супругу, Тоби Мэтью находился, судя по всему, в Булони, потому что он в письме к герцогу Бекингему с восхищением описывал ее красоту, хотя год назад точно так же восхищался красотой инфанты. Он, без сомнения, так же часто писал своему близкому другу в Горэмбери, хотя с началом нового правления у него появились новые покровительницы в лице графини Люси Карлайл и герцогини де Шеврёз, чье неумеренное пристрастие к косметике так сурово осудил Джон Чемберлен. Этот бесценный источник сведений молчал весь 1625 год по причине пошатнувшегося здоровья, и все толки, слухи и пересуды, вызывающие такой жгучий интерес у читателей последующих столетий, остались без хроникера.

Шло лето, чума распространялась все шире, люди бежали из Лондона, разнося заразу по стране. Король и королева затворились в Хэмптон-Корте, потом перебрались в Виндзор, потом в Вудсток близ Оксфорда, где были развешаны предупреждения, запрещающие жителям из чумных районов сюда приближаться. Лавки и постоялые дворы были закрыты, на кладбищах не хватало места, и в довершение бед дни и ночи напролет лил дождь, грозя погубить урожай. Говорили, что в это время письма из города в сельскую местность не доставлялись, и это самая вероятная причина, почему не сохранилось писем Фрэнсиса Бэкона. Единственные дошедшие до нас письма датированы июнем, они написаны вскоре после прибытия королевы в Англию, и в одном из них он выражает французскому послу маркизу д’Эффиа радость по поводу его приезда в Англию; другие же, как и можно было ожидать от человека, кому до сих пор не выплатили пенсию, были адресованы новому лорду-казначею, лорду Ли, и содержали просьбу о денежном вспомоществовании, а также сэру Хамфри Мею, канцлеру герцогства Ланкастерского, которого Фрэнсис умолял «поторопить» лорда-казначея, «чтобы король мог рассчитаться со мной. Старые дрова отлично горят в камине сами по себе, а вот о старых людях надо заботиться».