Извилистые тропы

Однако Фрэнсису следовало предупредить Рэли, что он ни в коем случае не должен пиратствовать и причинять ущерб подданным испанского короля, которые могут оказаться поблизости. Этот запрет с несомненностью подразумевался и в указаниях, данных сэру Рэли тайным советом, но то ли сэр Рэли этого не понял, то ли находящийся под его командованием капитан Кимис не подчинился приказу, так до конца выяснить и не удалось; кончилось все тем, что на берегах Ориноко англичане встретили испанцев, стали с ними сражаться, сожгли их поселения, никакого месторождения золота там не нашли, и в июне 1618 года экспедиция вернулась в Плимут, ничего не достигнув, но поставив под угрозу дипломатические отношения между Англией и Испанией.

Испанский посол граф де Гондомар (тот самый, кого Тоби Мэтью посещал под покровом ночи) высказывался против экспедиции еще до того, как ее начали снаряжать, и теперь, убедившись, что он оказался прав, принялся в негодовании обвинять Рэли и его спутников, называя их во всеуслышание пиратами и разбойниками. К несчастью для посла, как раз в это время кто-то из его свиты имел неосторожность сбить своим конем ребенка на улице, и это привело в такой гнев жителей Чансери-лейн, где произошел несчастный случай, что дом графа осадили, собралось около пяти тысяч человек, живших по соседству, и чуть было не начались беспорядки. Арест сэра Уолтера Рэли и заключение его в Тауэр, совпавшие с арестом зачинщиков беспорядков, превратили его в глазах простых людей в народного героя, все испанское в стране сразу возненавидели, и дипломатические отношения с Испанией буквально повисли на волоске.

В совет шести, которому было поручено допрашивать сэра Рэли, входил также и сэр Эдвард Коук, который с такой злобой обличал его шестнадцать лет назад и приговорил к смерти за государственную измену, но тогда его величество вмешался и отменил смертный приговор. Расследование продолжалось весь сентябрь и половину октября, совет наконец решил, что дело сэра Уолтера должен рассматривать тайный совет в полном составе, а также судьи, представители знати и мелкопоместного дворянства. Король не согласился: он не желал, чтобы на слушании присутствовал еще кто-то, кроме первоначально назначенного жюри, пусть обвинения Рэли и его сообщникам предъявят генеральный стряпчий и генеральный прокурор. А потом приговор, так долго отсрочиваемый, будет приведен в исполнение.

Король слишком хорошо знал, что если сэру Уолтеру Рэли, который стал поистине народным героем, позволят защищаться публично, то он завоюет еще больше симпатий и у простого люда, и у знати, и у мелкопоместного дворянства. А если его простят и второй раз, если приговорят не к высшей мере наказания, а к пожизненному заключению, это нанесет серьезный удар по отношениям с Испанией и положит конец переговорам о браке с испанской инфантой.

Королева, слегшая с водянкой в Хэмптон-Корте, делала все возможное, чтобы сэру Рэли сохранили жизнь. Она не могла забыть дружбы, которая связывала его и ее старшего сына Генри, принца Уэльского. Она была уверена, что маркиз Бекингем вступится за Рэли, и написала ему, как встарь, письмо, начинавшееся словами: «Мой добрый песик, если Вы по-прежнему повинуетесь мне, я молю Вас всем сердцем: позвольте мне сейчас подвергнуть испытанию Ваши чувства ко мне, убедите короля со всем пылом и искренностью, какие Вам свойственны, что сэру Уолтеру Рэли следует сохранить жизнь…» Но маркиз, как и его величество, не желал портить отношения с испанским послом и с королем Испании; он, как и принц Уэльский Чарлз, считал, что брак следует заключить любой ценой.

Суд прошел закрыто, как и требовал король. Рэли отрицал все обвинения, кроме одного: что он пытался убежать из Тауэра, когда его туда первый раз заключили. 28 октября он предстал перед Судом королевской скамьи и был приговорен к смертной казни. Ночью его перевезли из Тауэра в тюрьму над воротами Вестминстерского дворца, а утром обезглавили во дворе старого дворца.

Сэр Уолтер Рэли говорил на эшафоте полчаса и вызвал уважение у всех, кто его слушал. Даже циник Джон Чемберлен был взволнован. «Он говорил и держался без тени страха, ни капли не красуясь, и тем заслужил огромное сочувствие, все, кто его видел, скажут, не кривя душой, что его конец был omnibus numeris absolutus[33], он умер с безупречным достоинством, какое только может проявить человек». Сэру Рэли было шестьдесят шесть лет. Солдат, мореплаватель, придворный с изысканными манерами, независимый, всегда уверенный в себе, имевший много друзей и много врагов, он был последней звездой из плеяды блестящих молодых людей, к которым так благоволила и которых так отличала королева Елизавета.

Страна негодовала. Отравитель граф Сомерсет живет себе припеваючи в Тауэре — в покоях, где раньше жил Рэли, что сейчас вызывало особенное возмущение, — а отважного первооткрывателя, который верой и правдой служил королю и державе, совершил в прошлом столько экспедиций, плавал по всему миру, привозил с собой огромные богатства для страны, обвинили в предательстве и приговорили к позорной казни лишь для того, чтобы угодить кровожадным испанцам, но он умер гордо, как подобает герою.

Надо было как-то успокоить народ. Поскольку открытого суда не было, никто и не знал, в чем именно он виноват. А Рэли и его солдаты принимали ошибочные решения, нарушали приказы и совершили множество других проступков, о которых следует рассказать людям. Сейчас его величество осознал, что требование закрытого суда было ошибкой. Нужно выстроить все до единого факты и довести их до всеобщего сведения.

До сих пор Фрэнсис Бэкон не играл в процессе сколько-нибудь заметной роли, разве что был всего лишь одним из шести членов тайного совета, кому было поручено допрашивать сэра Уолтера Рэли в Тауэре. Сейчас король пожелал, чтобы он вместе с другими членами совета написал официальную декларацию об «Истинных причинах, побудивших его величество добиваться правосудия в деле сэра Уолтера Рэли, что и было выполнено».

Джон Чемберлен и многие другие приписали авторство пространного документа, который был напечатан в Лондоне в типографии его величества и выпущен в свет 28 ноября, «лорду-канцлеру, генеральному прокурору и первому министру Нонтону». (Незадолго до этого сэр Роберт Нонтон сменил на этом посту покойного сэра Ральфа Уинвуда.) Если всех трех членов тайного совета обвинили в том, что они очернили любимого народом героя, чтобы успокоить совесть короля, то Фрэнсису Бэкону было к таким обвинениям не привыкать. Что ж, ему приказали сделать то же самое семнадцать лет назад после казни графа Эссекса. Нелегко служить монарху, получившему власть от Бога. Выполнение августейшего повеления превыше преданности бывшим друзьям.

Усилия, которые потребовались от лорда-канцлера для участия в составлении декларации, обычным образом сказались на его здоровье; всю неделю, предшествующую опубликованию декларации, суд Звездной палаты не мог собраться на заседание из-за «недомогания» лорда-канцлера, равно как и всю первую неделю декабря, под предлогом того, что «холод ему сейчас опасен». Холода и в самом деле стояли сильные, Темза замерзла и стала несудоходной, да еще в Лондоне как раз в это время вспыхнула эпидемия оспы. Вряд ли природные катаклизмы заставили Фрэнсиса отказаться от своих привычных занятий, а мы — мы не можем не подумать, что он наверняка считал казнь сэра Рэли жестокой ошибкой, которая будет иметь роковые последствия и для монархии, и для самого короля, никогда не пользовавшегося любовью простых людей.

«Недомогание» длилось всю зиму, то отступая, то снова возвращаясь, и, наверное, впервые за все годы брака Фрэнсиса имя леди Верулам появляется в одном из писем Джона Чемберлена, написанном в декабре: она шла в большой похоронной процессии за гробом какой-то знатной особы, умершей от оспы, «среди множества других дам». Возможно, она представляла своего мужа и радовалась своему новому статусу.

Что несомненно печалило Фрэнсиса, так это нежелание Тоби Мэтью принести присягу, вследствие чего король в начале года снова приказал ему покинуть Англию. «Какой проступок он совершил и кому нанес обиду, я не знаю, — писал Джон Чемберлен, — но, несмотря на влияние высокопоставленных друзей, его высылают». Переписка между двумя друзьями будет продолжаться, Тоби будет писать Фрэнсису из Брюсселя, но это совсем не то, что постоянно видеться друг с другом в Йорк-Хаусе и в Горэмбери, а среди окружавших Фрэнсиса людей, даже среди секретарей и помощников, не было никого, кому он мог бы открыть свою душу и с кем поделился бы своими мыслями, как делился с Тоби Мэтью. Не слишком доброе начало нового, 1619 года.

33

Во всех отношениях совершенный (лат.).