Страница 123 из 131
Под впечатлением этих мыслей и образов бедная страдалица заснула. Благодетельный сон отрадно подействовал на нее после всех тревог этого дня и прошлой ночи, к тому же в объятиях у нее лежало ее дитя.
Рано утром проснулась Макусса и с удивительной заботой принялась ухаживать за случайно попавшими в ее руки питомцами, так что старый Гафиз не мог надивиться этому.
— Она чует деньги, — бормотал он, улыбаясь. Рано сел он за работу, но как можно осторожнее принялся за дело, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате Рецию и ребенка. — Если моя старуха держит ее, значит, она чует деньги, ибо ничего нет для нее на свете, что она любила бы так, как деньги!
Мать и сын отлично чувствовали себя под гостеприимным кровом этой хижины, окруженные нежным, заботливым уходом добрых людей. Реция вскоре могла встать с постели. Малютка был ее утехой и гордостью, и она с блаженной улыбкой утверждала, что он — вылитый отец.
Старик часто качал ребенка на руках. Макусса стряпала для молодой матери и ухаживала за ней. Проходили дни за днями, недели за неделями, а Реция с сыном все еще спокойно жили в хижине старого башмачника.
Но вот однажды к старому Гафизу пришел его знакомый и рассказал, что на следующий день будет праздноваться торжественный въезд пленной Кровавой Невесты и офицеров Зоры-бея и Сади-бея, вернувшихся победителями.
Услышав эти слова, Реция побледнела от радостного волнения и испуга. «Сади-бей! — сказал он. — Он вернулся победителем!» При этом известии старая Макусса улыбнулась от удовольствия.
— Вот видишь, — сказала она, — теперь наступили твои красные деньки. Он возвращается назад, да еще победителем! Как рад он будет увидеть тебя и своего сына!
— Ах, а я-то как обрадуюсь этому!
— В толпу, на въезд, ты не должна ходить, Реция. Что скажет Сади, увидев тебя в толпе!
— А как бы мне хотелось, Макусса, видеть его на блестящем празднике, гордо сидящим на коне!
— Еще увидим, он ли это, его ли будет радостными криками приветствовать народ! Пусть пойдет туда мой муж, он, кстати, узнает, где живет Сади-бей и есть ли у него конак в Стамбуле. Гафиз скажет ему, где он может найти свою кадыню и сына, — уговаривала ее старая Макусса. Она ни за что не хотела отпускать Рецию одну с ребенком, боясь лишиться награды от ее мужа. Она решила, что лучше будет, если Сади-бей прямо из их хижины получит свою жену и сына, тогда награда будет вернее.
Как она желала, так и сделала. Гафиз один пошел в город и к вечеру вернулся в свою хижину с известием о блестящем триумфальном шествии и о назначении Сади пашой.
Эта радостная весть вызвала всеобщий восторг, конечно, из разных побуждений у каждого: у Реции — из любви к своему Сади, у старой Макуссы — из корыстолюбия. Она рассчитывала, что паша совершенно иначе наградит оказанную его кадыне и ребенку помощь, чем простой бей. Теперь она уж точно не должна была выпускать из своей хижины Рецию с сыном.
Она объявила, что лучше завтра сама пойдет в город и передаст Сади-паше известие о его жене и ребенке, и Реция волей-неволей должна была уступить ее желанию: ведь она была в ее руках. Кроме того, старуха умела так ловко обставить свое предложение, что даже Гафиз и тот должен был с ней согласиться.
Старая Макусса надела свой лучший наряд, остаток прежней роскоши: старое с разводами платье и пестрый платок. Ее одежды своим покроем и полинялыми красками сразу выдавали свою древность, но Макусса гордилась этими остатками прежней роскоши. Она гордо вышла из своей хижины и прошла мимо хижин остальных мастеровых, чтобы бедный люд подивился ее наряду и увидел бы, что она совсем не то, что другие. Реция была в сильном волнении, ее томило ожидание, даже старый Гафиз и тот очень интересовался результатом задуманного его женой путешествия. Но напрасны были все их ожидания. Макусса вернулась вечером, не разыскав Сади-пашу. Собственного конака у него еще не было. У сераля она понапрасну прождала несколько часов, спрашивая о нем. Одно только то узнала она, что принцесса Рошана устраивает празднество в честь Сади-паши. Она намерена была в этот день отправиться в город и там, перед дворцом Рошаны, ждать Сади. Реция была безутешна, она хотела сама идти отыскивать своего Сади, но старая Макусса удерживала ее.
— Зачем ты будешь блуждать по улицам? Или ты думаешь, что узнаешь больше меня? — говорила старуха.
— Не думай этого, — согласился со своей дражайшей половиной Гафиз, многозначительно и добродушно улыбаясь. — Предоставь все Макуссе, что-нибудь разузнать, выведать — это уж ее дело, верь мне!
— Но мне бы так хотелось отыскать его. Может быть, старая Ганнифа знает что-нибудь о нем, — говорила Реция, и невыразимая тоска сжимала ее сердце.
Но Макусса не пускала ее.
— Скоро вечер, — говорила она, — положись на меня, я все устрою, тебе ни к чему идти.
Однако Реция ее не послушалась. Хорошенько укутав ребенка, она взяла его на руки, простилась с Гафизом и Макуссой, обещав им вернуться с богатой наградой, и поспешила в Скутари. Старуха была вне себя от досады из-за такого поворота дел, она боялась остаться с пустыми руками, Гафиз же пытался успокоить ее.
В сумерки Реция достигла предместья и отправилась к старой Ганнифе. С невыразимой радостью приняла ее добрая старушка, нежно ласкала и целовала ребенка. Она оставила Рецию ночевать, но в эту ночь пришел Лаццаро, чтобы при помощи старой Ганнифы заманить пророчицу к платанам перед воротами Скутари. В эту ночь Реция вынуждена была, спасаясь от грека, спрыгнуть с балкона, и второпях она оставила в доме ребенка. Ей удалось убежать от своего настойчивого преследователя, во что бы то ни стало желавшего назвать ее своей. В одно мгновение завернула она из широкой улицы в переулок и, быстро обогнув его, вернулась в дом Ганнифы, чтобы взять там свое сокровище, своего возлюбленного сына. Ганнифы нигде не было, и Реция, сознавая всю опасность своего пребывания в ее доме, снова ушла из него. Среди ночи, прижимая ребенка к груди, чтобы защитить его от холодного и сырого ночного воздуха, она побежала к далекой хижине старого башмачника. Не за свою жизнь дрожала она, а за жизнь своего ненаглядного ребенка, В хижине старого Гафиза они были в безопасности, надо было спешить туда. Макусса еще не спала, и едва Реция отворила дверь, как старуха уже угадала, кто пришел.
— Это ты, Реция? — спросила она.
В это время проснулся и старик.
— Да, я опять пришла к вам, чтобы ждать моего Сади.
— Не говорила ли я тебе, что ты ничего не узнаешь? Предоставь мне, уж я отыщу благородного Сади-пашу, — сказала старуха, очень довольная тем, что мать и сын снова очутились в ее руках: она во что бы то ни стало хотела сделать их золотым дном для себя.
Реция рассказала о случившемся с ней.
— Здесь у нас ты в безопасности! — говорила Макусса. — Ложись спать! Счастье еще, что ты была так отважна! Ох, эта молодежь, никогда ничего и слышать не хочет!
— Вот она и опять права, — заметил полусонный Гафиз.
Реция легла на свою постель в соседней комнате и скоро заснула вместе с сыном.
В тот вечер, когда должно было состояться празднество у принцессы, старая Макусса, снова надев свой парадный наряд, отправилась ко дворцу, перед которым уже собралась большая толпа любопытных.
Экипажи с гостями въезжали во двор, и Макуссе невозможно было поговорить там с Сади-пашой. Когда он отправился во дворец и большинство гостей собрались уже там, старая Макусса смело вошла во двор и оттуда поднялась на галерею. Здесь она, разумеется, встретила непреодолимые препятствия: дворцовый караул бросился прогонять ее.
Макусса хотела закричать невольникам, что ей нужно видеть одного из гостей, но их бешеные крики ошеломили ее, она насилу могла опомниться и объяснить им, что она должна видеть Сади-пашу.
Те отвечали, что это невозможно, Сади-паша наверху, в залах принцессы, на которой он скоро женится, и никто не смеет беспокоить его.
Услышав это, старая Макусса обезумела от испуга.