Сборник статей

Мы знаем, что психоанализ пытается доказать, будто творчество происходит от структурного дефекта. В порядке упрощения это можно было бы назвать чрезмерным либидо, которое приводит к тому, что личность не реализуется в своем детстве и задерживается в нем. Все применимые к обычному человеку схемы - доэдипова зацикленность, бо­язнь кастрации, образование суперэго и эдипов комплекс -без всяких изменений применяются и к человеку творческо­му; но чрезмерность его либидо и его предполагаемая "сублимация" объявляются причинами ненормального раз­решения его детских проблем и его достижений. С этой точки зрения творческий человек представляется весьма двусмыс­ленным вариантом человеческой природы; он фиксируется на детстве и никогда не выходит из донаучной стадии символизма. Тогда получается, что сублимация и признание коллектива означают готовность художника помочь всем наслаждаться своим очень хорошо скрываемым инфантилиз­мом. Это называется вторичным развитием. В искусстве люди дают выход своим собственным детским комплексам, глядя, как Эдип, Гамлет или Дон Карлос убивает своего собственного отца. (Но даже у нормальных людей эти схемы, в данном случае толкуемые личностно, связаны с гораздо более глубокими архетипическими комплексами.)

И все же, вопреки мнению психоаналитиков, разница между творческим и нормальным человеком заключается не в избытке либидо, а в интенсивном психическом напряжении, которое с самого начала присутствует в творческом челове­ке. На самой ранней стадии в нем проявляются особое оживление бессознательного и такая же сильная ориентация ^Э эго.

Это сильное психическое напряжение и страдающее от него эго отражаются в особого рода обостренном восприятии творческого человека. Как правило, оно проявляется у него уже в детском возрасте, но это обостренное восприятие не тождественно рефлектирующему сознанию преждевремен­но развившегося интеллекта. Детскость творческой личности как нельзя лучше выражают слова Гельдерлина: "und schlummert wachended Schlaf" ("и дремлет, грезя наяву").9

В этом состоянии обостренного восприятия ребенок открыт миру и переполняющей все унитарной реальности, которая захлестывает его со всех сторон. Представляющий собой одновременно и надежное укрытие, и открытое прост­ранство, этот сон наяву, в котором нет таких понятий, как внешнее и внутреннее, является бесценным даром творчес­кого человека. Это период, в котором за любой болью и любой радостью стоит целостный и неразделенный мир, бесконечный и непостижимый для эго. В этом детском ощу­щении содержимое каждой личности связано с надличност­ным архетипическим содержимым и, с другой стороны, надличностное и архетипическое всегда располагаются в личности. Как только мы понимаем, что это значит ощущать такое единство надличностного и личного, в котором эго и человек все еще являются одним целым, мы начинаем заду­мываться над тем, каким образом, способом и методом можно преодолеть и забыть это фундаментальное ощуще­ние, подобно тому, как обычный человек успешно проделы­вает это с помощью образования; и мы перестаем восхищаться тем, что творческий человек задержался на этой стадии и в этих ощущениях.

С детских лет творческая личность заворожена этим ощу­щением унитарной реальности детства; она вновь и вновь возвращается к великим иероглифическим образам архетипического бытия. Впервые мы увидели их отражение в колодце детства, и там они и останутся до тех пор, пока мы не вспомним о них, не заглянем снова в колодец и не отыщем их снова, вовеки неизменных.

Действительно, все нормальные тенденции присутствуют и в творческом человеке; он реализует их до определенной степени, но его индивидуальная судьба прерывает его нор­мальное развитие. Поскольку его природа не дает ему за­вершить нормальное развитие обычного человека, с его врожденной способностью приспосабливаться к реальности, то даже его юность, зачастую, является ненормальной, как в хорошем, так и в плохом смысле этого слова. Его конфликт с окружением начинается еще в раннем возрасте и отличается патологической остротой, ибо именно в детстве и юности творческое и ненормальное, или патологическое, тесно свя­заны друг с другом. Ибо, в противоположность требованиям культурного канона, творческий человек держится за архетипический мир и свою изначальную бисексуальность и целостность, или, иными словами, за свое "я".

Этот комплекс творческого человека в первый раз прояв­ляется в зацикленности на детской компании, на судьбонос­ных персонажах, а также местах детства. Однако в данном случае, даже в большей степени, чем в детстве других людей, личное перемешано со сверхличностным, конкретная мест­ность с невидимым миром. И это не просто "детский" мир; это истинный, настоящий, или, как его называл Рильке, "откры­тый" мир.

Ребенок, измены тайной жертва,

любви - тирана становясь рабом

над будущим своим утрачивает власть.

После полудня, оставленный в покое,

он все слоняется меж зеркалами

и всматривается в них,

терзаясь собственного имени загадкой и вопрошая "Кто я? Кто я?"

Но вот вернулись домочадцы, нарушили и подавили то, что вчера доверили ему окно, тропинка,

запах пыльного комода.

Он - снова собственность родни.

Побеги вверх потянутся.

Вот также и желанье из клубка семьи

однажды вырвется, покачиваясь в воздухе прозрачном.

Лучистый взгляд ребенка, устремленный ввысь,

Тускнея день за днем в подвале, куда привычно заперт он

роднёю,

Находит лишь собак да более высокие цветы,

И время замирает, - и снова начинает бег.

Но открытость - в данном случае мы говорим о мальчике, творчество которого легче понять, чем творчество девочки -всегда совпадает с женственностью. У творческого человека этот женский принцип, этот мотив трансформации, который у нормального взрослого человека проявляется, как "анима", как правило, ассоциируется с образом матери.11

Он делает ребенка восприимчивым, открытым как стра­даниям, так и величию и мощи мира; он не дает пересохнуть бьющему из него источнику. Не составляет никакого труда понять, что такой комплекс должен быть насыщен конфлик­тами и осложнить адаптацию, если только природа не проявила особую милость в сочетании его элементов.

В любом творческом индивидууме, вне всякого сомнения, с самого начала выделяется компонент восприятия, но мы не должны забывать, что тот же компонент превалирует и в ребенке, и зачастую только в ходе ожесточенной борьбы он подавляется образованием, ориентированным в половом отношении на однобокие культурные ценности. Но, с другой стороны, сохранение определенной восприимчивости, в то же самое время, является сохранением индивидуальности человека, его осознания собственного "я" -воспринятого, как ноша, как миссия или как необходимость - которое вступает в конфликт с миром, с общепринятыми нормами, с культур­ным каноном, или, в соответствии с древними правилами мифа о герое, с традиционным образом отца. И, поскольку доминирование изначально первичного архетипического мира сохраняется и не заменяется доминированием мира культурного канона, развитие личности и сознания творческого человека идет по иным законам, чем развитие человека нормального.

Доминирование архетипа матери у огромного количества писателей и художников не адекватно объясняется отно­шениями ребенка с его конкретной матерью. Мы находим как хорошие, так и плохие отношения; мы видим матерей, умерших молодыми, и матерей, доживших до глубокой ста­рости; среди матерей нам встречаются как выдающиеся, так и незначительные личности. Психоаналитики признают, что причина доминирования архетипа матери заключается в том, что определяющим фактором являются отношения с матерью, в которых находится с матерью эго ребенка, а не взрослого человека. Но отношения маленького ребенка с его матерью формируются архетипом матери, который всегда смешивается с образом матери, субъективным образом ощу­щения конкретной матери.