Страница 8 из 11
Вот здесь, в Москве, уже в начале зимы и разнеслась скандальная сплетня о романе императора и его красавицы тетушки. И небезосновательно, смеем заметить, – Елизавете-то, пусть и тетушке, едва минуло восемнадцать. А пятнадцатилетний Петр Второй, статью пошедший в деда, выглядел ничуть не моложе цесаревны, а вел себя так, словно ему и поболе было.
В компании своего распутного фаворита князя Ивана Долгорукого юный царь уже многое видели многое испытал. А Петр и Елизавета вскоре стали почти неразлучны.
Как-то раз на охоте испанский посланник герцог де Лириа прошептал на ухо посланнику британского двора, милорду Рондо:
– Более всех юный император доверяет принцессе Елизавете, своей тетке, которая отличается необыкновенной красотой… Да-да, вы видите ее по правую руку Петра. Думаю, его расположение к ней имеет весь характер любви.
Тот, не отрывая взгляда от царственной пары, резвящейся в снегу, отвечал:
– У императора и цесаревны много общего – оба, думается, изрядные прожигатели жизни и без ума любят развлечения: праздники, поездки, танцы, вижу, что и охоту.
– Русские, – продолжал де Лириа на ухо соратнику, – боятся большой власти, которую имеет над царем принцесса Елизавета: ее ум, красота и честолюбие настораживают всех…
Рондо кивнул – ему, как никому другому, была видна цель, которую поставила перед собой Елизавета. Хотя и самые опытные посланники старинных королевских дворов вовсе не свободны от иллюзий и заблуждений… Первым вскочил император, подал девушке руку и, стряхнув снег, помог устроиться в седле. Кони понесли. И оба посланника не без зависти наблюдали, как два изящных наездника на великолепных конях летят по заснеженному полю…
Насколько долго продолжалась эта дружба и как далеко зашла, увы, неведомо никому, кроме, быть может, лакеев личных покоев. Однако они, такова уж их должность, отлично умеют хранить тайну.
К тому же Елизавета достаточно рано поняла значение своей необыкновенной красоты, поняла, что завораживает мужчин одним своим взглядом. И, конечно, не стала отказываться от оружия столь страшной убойной силы.
Фаворит Петра, князь Долгоруков, не мог соперничать с императором, однако все же попытался заманить Елизавету в свои сети. Когда же понял, что из этого ничего не выйдет, стал разжигать ревность и в царе, и в цесаревне. Для этого он ввел в круг самых близких императору лиц свою сестру, Екатерину Алексеевну. Юный царь мгновенно влюбился в девушку. Однако Елизавету сие, похоже, совершенно не задело – она была все так же мила и с племянником, и с его пассией.
Тогда князь решил удалить Елизавету от двора, ославив ее перед царем и обществом. И избрал для этого Александра Борисовича Бутурлина – красавца камергера двора Елизаветы. Общество, которое и без того было уверено, что Бутурлин близок к цесаревне, скверной сплетне не поверило, и князя Долгорукова подняли на смех. А Бутурлин, к тому же, вызвал некогда близкого приятеля на дуэль.
Чтобы замять скандал, Елизавета сочла за лучшее отправить камергера подальше от Москвы, в армию, стоявшую на Украине. А сама окунулась в омут светской жизни при дворе еще глубже. Говорили, что она не поехала на похороны любимой сестры Анны именно из-за очередного сердечного увлечения.
Думается, сейчас самое время о Елизавете ненадолго забыть и вспомнить о старшей ее сестре, Анне Петровне, к описываемым дням уже весьма солидной замужней дамы.
Судьба старшей дочери Петра Великого сложилась трагически. Вышедшая за голштинского герцога Карла Фридриха в столице Голштинии Анна страдала. Брак ее, как выяснилось, был весьма и весьма неудачен. Среди чужих людей дочь Петра Великого чувствовала себя одинокой, муж оказался недостойным такого сокровища, каким, по единодушному мнению современников, была Анна. Герцог был человеком слабым и несдержанным, любителем женщин и крепких напитков. Подданные своего герцога уважали, однако о герцогине печалились: ведь Карл Фридрих, казалось, любил всех женщин, кроме нее одной.
Письма Анны к сестре и к императору Петру Второму полны тоски и жалоб. Однако она даже помыслить не могла о разводе или о возвращении в Россию – в династических браках разводы были невозможны. В феврале 1728 года герцогиня родила мальчика, которого назвали Карлом-Петером-Ульрихом. Так появился на свет будущий российский император Петр Третий. Вскоре после родов у двадцатилетней Анны Петровны открылась скоротечная чахотка, и она умерла, завещав похоронить ее в Петербурге, возле родителей.
Анне, всегда нежно относившейся к младшей сестре, наверняка хотелось, чтобы та приехала на похороны, – ведь все детство и юность они были неразлучны. И Елизавета не могла обмануть чаяний Анны, пусть и посмертных.
Мы возвращаемся к цесаревне Елизавете и открываем одну из ее тайн. Осенью 1728 года тело Анны Петровны русский фрегат доставляет из Киля в Петербург. Его встречает немногочисленная свита, скорее, похоронная команда. Да и кто еще может встречать гроб с телом почившей дочери царя, завещавшей похоронить себя на родине? Командует встречающими невысокий поручик Анненский. После обязательных церемоний и похоронного ритуала он остается в Петропавловском соборе один, а утром исчезает. Ни в списках похоронной команды, ни в приказе о чествованиях и упокоениях сей поручик никогда не значился. Кто назвался столь простым именем и куда делся этот неизвестный, так и осталось загадкой истории.
Местом пребывания своего немногочисленного двора Елизавета Петровна избрала Александровскую слободу в Москве. Очень быстро эту слободу стали считать веселым пристанищем свободных нравов. Однако то говорили люди, считавшиеся добрыми приятелями Елизаветы. Злые же языки утверждали, что слобода стала местом затворничества, что лишь монахи-чернецы посещают это проклятое место, что дворец Елизаветы суть ветхая хибара, а она чуть ли ни единственная обитательница запустелых и замшелых стен. Место и впрямь было не из веселых – Александровская слобода была известна как одно из самых зловещих мест России: именно там устроил свою опричную столицу Иван Грозный. Однако волнения и друзей и врагов были напрасны: узнав о болезни императора, Елизавета Петровна даже не приехала в столицу. Никак лучше показать, что на трон она не притязает, цесаревна не могла.
Елизавета, как женщина мудрая, и не помышляла о повторении опричной истории. Ее жизнь текла вдалеке от борьбы за трон – кто бы ни взошел на него, цесаревна была ему не соперницей. Однако нет-нет, но кровь великого Петра все же вскипала в жилах младшей дочери царя. Но ума цесаревне хватало для того, чтобы подавить бунт в сердце и издалека следить за перипетиями истории.
Сторонние наблюдатели (уж таков закон жизни – даже у самой скромной из персон, в ком течет царская кровь, непременно найдутся и наблюдатели, и соглядатаи) усматривали в этом какую-то особо тонкую тактику честолюбивой цесаревны, ждавшей своего часа, другие подозревали, что в это время она была беременна и стремилась в загородном уединении скрыть свою тайну.
Умница же Елизавета, с улыбкой глядя на всю эту возню, оставалась вне схватки. И лишь узнав, что по смерти Петра Второго трон перейдет к ее кузине, Анне Иоанновне, в первый раз недобро усмехнулась. Ох, как выразительна была эта улыбка, ох, как страшна. Однако и сейчас цесаревна не сделала и шагу, чтобы этому воцарению воспрепятствовать.
– Терпение – удел сильных, доченька, – любила повторять ее мать, императрица Екатерина. – Терпи, и твое терпение вознаградится сторицей. Но не медли, когда видишь, что твой час настал. Тогда не медли ни одного лишнего мига!
Должно быть, Елизавета еще не видела, что ее час настал.
В деревне, вдали от света, цесаревна жила не то чтобы замкнуто, но скорее вдали и от царского двора, и от его потрясений. Актеры и художники, певцы и военные в невысоких чинах… Охота, скачки, прогулки по берегу тихой реки и вновь пирушки и охота… Классической красотой Елизавета не отличалась, но ее глаза, изумительные и невероятно живые, украшали и освещали ее лицо. Поклонников у нее хватало, но после афронта с Фридрихом Гогенцоллерном, а позже и с Морицем Саксонским Елизавета навсегда зареклась от монархических браков и поисков царственного супруга, предпочитая им пусть и не такие громкие титулы, но подлинные чувства и искренние привязанности.