Страница 19 из 19
Кое-что от трофеев застревало в его матросском поясе или припрятывалось на черный день в сундуке.
Что-то такое было в его авантюрной крови, если не разу не пытался бежать во время стоянок.
Но удача рано или поздно должна была отвернуться от их корабля. И она отвернулась. Пробиваясь сквозь рифы и прибрежные скалы далекого материка, где можно было поживиться блестящими камешками, а при неудаче и просто живым товаром, за который на невольничьих рынках давали не плохую цену, суденышко не выдержало удара волн и распалось пополам, сев на скалу. А, может, рулевой ночью подкрепился ромом, чтобы скоротать вахту, и не рассчитал его крепости. Но как бы то не было, из всего экипажа уцелел он один. Волной его прибило к берегу. Очнувшись, он не один день питался сырой рыбой и тщетно, до рези в глазах, всматривался в морскую гладь за пенными бурунами, пытаясь отыскать среди волн спасительный парус.
А потом его нашли те, за кем они шли поохотиться.
Но не съели, не принесли в жертву своим жестоким богам. Что, впрочем, было бы справедливо. Они даже не ограничили его свободу, позволив болтаться целыми днями среди примитивных тростниковых жилищ, крытых пальмовыми листьями по всему селению. И при том не обращали на него ровно никакого внимания.
Смирившись с неизбежностью и безысходностью своего положения и. чтобы хоть как-то заполнить пустоту бесконечных дней, он все свое время тратил на эти, казалось бы, бесцельные прогулки.
И со временем увлекся.
Диковинный и странный был народ. Многие дни могли обходиться без воды и пищи, просиживая в полусонном состоянии подле своих жилищ, оживая лишь на время при появлении в темном небе вот этой самой звездочки. И тогда их охватывало беспричинное, необъяснимое буйство. Или безумие. А что это самое настоящее безумие, сомнений не было. Жрецы разогревали над костром кожу бубнов. На шее появлялись ожерелья из десятков крохотных человеческих черепов. И начинали свой танец, сопровождаемый криком и диким визгом. Грохотали бубны. Вокруг костра метались и извивались человеческие тела, доводя себя до изнеможения, до пены во рту.
С удивлением и страхом, скрываясь за широкими листьями, следил он за этим безумием. Ожерелья из человеческих, не больше перепелиного яйца, черепов метались вокруг их шей. Глаза горели неистовым светом. А после сумасшедшей пляски начиналось то, что ни как не укладывалось в его, испорченном не законченным образованием, сознании. Обряд жертвоприношения.
Зрелище, от которого мог помутиться самый крепкий разум.
Жрецы или шаманы в состоянии полного безумия, вычерчивали вокруг, до блеска отполированного человеческими телами и пропитанного кровью, жертвенного камня таинственные геометрические знаки и приступали к заклинанию.
Жертва, а чаще всего это был кто-то из пленных соседнего племени с остановившимся взглядом шел на заклание не понуждаемый ни кем и безропотно ждал своей участи.
Шаманы, своим обликом мало похожие на остальных соплеменников, могли долгими часами находиться в этом состоянии безумия. Не понятные звуки с визгом срывались с их губ, уносясь ввысь, в черное не проницаемое небо
И он уже догадывался, что молитвы обращены к той, загадочной звездочке.
Мало того, он давно понял, что рано или поздно и его ждет встреча с этим багровым от крови камнем. И камень с той же легкостью возьмет и его кровь.
Страдания жертвы длились часами.
До той поры, пока не растворялась звезда в лучах восходящего солнца. И только тогда, проводив ее последним, мало похожим на человеческий, криком и отдав последнюю каплю крови, жертва умирала. Или получала право на долгожданную смерть.
Со временем он привык к этим сценам и уже не затыкал уши, спасаясь от переполненных болью и страданьем, воплей истязуемых и, не отводил глаз, от истерзанной жертвенными ножами жрецов, человеческой плоти.
К тому же звезда не всякий раз встречалась человеческим телом. Чаще же это была голенастая курица, или другой мелкий зверек. Или козленок, больше похожий на бродячую, шелудивую собаку.
Но обряд был таким же основательным. И заклинания летели к далекой звезде с такой же силой.
Удивительное племя, снова подумалось ему.
Темное сознание этого народа хранило поразительные знания, которые щедро выплескивались на него. И тут же забывались в угоду рыбной ловле, охоте. Или ожесточенному сражению с соседним племенем.
И даже внешне отличался от своих курчавых и темнокожих до черноты, соседей.
Голые, словно выбритые до сияющей чистоты, лишенные даже намека на, подобие растительности, на лице с огромными черными глазами и болезненно белой кожей. При этом, что физически все они были людьми крепкими, мускулистыми.… Весь день, пребывая в созерцательно – затуманенном состоянии, они оживали только в сумерки, словно скрывая от обжигающего солнца свои молочно – белые тела.
И сила в этих телах, в безумных, а чаще всего равнодушных глазах, таилась безмерная. И понять это ему довелось в один из первых же дней. Тогда ему вздумалось выйти за границы селения в погоне за красивой, величиной с ладонь, бабочкой. Подвела любознательность студента. Пробежал мимо, застывших в равнодушных позах, людишек, прыгнул к кустам и тут же дикая боль скрутила его тело, разворотила мозг, проломив череп и швырнула на землю.
Последнее, что он запомнил тогда, теряя сознание, были безмерно огромные пронзительно черные глаза. Покатился с воплями по земле, пряча голову от боли. Но даже сознание потерять не удалось.
Не позволили.
Этого урока оказалось достаточно. Чтобы стать хитрее. И внимательнее.
А скоро обнаружил, к своему удивлению, полное отсутствие в племени женщин.
Но племя то было старым. И даже древним.
Тогда, как оно могло выжить без женщин?
Потянулись тусклые унылые дни в ожидании неминуемой кончины. Но жрецов его тело, почему-то не привлекало. Тренированная память и природная сообразительность помогли быстро приспособиться к новым условиям. Телу. Но не духу. Сам того не ожидая, научился понимать их язык и, с грехом пополам, изъясняться на нем. Но своими успехами хвастать не торопился.
На него уже внимания почти не обращали.
И тогда он снова попробовал нарушить границу селения. Уже сознательно.
В этот раз его никто не останавливал. Провожаемый равнодушными глазами, шагнул за крайнее жилище и скрылся среди деревьев…
Жрец покинул свое кресло и бесшумно, ноги утопали в толстых коврах, подошел к окну.
-Могучий Нахсор, время. – Створки дверей отворились тихо, без скрипа и в кабинете появилась, закутанная в плащ, черная фигура. Из-под капюшона смотрят черные безразличные глаза. – Мать – звезда уходит.
Да, надо идти. Время не остановишь. К сожалению. Это единственное, что пока не подвластно ему. И не довольно поморщился. Воспоминания увлекли, унесли его в далекую молодость. И возвращаться вовсе не хотелось.
В длинных извилистых коридорах полыхают факелы. Вдоль стен выстроилась стража. Под длинными до пят черными плащами сияющие черные латы. Лица скрыты глухими забралами, а поверх опущенные капюшоны.
Коридор привел в просторный жертвенный зал.
В центре багровый камень, как дань утраченной молодости.
Со всей возможной осторожностью и бережностью перенес он его сюда, в этот замок, древними дорогами, чтобы сохранить древнюю магическую силу. А чтобы усилить его мощь болью и страданиями, украсил и сам камень и стены зала до самого, уходящего ввысь свода, черепами тысяч человеческих жертв, испустивших дух под его ножом, вправив в их пустые глазницы драгоценные камни. И играют, беснуются блики от огня факелов, отражаясь на гранях драгоценных камней, приводя в трепет даже его равнодушных к человеческим радостям и страданиям его помощников, привезенных из той же жизни.
Зазвенел шаманский буден, крохотные черепа забились, запрыгали на его поверхности. Шаманский бубен, это тоже дань прошлому, без которого вполне можно обойтись. Но лучше было сохранить. Мертвые скорее услышат мертвых.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.