Страница 14 из 159
У меня перед глазами на полке, расположенной над компьютером, стоит маленькая, размером в палец, отлитая из стекла полая фигурка-пузырек: мальчуган в большой коричневой кепке, с голубым, обмотанным вокруг шеи шарфом со свисающими на грудь концами, с книгой под мышкой. Коричневая кепка свинчивается — и под нею видно маленькое круглое отверстие — из него струится слабый, но вполне различимый запах духов... Этого малыша я называю «маленьким парижанином» — его подарил когда-то моей матери дядя Илья. «Парижанин» стоит рядом с ее фотокарточкой в пластмассовой рамочке.
Когда я свинчиваю кепку пробочку и вдыхаю сладкий, льющийся из бутылочки аромат, мне кажется — это не духи, это время, заключено в стеклянную прозрачную оболочку. Время, которое не уходит, не проходит, не исчезает, которое всегда с нами... Со мной...
16. Почему он вернулся?
Почему он, дядя Илья, Илья Гидеонович Герт, — вернулся?.. Ведь он вполне мог бы и не возвращаться... Таких людей называли тогда «невозвращенцами». Среди них был, к примеру, Федор Раскольников революционер, герой гражданской войны, дипломат, писатель... Илья Герт подолгу жил за границей, ему доступна была самая разнообразная информация о происходящем в СССР, он приезжал в Союз — и многое видел сам. Ему, несомненно, было известно то, о чем писал Раскольников в своем знаменитом письме Сталину — писал, кстати, в том самом 1939 году:
«Ваш «социализм», — обращался он к Сталину, — при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решеткой, так же далек от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата...
...Вы сделали все, чтобы дискредитировать советскую демократию, как дискредитировали социализм. Вместо того, чтобы идти по линии намеченного конституцией поворота, вы подавляете растущее недовольство насилием и террором. Вы открыли новый этап, который пойдет в историю нашей революции под именем «эпохи террора».
Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности. Никто, ложась спать, не знает, удастся ли ему избежать ночного ареста.
Никому нет пощады. Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный, колхозный крестьянин и полпред, народный комиссар и рабочий, интеллигент и Маршал Советского Союза — все в равной мере подвержены ударам вашего бича, все кружатся в дьявольской кровавой карусели.
Где старая гвардия? Ее нет в живых.
Вы расстреляли ее, Сталин.»
Федор Раскольников написал свое письмо 17 августа 1939 года. Меньше чем через месяц Раскольникова не стало — о его смерти в Ницце до сих пор далеко не все известно...
Почему же Илья Герт вернулся?..
Мне кажется, даже зная, что происходит в Союзе, он считал себя честным человеком, которого ни в чем нельзя обвинить...
17. Герт не был одинок...
На карте мира не было, пожалуй, государства, в пользу которого не шпионили бы «враги народа». Комкора А.И.Тодорского, например, обвиняли в шпионаже в пользу Ватикана, причем следователи откровенно объясняли ему, что английских, немецких и польских шпионов у них уже и так достаточно, а вот ватиканского еще нет, а поскольку Тодорский был в свое время в служебной командировке в Италии, то уж наверняка разведкой Ватикана был завербован. Били Тодорского страшно, и, когда, не выдержав, он закричал: «Сволочи, где же Конституция?», ему отвечали, усмехаясь: «В Париже!» И это была истинная правда — в это время в советском павильоне Парижской всемирной выставки демонстрировался гигантский фолиант, содержанием которого был текст недавно принятой новой Конституции СССР.
Среди погибших были люди с незаурядными биографиями. Например, комиссар ГБ 3-го ранга Николай Михайлович Быстрых, дважды награжденный за подвиги в гражданской войне. Полковник Александр Георгиевич Лунев, тоже дважды краснознаменец, бывший в 1917 году председателем судового комитета броненосца «Борец за свободу» носившего ранее название «Князь Потемкин Таврический». Из награжденных почетным революционным оружием — шашкой с прикрепленным к ее эфесу орденом Красного Знамени (всего им было награждено 20 человек)— 11 были расстреляны. Среди них — Тухачевский, Уборевич, Корк, Егоров и другие. Из чекистов — Вольдемар Рудольфович Розе, комбриг Главного управления пограничной и внутренней охраны.
По официальным данным, обнародованным в газете «Правда» 2 сентября 1988 года, общее количество расстрелянных сотрудников НКВД — двадцать с лишним тысяч...»
(Г. Карпилов. «Как были репрессированы Ягода, Берия, Ежов»).
18. Заявление НЕДОВЕСОВОЙ Веры Григорьевны в отношении судьбы ГЕРТА И.Г. от 8/ХII - 55 г. на имя Генерального прокурора
СССР Руденко Р.А.
19. Повторное заявление НЕДОВЕСОВОЙ В.Г. от 3/II - 56 г.
20. 28 ноября 1956 года по определению Военной Коллегии Верховного Суда СССР Герт Илья Гидеонович реабилитирован.
21. Мировой пожар в крови...
Сначала расстрелять, потом — реабилитировать...
Сначала сжечь, кремировать (хотя кто знает, как они там кремировали...), превратить в горсточку пепла — и потом реабилитировать...
А что же те, кто пытал, вымучивал фальшивые признания? Кто нажимал на спусковой крючок? Кто подавал команду «Огонь!» или «Пли!» — не знаю, как это там, у них, на Донском кладбище, т.е. на кладбище Донского монастыря, было принято...
Не знаю...
Не знаю...
Знаю только одно единственное, бессмысленное, лицемерное слово, в котором — вслушайтесь! — можно как бы издали уловить звук переламываемых костей... Реабилитация...
Но как все начиналось, с чего?..
О, конечно же, конечно путь у каждого был свой, с другими не схожий. Кто-то рвался в лидеры, в фюреры, в вожди... Я о тех, кто шел в революцию по иным причинам.
Трудно представить, можно только нафантазировать. Дядя Илья, которого, как уже говорилось, я видел всего лишь один раз... Его дважды исключали из гимназии — вероятно, был он склонен к непослушанию, бунту, рискованным авантюрам... Сердце в нем преобладало над разумом, чувство — над расчетом. Он был добр, ему хотелось, чтобы и вокруг были счастливые, радостные, улыбающиеся люди, лица. Он подарил отцу радиолу, маленькую, сочетавшую радиоприемник и пластиночный проигрыватель, по тем временам — редкость. Он подарил моей матери, тяжело больной туберкулезом, красную, расшитую цветами китайскую пижаму, от нее бледные, пепельные, с заострившимися скулами щеки словно розовели, покрывались живым румянцем... Пижаму и «Маленького парижанина»...
Что же было раньше — в мятежной юношеской голове?.. Я думаю, мечта о счастье. Об огромном, всемирном счастье. О том великом счастье, когда человек — наконец-то! — свободен. И нет над ним ни жандарма, ни хозяина, ни даже Господа Бога. И человек сам себе хозяин — хозяин своей жизни, своей земли, завода — хозяин своей судьбы. И не будет ни богатых, ни бедных, награбленное раздадут неимущим, бездомных поселят в теплые квартиры, а из золота, за которое пролито столько крови, столько людей погублено, в уборных наделают стульчаки...
Что для этого нужно?
Освободить человека!
Освободить, поскольку «Человек — венец творенья, краса всего живущего!» Так говорил Шекспир... И — «Человек — это звучит гордо!» Так говорил Горький...
А тех, кто против... С теми — борьба не на живот, а на смерть. Ведь умереть, погибнуть за всеобщее счастье — это и есть величайшее счастье на земле!..
И он, дядя Илья, и такие, как он, шли — не в кабинеты, не к высокооплачиваемым должностям, не к «роскошной жизни» (тогда это называлось мещанством), — шли в бои, под пули, а потом — на страшный, смертельный риск, в разведку, каждый миг опасаясь быть изобличенным, узнанным, уничтоженным...