Страница 4 из 15
Наталья одевалась сама: узкая светлая хлопковая сорочка без рукавов с шитьем лиловым шелком и такой же ткани панталоны охватили сильную, благодаря ежедневным упражнениям, и стройную, благодаря маменьке и папеньке, фигуру. Затем последовала льняная нижняя юбка, корсет на китовом усе и горничная Дуняша, которая зашнуровала корсет и помогла облачиться уже окончательно в узкое темно-вишневого шелка платье с затейливым вырезом, чуть приоткрывавшим грудь. Руки Наташа украсила несколькими парными золотыми браслетами, инкрустированными мелкими гранатами. Такие же гранаты засверкали в маленьких Наташиных ушках. Дуняша уложила темные волосы княжны в кажущийся легкий беспорядок и украсила крохотными бордовыми садовыми розами. Непривычно загорелая для барышни кожа лица (Наталья была любительница походить без зонтика) подчеркивала открытую, чуть задорную улыбку. Темно-зеленые глаза прятали отсвет этой улыбки за длинными ресницами, и казалось, что взгляд ее лукавит, иронизирует…
Композиция под названием «г-жа Наталья Николаевна Краскова» была создана, и, улыбнувшись своему отражению в зеркале, девушка под звон колокольчика, оповещающего, что гость прибыл, поспешила спуститься в гостиную.
Оказалось, что гость уже действительно прибыл, но весьма странным образом. Посреди гостиной стоял растерянный Николай Никитич и насмерть перепуганный кучер Феофаны Ивановны, пытавшийся что-то произнести. Он мычал и тыкал вверх указательным пальцем, а Николай Никитич морщился от досады за тщетность его попыток. Неожиданно двери гостиной распахнулись, и местный доктор Семен Николаевич Никольский с криком: «Где он?» – поспешил к двери столовой, в сторону которой махнул рукой князь.
– Так ведь барин, – услышала Наташа наконец прорвавшийся голос кучера Анисима. – Граф Сашенька отказались в коляске-то ехать! «Нет, – говорят, – поскачу вперед, а вы за мной, обратно уже с вами поеду». И ускакал… Через 4 версты подобрали…
У Наташи захолонуло сердце:
«Что значит „подобрали“»?
Николай Никитич растерянно посмотрел на дочь.
– Богом клянусь, барин, – Анисим опять ткнул в потолок пальцем, видимо таким образом призывая Господа в свидетели, – уговаривали мы их, не дело ведь, уже и коляска готова, а они вона передумать захотемши…
– Вот, душа моя, гость-то наш, – перебил его князь, поворачиваясь к дочери и показывая в сторону столовой. А из нее тем временем уже выходил доктор, а за ним… Наташа ойкнула: «статный молодец», как пишут в сказках. Прямая спина, облаченная в щегольский темно-зеленый пиджак англицкого покроя, элегантно завязанный на шее радужный платок, светло-бежевые люстриновые брюки, чуть обтягивающие сильные ноги, сапоги из нежной опойковой кожи… Но на безупречной одежде и «стати» вся сказочность и заканчивалась. Над гордо выпрямленной спиной обнаруживалась перебинтованная голова со смоляными взлохмаченными волосами, ниже синие недоуменные глаза, а еще ниже полузалепленный чем-то белым рот с одиноко торчащим с левой стороны усом. Мо́лодец хромал… Казалось, он только что вышел не из мирной столовой, а прямиком с поле боя.
«Видимо, сражаясь там с драконом…» – подумала Наташа.
– Граф Александр Орлов! – звонко прокричал странный визитер.
Попытавшись по-гусарски щелкнуть пятками, он, не удержавшись, упал на Наташин рабочий столик, вскрикнув от впившихся в тело иголок – ими молодая княжна обычно закрепляла шитье.
«Ну вот, еще и иголки…» – с ужасом подумала Наташа, глядя на распростертое тело. То ли от волнения, то ли от смеха она нервно фыркнула – уж больно не сочеталась эта картина с тем, что она ожидала увидеть. Орлов тихо застонал и стал подниматься. С помощью доктора и все так же недоумевающего Николая Никитича иголки из страдальца были вынуты, и граф поспешил представиться еще раз:
– Граф Александр Орлов, Феофаны Ивановны Ровчинской племянник! – И он сделал очень изящный для его нынешнего положения поклон.
Выслушивая растерянное красковское «очччень приятно, милости просим», взгляд графа переместился на Наташу. Вместо того чтобы застесняться своего странного начала визита, Орлов широко улыбнулся ей не заклеенной частью рта и заблестел синими глазами.
– Граф Орлов! – проговорил он еще раз, поклонившись, и, прихромав поближе к Наташе, поцеловал ей руку. Руке стало очень щекотно, и Наташа негромко рассмеялась. Обстановка немедленно разрядилась. Николай Никитич, поняв, что никто не собирается больше никуда падать, засуетился, закричал на прислугу, чтобы та несла вино, коньяк, закуски, приговаривая:
– Ну вот и хорошо, присядьте, голубчик. Ну что же это вы, господи, да расскажите нам, что же это значит-то все!
Лакей бесшумно обнес присутствующих рюмками зверобоевой настойки.
– Так сказать, для снятия потрясения, – пояснил доктор. Все дружно выпили.
– Простите, что явился к вам вот так, Николай Никитич, простите, что и вас напугал, Наталья Николаевна, – граф улыбнулся, поскольку видел, что Наташа нисколько не испугалась: она смотрела на графа с любопытством. – Что-то непонятное случилось! Решил к вам на кобыле своей, Раде, доскакать: хорошие здесь места, вольготно, я люблю по вечерам верхом. Лошадь у меня с норовом, но чтобы такое учудить… – Граф на секунду нахмурился. – Поскакал я окольно и в трех верстах от вас овражек хотел перепрыгнуть. Моя Рада и в три раза шире препятствия одним махом берет. Подскакиваю, даю приказ ногами, чувствую, подобралась к прыжку – еще секунда и перенесет меня на тот склон. И вдруг кобылка оседает на один бок, ржет и, подминая меня, скатывается в овраг. Овраги тут у вас, конечно… – опять помрачнел граф. – Дальше ничего не помню. Пришел в себя – мне доктор рот пытается какой-то гадостью залепить. Вот, собственно, и все, – и спохватился: – Прошу извинить, я ненадолго вас покину, узнаю, что с Радой.
Шумно встав и коротко поклонившись на ходу, Саша поспешил из комнаты.
Николай Никитич только крякнул. Доктор взглянул на часы и, улыбнувшись, подмигнул Наташе, которая сидела, чуть приподняв брови, и думала: «Очень стремительный господин…» Опять захотелось фыркнуть, даже и нос уже зачесался, но в этот момент граф вернулся, и Красков при виде его снова застыл в недоумении:
Лицо графа покраснело вплоть до кончиков ушей. Как узнала потом Наташа, это свидетельствовало, что Орлов находится в крайней степени гнева, что, надо отдать справедливость, случалось с ним нечасто.
– В солдаты! – прошептал граф. Гримаса бешенства на его лице неожиданно сменилась выражением чуть ли не страдания, отчего Красков, сильно впечатленный такими быстрыми переменами в обличье графа, уже просто всплеснул руками. – Простите меня, господа, – в который раз за сегодняшний вечер извинился Орлов, – но… – Голос его сорвался, и чуткий доктор немедленно кивнул лакею, чтобы разлил по рюмкам вторую порцию настойки. Орлов, стоя, залпом осушил ее и благодарно кивнул Никольскому. Краснота постепенно сошла с лица графа, и Наташа с удивлением увидела, что он чуть ли не плачет.
– Голубчик… – ласково и, как показалось доктору, немного опасливо дотронулся до руки гостя Николай Никитич. – Садитесь же!
– Рада погибла, шею свернула, – прошептал граф. – Я тоже мог – подковы на двух копытах еле держались. Одна слетела, а эта нога у Рады и так была слабой. Она без подковы и поскользнулась на прыжке. Кузнец только вчера подковал. Скотина! В солдаты!.. Такую лошадь сгубил! Его синие глаза выражали настоящую боль, и Наташа чуть было не заплакала сама. Граф с первых минут своего появления понравился ей. И вот теперь он так искренне переживает за погибшее животное…
– Знаете, – сказала она, вставая, – я несколько лет назад завела кролика и так подружилась с ним… Да, да! – подтвердила она, видя, как Орлов удивленно поднял брови. – Вот прямо в саду ему домик и устроили. А потом он пропал, я около пруда косточки нашла. Лиса, верно, утащила. Дыра в домике оказалась… И так горько было…
Брови графа опустились, а глаза вовсю смотрели на медленное приближение красковской барышни. Наташа говорила напевно, тихо, так успокаивающе…