Страница 24 из 51
– А вот этого не надо, – мягко сказал Руденко. – Они теперь свое получат.
Он уже собрался продолжить прогулку, когда Гросман решился на вопрос:
– Товарищ генерал, разрешите спросить?
– Спрашивайте, конечно, товарищ сержант.
– А правду говорят, что Гитлер жив и прячется где-то в Тибете?
– В Тибете? Ишь ты, в Тибет уже отправили, – покрутил головой Руденко. – Нет, в Тибете он не прячется. У нас теперь есть доказательства, что Гитлер отравился. Труп его опознан. А разговоры о том, что он жив, это просто слухи или… политические спекуляции. Кое-кому они выгодны.
– Товарищ генерал, а вот говорят, что были какие-то силы таинственные, которые ему помогали, – решил выложить, пользуясь моментом, все мучившие его вопросы Гросман. – Что иначе бы он такого безобразия не натворил, без этих вот сил?
– Мистические силы, говорите? – Руденко снял фуражку, привычно почесал залысины. Потом решительно вернул фуражку на место. – Если бы они были, эти самые мистические силы, мы бы с вами тут, товарищ сержант, сейчас не гуляли. Другое дело, что он морочил немцам головы этими самыми силами, чтобы добиться от них полного послушания. А может, и сам в них верил, потому как был психопатом…
В этот момент раздались гудки подъехавшей машины.
– Так, – вздохнул Руденко, – вот и погуляли.
У коттеджа рядом с машиной, за рулем которой сидел Ребров, стояли Филин и Александров. Дышали, подставляли лица под выглянувшее солнце.
– Ну, здоровеньки булы! – приветствовал их подошедший Руденко. – Пойдем в дом или погуляем?
– Погуляем, конечно, – весело сказал Филин.
– Ну, тогда пошли, – махнул рукой в глубь сада Руденко. – А вы, товарищ сержант, – обернулся он к Гросману, – подождите нас здесь. Не беспокойтесь, совсем далеко мы не уйдем, все время будем у вас на глазах.
– Товарищ генерал, – насупился Гросман. – Мне строго приказано сопровождать вас везде…
– Вы помните, что нужно делать, получив указания начальства? – чуть напряг голос Руденко.
– Так точно, – вытянулся Гросман, уловив недовольство в голосе генерала.
– Вот и выполняйте.
– Вчера пришло сообщение из Москвы. Принципиальное решение о доставке свидетеля в Нюрнберг принято. Он готов давать показания трибуналу, – сообщил Руденко, когда они с Филиным и Александровым остались втроем.
– И когда его доставят? – уточнил Филин.
– Когда и как – это предстоит решить нам с вами, – усмехнулся Руденко. – Так что вся ответственность за успех операции на нас ложится. Есть одно жесткое условие: на все про все нам дается пара дней. Доставили – выступил – отправили. Вот такой график.
– Это понятно. У него среди немцев множество врагов – считают, что он предатель, погубил тысячи солдат… Поэтому каждый день его пребывания здесь увеличивает опасность какой-либо провокации, – озабоченно сказал Филин. – Ему в Москве обещали выкроить время для его свидания с женой и сыном, которых он давно не видел.
– Ну, это уже по вашей части, – отмахнулся Руденко. – Я лично не возражаю, но когда, как, вы уж сами решайте. Мое дело допрос провести так, чтобы без сучка и задоринки.
Какое-то время они шли молча, но каждый думал о том, что ход с Паулюсом, конечно, выигрышный и эффектный, но вот в случае срыва или неудачи… Москва объяснения слушать не будет – надает по шапке со всеми вытекающими последствиями.
– А теперь давайте пройдемся по пунктам плана, – нарушил молчание Руденко. – Пункт первый. Доставка свидетеля в Нюрнберг.
– Делать это открыто, легально с разрешения американцев, опасно, – решительно сказал Филин. – Здесь до сих пор полно упертых нацистов, преступников и просто темных личностей, готовых на все. Действовать без разрешения американцев – тоже риск. Помните, недавно они задержали наш самолет и арестовали его экипаж, поскольку он приземлился без их разрешения?.. Сразу после победы они еще закрывали на такое глаза, но с тех пор ситуация переменилась. Американцы могут потребовать и предварительного допроса Паулюса, узнав о его появлении. И нам трудно будет им в этом отказать. А что может случиться во время допроса и после…
– Да все, что угодно, – фыркнул Александров. – У них там, в комнате для допросов, в это время кто только не появляется! Какие-то люди все время бродят – заходят, выходят… Прямо как в зоопарке!
– Так как действовать будем? – в упор посмотрел на Филина и Александрова нахохлившийся от тяжелых мыслей Руденко. – Или еще не придумали?
– Ну, кое-какие мысли есть, – не стал томить начальство дальше Филин. – Думаю, доставлять его в Нюрнберг надо тайно, соблюдая конспирацию и все меры предосторожности, но с формального разрешения американцев… Чтобы все приличия соблюсти.
– Согласен. Но как именно это можно сделать?
– Лучше всего доставить его сначала самолетом в Берлин, в нашу зону оккупации, а потом на нашу базу в Плауэн. А уже оттуда на машине в Нюрнберг. Это всего несколько часов. К тому же из Плауэна очень много наших машин ходит, американцы к ним привыкли, если досматривают, только для проформы. Ну, а если подарить несколько банок икры и бутылок водки…
– Что, клюют? – удивился Руденко.
– Еще как! – усмехнулся Филин.
– От, бисовы дети!.. Хорошо, Сергей Иванович, доработайте с товарищем Александровым план и действуйте. Теперь пункт второй. Как и когда предъявить свидетеля суду? Уж коли это наш крупный козырь, то и играть им надо наверняка.
– Я думаю, тут нужен, как говорят, наши американские друзья, элемент шоу, – предложил Филин.
Руденко вопросительно посмотрел на собеседника.
– Что за шоу такое?
– Я хочу сказать, что его появление должно произойти очень эффектно, зрелищно, чтобы весь зал вздрогнул от неожиданности, а корреспонденты раззвонили о сенсации на весь мир…
– Ох, Сергей Иванович, доведут вас эти американские фокусы, – засмеялся Александров. – Тлетворное влияние Запада ощущается.
– Да нет, тут он прав, – оживился Руденко. – Момент надо выбрать самый-самый! И какое там тлетворное влияние? Мы еще в июне сорок пятого на процессе Окулицкого всегда учитывали, что суд освещают наши и западные газеты, а некоторые заседания транслируются по радио на всю страну. И добрые сюрпризы готовили обвиняемым. Хорошая драматургия нужна! Вообще, этот момент я беру на себя, есть у меня одна задумка…
– Тут вот еще какая заковыка, – задумчиво сказал Филин.
– Еще одна! – развеселился Руденко. – Не было у бабы забот, так привезли порося. Аж из Москвы!
– Мы должны быть на сто процентов уверены, что Паулюс выступит так, как надо. Одно дело согласиться на такое в Москве, и другое – выступать здесь. Увидит разрушенный Нюрнберг, своих начальников, хоть и бывших, услышит обвинения адвокатов, которые начнут его топтать и провоцировать… Как бы не расквасился, не поплыл. Не хотелось бы сесть в лужу!
– Начальство, Сергей Иванович, и об этом подумало, – непонятно улыбнулся Руденко.
– И?
– И считает, что окончательное решение – выступать или не выступать? – мы должны принять на месте. Самостоятельно. Исходя из его состояния. В конце-концов, если он пойдет на попятную, обойдемся и без него… Отправим обратно, если он будет не в состоянии выступать. В общем, Москва оставляет последнее слово за нами. Ну и, соответственно, полная ответственность тоже на нас.
– Москва, Москва… – привычно вздохнул Филин.
Александров остро взглянул на него, растянул губы в улыбке.
– Разговорчики в строю.
– Стихи, – развел руками Филин. – Михаила Юрьевича Лермонтова, между прочим.
Как признал генерал фон Швеппенбург, участники созданной американцами группы из германских высших офицеров по составлению документальных отчетов о военных компаниях вермахта, получили возможность «изымать из обращения те или иные разоблачительные документы, которые могли быть использованы на Нюрнбергском процессе».
Генерал-фельдмаршал Кюхлер, как старший по званию в группе, указывал на недопустимость «какой-либо критики германского командования» и поставил задачу «соорудить памятник германским войскам».