Страница 18 из 51
Руденко походил по кабинету, что-то бормоча себе под нос. Филин достал из папки, которую держал в руках, бумагу.
– Роман Андреевич…
– Что, еще кто-то забеременел? – скривился Руденко.
– Пока вроде нет, – успокаивающе улыбнулся Филин. – Мы получили по своим каналам информацию о том, как американский обвинитель готовится к допросу Геринга. Хотел вас ознакомить.
– Ну, интересно! Что там наш заокеанский коллега удумал?
– Они много работают с Герингом. В частности этим занимается доктор Гилберт.
– Есть такой.
– Еще недавно Геринг, кажется, был занят одной мыслью – тянул время, пытался увильнуть от ответственности и строил из себя невинную овечку. Видимо, в последнее время с ним произошли определенные перемены. Тюремный парикмахер рассказывает, что Геринг все чаще использует в своих высказываниях об американцах исключительно непечатные выражения. Он уверен, что сумеет поставить на место «какого-то пропитавшегося виски американского провинциального юристишку».
– Это он о Джексоне так? – поразился Руденко. – От ведь бисов сын!
– Этот человек, который не мог жить без наркотиков, сейчас явно осмелел. Строгая тюремная жизнь явно пошла ему на пользу. Он снова способен анализировать, размышлять, предпринимать неожиданные, дерзкие ходы. Знаете, как назвал его один из адвокатов сейчас? Это опять полный сил «Mordskerl»!
Руденко вопросительно посмотрел на Филина.
– «Mordskerl» – по-немецки значит молодец, сорвиголова. В общем, я думаю, Джексону придется трудно. И потребуется наша помощь.
– Ну что ж, откроем второй фронт, – усмехнулся Руденко. – Сколько раз во время войны мы приходили на помощь, когда немцы наступали им на хвост.
– Доктор Гилберт снабдил Джексона углубленным анализом личности Геринга. Где он рассказывает о его сильных сторонах, тактике защиты и наиболее уязвимых местах. В общем, американский психолог характеризует Геринга как агрессивного экстраверта. Как человека без духовных интересов, заботящегося только о личном благополучии. Геринг – бессердечный и циничный прагматик. На процессе он будет доказывать, что был против войны с Англией и за спиной Гитлера стремился к переговорам. План «Барбаросса», план нападения на Россию, он будет называть преждевременным. Он будет пытаться выступать в роли героя, честного патриота и образцового офицера, верного своему воинскому долгу.
– Ну-ну, пусть попробует.
– Дыр в хорошо продуманной защите Геринга две – зверства нацистов, которые он поддерживал, и его собственная неуемная алчность и стремление к обогащению. Он будет упорно отвлекать внимание на другие менее опасные для него лично обвинения. Например, будет проводить параллели между действиями нацистов и действиями других государств. Следует постоянно задавать Герингу жесткие и конкретные вопросы, чтобы не позволять ему уходить в бесконечные абстрактные рассуждения.
– Ну что ж, советы грамотные. Посмотрим, как Джексон сумеет воспользоваться ими, – сказал Руденко. – Со своей стороны, я думаю, нам надо подготовить для Геринга и других несколько сюрпризов. Таких сюрпризов, к которым они будут не готовы – ни умственно, ни морально. И такие сюрпризы у нас для них есть.
Руденко довольно потер руки.
«Еще 15–18 декабря 1943 года в Харькове, только освобожденном от оккупации, открылся судебный процесс над немецко-фашистскими преступниками. Невелики были чины этих рядовых палачей Третьего рейха, и совершенные ими злодеяния были лишь частью той чудовищной цепи преступлений, о которых впоследствии узнало человечество. Но это был первый суд над фашизмом, ставший историческим прецедентом, – впервые в мировой практике судили за преступления против человечности…
Процесс освещали советские и зарубежные СМИ, в том числе лондонская "Таймс" и "Нью-Йорк таймс", "Санди экспресс" и "Дейли экспресс", радиовещательная компания "Колумбия". Советскую прессу на процессе представляли Алексей Толстой, Константин Симонов, Илья Эренбург, Елена Кононенко и Леонид Леонов.
Еще далека была Победа, еще долгих 705 дней оставалось до открытия Нюрнбергского процесса, когда в Харькове, пережившем 22 месяца оккупации, прозвучали суровые слова о неотвратимости расплаты за чудовищные преступления. Слова, которые с нетерпением и надеждой ждал весь мир: "Встать, суд идет!"»
Глава XVI
Без глупостей, полковник!
Чернявый и смуглый сержант Гросман, один из охранников Руденко, был совсем молод, расторопен и, судя по ухваткам, большой хитрован. Он сидел рядом с водителем Руденко и постоянно вертел головой, морщил нос, хмыкал, и явно хотел поговорить с Ребровым, который по-начальственному устроился на заднем сиденье, но не решался.
– Тебе сколько лет, сержант? – спросил Ребров.
– Двадцать два, товарищ… Простите, не знаю вашего звания…
– Денис Григорьевич меня зовут. И откуда ты?
– С под Одессы.
– С под Одессы, – улыбнулся Ребров. – Давно воюешь?
– С сорок второго года.
– Ого! Да ты ветеран.
– Я с 1943-го в полковой разведке, командовал взводом. До Берлина дошел, даже на Рейхстаге расписался.
– А как сюда, в Нюрнберг попал?
– Да очень просто. Вызывает меня как-то начальник политотдела дивизии и говорит: от нашей дивизии на Нюрнбергский процесс, где будут судить главных гитлеровских преступников, решили направить для охраны советской делегации тебя, товарищ Гросман. Я и растерялся… Говорю, а почему я? Может, кого другого? А мне полковник в ответ: я бы на твоем месте туда рядовым поехал. И вообще, это приказ. Так что иди к портному, сошьют тебе новую форму, чтобы ты соответствующим образом выглядел.
– Видать, лихим ты разведчиком был, сержант, раз тебя одного из целой дивизии выбрали.
– Командиры не жаловались.
– А стреляешь ты как?
– Подходяще. Если в мишень, то девятка, редко восьмерка…
– И пистолет у тебя всегда с собой?
– А как же? Я же товарища генерала охраняю.
– Ну, это все знают… А пистолет ты, сержант, не доставай, потому что стрелять нам ни в коем случае нельзя… Там все свои будут. Ну, вот вроде и приехали…
Они вошли в большой четырехэтажный дом, поднялись на второй этаж, остановились перед дверью нужной квартиры.
– Значит так, сержант, объясняю задачу, – проинструктировал Ребров буквально бившего копытами от нетерпения Гросмана. – Нам надо забрать больную девушку и отвезти ее сразу на аэродром, чтобы отправить в Берлин… Дело простое, но рядом с ней наш офицер, которому поручено никого к ней не пускать. Еще раз повторяю – наш с тобой товарищ. Так что действовать надо спокойно и деликатно.
– А если он?
– Постараемся убедить его.
– А если не получится?
– Тогда аккуратно нейтрализуем. Только очень нежно, по-семейному… Это я беру на себя. Ты страхуешь, понял? Главное не дать ему сдуру стрелять…
Ребров позвонил. Через какое-то время из-за двери раздается суровый голос.
– Кто там?
– Свои, командир, – спокойно Ребров. – Мы прибыли по приказу генерала Руденко. Знаешь такого?
– А чем подтвердите?
– Со мной его охранник сержант Гросман.
Дверь приоткрылась. За ней стоял старлей с круглым мальчишеским лицом сурово нахмуренным. Руку он держал на расстегнутой кобуре. Что Реброву совсем не понравилось. Парень выглядел усталым, явно нервничал и на взводе мог натворить дел.
– В чем дело?
– Ты нас узнал старлей? Вот сержант Гросман из охраны генерала Руденко, – Ребров кивнул в сторону Гросмана, который грамотно занял позицию не за спиной Реброва, а на шаг в стороне, что давало ему возможность быстро действовать самому, если дело дойдет до столкновения. – Узнал?