Интервенция

– Да как тебе сказать, Риккардо? – ответил он. – Можно сказать, что русский. В какой-то мере. Я даже родился именно в этом городе. Но только меня увезли отсюда в США в возрасте пяти лет. Так что о России я ничего не помню.

– Так я вообще родился в Америке и про Боливию, откуда мои родители приехали, ничего не знаю. Даже не очень представляю, где эта самая Боливия находится. Но русский-то вы хотя бы знаете?

– Да уж знаю…

А как же было ему не знать этот язык? За океан мама вывезла Джекоба в девяносто восьмом году, когда в России случился очередной финансовый катаклизм, окончательно похоронивший надежды, что в этой стране можно наладить нормальную жизнь. На счастье, мамочке, как раз разбежавшейся с очередным мужем, подвернулся под руку пожилой богатый коммерсант из Штатов. Овдовев, он приехал искать новую жену в страну, из которой когда-то, еще при коммунистах, двинул в США. Его-то родительница Джекоба и использовала в качестве средства передвижения до Бостона и получения «грин-карты». Коммерсант, впрочем, возле мамочки не задержался – такой уж загадочной дамой была Ирина Михайловна. Но того, что в панике бросил американский отчим при бегстве, маме Джекоба хватило надолго. Но дело не в этом. Ирине Михайловне очень понравились Соединенные Штаты, если не считать одной, но существенной детали. Американцы, сволочи такие, говорили исключительно на английском. А этого языка мама Джекоба освоить так и не сумела до самой смерти. Правда, не особенно и пыталась. Так что дома говорили только на русском и общались в основном с соотечественниками, которых в Бостоне было как собак нерезаных. Впрочем, про страну, из которой они убыли, Ирина Михайловна говорить не любила. В итоге о городе, где Джекоб сейчас оказался, он знал примерно столько же, сколько средний журналист, не специализирующийся по данной теме. То есть почти ничего. Точнее, кое-какие материалы он в Интернете, конечно, почитал и теперь Петра Великого и Екатерину Великую уже не путал. Но не более того.

– Шеф, пока время есть, может, объясните – что тут все-таки произошло? А то я ни фига не врубаюсь. Что-то типа революции?

– Да как тебе объяснить? Ну, в общем, да. В чем-то похоже на революцию. Народ вышел на улицы, протестуя против недемократичности выборов.

Джекоб не стал уточнять, что президентом России стал известный национал-патриот, который без всякой симпатии отзывался о США, зато очень хотел дружить с Уго Чавесом и прочими подобными персонажами. Конечно же, возмущенная общественность вышла на борьбу за демократические свободы. И США тут были ни при чем… Джекоб не вчера родился и не первый день работал в прессе, а потому прекрасно понимал, как такие дела делаются. Он был отнюдь не идиотом и к тому же – профессиональным журналистом. Поэтому в «демократические ценности» и прочую муть он, понятное дело, не верил. Как и большинство его коллег, у которых есть мозги, Джекоб был нормальным циником, полагавшим, что мир каков уж он есть, таков он и есть. И ничего тут не поделаешь.

– Так вот, люди на улицах требовали признать главой страны главного конкурента. Который был за демократию. Так бывало во многих странах. И всюду все проходило нормально. Но потом началось что-то непонятное. Ситуация пошла вразнос. Одни города признали избранного президента, другие – его конкурента. Многие части России объявили о самостоятельности… Потом случился еще один переворот… Ну и так далее. Бардак продолжался несколько лет. В итоге – полный хаос. Люди стали разбегаться. В общем, России больше нет. А этот город вообще стоит почти пустой, без всякой власти. Вот миротворческие силы НАТО и решили помочь навести порядок.

– Не нравится мне тут, – снова подал голос Риккардо, оглядев низкое, свинцовое, набухшее дождем небо, в котором кружились тоскливо кричащие чайки, унылое летное поле и виднеющиеся вдали грязно-синие холмы, нависшие над плоской равниной. – Что-то неприветливо нас встречает эта земля…

…Никто так и не смог объяснить, что произошло. Думается, аналитикам в штабе тоже придется поломать головы. Потому что… Потому что такого не может быть никогда! Но тем не менее это произошло. Как говорится, факты налицо.

Итак, первый транспортный самолет тихо и мирно заходил на посадочную полосу. Джекоб настроил камеру, готовясь вести прямой репортаж. И вот тут-то все пошло как-то вкривь и вкось.

Для начала куда-то ушла связь. Ушла и ничего не сказала. Джекоб судорожно склонился над аппаратурой, пытаясь понять, что стряслось, и тут услышал исполненный ужаса крик Риккардо. Он поднял глаза – и ему захотелось присоединиться к своему ординарцу. Самолет уже коснулся колесами земли – и пер по полосе. А на самой ее середине торчал ободранный, усеянный пятнами ржавчины гусеничный механизм непонятного назначения. Размышлять, откуда он тут взялся, времени не было – самолет шпарил прямо на него. Несколько секунд, которые показались часами, все, кто находился на аэродроме, оцепенев, наблюдали приближение неизбежного. И вот оно! Раздался мерзкий звук рвущегося железа – и над самолетом, точнее, над той грудой осколков, которая только что была самолетом, взмыло багровое пламя. В следующую секунду Джекоб осознал, что держит камеру, нацелив ее на место катастрофы. Связь появилась! Работал не он, работал корреспондент, профессиональные навыки оказались сильнее всех остальных чувств и побуждений. И вот теперь он запускал в прямом эфире отчет о происходящем. (Как потом выяснилось, на телевидении режиссер[4] успел прекратить трансляцию. А вот с Интернетом вышла промашка. Про него просто забыли. Так что картинка катастрофы пошла на весь мир в режиме on-line. Потом ее, правда, удалили, но то, что попало в Сеть, уже не пропадет.)

…К горящей машине бежали солдаты – что было, в общем-то, совершенно бессмысленным делом. Самолет горел на удивление мощно. Так что оказать хоть какую-то помощь не представлялось возможным. Добежав, солдаты начинали метаться вокруг, оглашая окрестности проклятиями. Никто из десантников понятия не имел, что нужно делать. А потому, как это всегда бывает в таких случаях, все много бегали, суетились и орали. И добегались. В самолете что-то рвануло, во все стороны полетели горящие ошметки, увеличив число жертв еще на десяток человек. Только тогда до солдат дошло, что надо не суетиться попусту, а отбежать подальше и залечь.

В конце концов огонь унялся, оставив на месте самолета груду обгорелых обломков. Солдаты стали приходить в себя и подниматься. Очухавшиеся офицеры бросились организовывать полезную деятельность. Надо ж было понять, откуда взялась эта гусеничная сволочь. Рассыпавшись цепью, солдаты стали прочесывать окрестности взлетной полосы.

– Шеф, глядите, кого-то поймали, – дернул Джекоба за рукав Риккардо.

В самом деле, двое десантников волокли откуда-то гражданского, судя по всему – местного. Это был плюгавый мужик, чья небритая рожа свидетельствовала о том, что он давно забыл, когда был трезвым. Об этом же говорил и мощный спиртовой запах, да такой, что чуть ли не на десять метров вокруг комары падали замертво. На мужике был комбинезон неопределенного цвета, покрытый многочисленными масляными пятнами, и какие-то мерзопакостного вида сапоги. Ширинка комбинезона была расстегнута. Судя по тому, что глаза у мужика были как у мороженой рыбы, пленник плохо понимал, в какой точке времени и пространства он находится.

К группе уже подбежал майор О’Нил. Растерянно потоптавшись возле мужика, он отчаянно замахал Джекобу. Ну да, как всегда, в армии царил полный бардак. В передовом отряде не нашлось никого, кто знал бы русский язык, потому что переводчик из разведчиков вчера был искусан в Таллине собакой и по этой причине залег в госпиталь. А найти замену никому в голову не пришло.

– Откуда он? – спросил Джекоб офицера.

– Там, дальше, имеется какая-то канава. Черт его знает, откуда на аэродроме канава, но вот имеется. Вот он и стоял в этой канаве, отливал. Да выключи ты эту гребаную камеру! Лучше спроси – кто он и откуда.

4

На телевидении режиссер – это человек, отвечающий за передачу в целом. К примеру, во время трансляции футбольного матча режиссер выбирает, изображение с какой из нескольких снимающих камер должно идти в данный момент в эфир.