Страница 42 из 53
Только когда армия двинулась в поход, Наполеон по-настоящему осознал масштабы катастрофы, случившейся с лучшими в Европе войсками. Теперь, если не считать гвардии, это были уже не войска, а черт-те что. По Старой Калужской дороге двигалась вереница бесконечных экипажей, набитых награбленным в Москве имуществом. Дисциплина стала совсем ни к черту. Солдат, который тащит воз добра — это уже не солдат. Наполеон хотел издать приказ избавиться от обозов. Но… не решился. Потому что реакция войск могла быть непредсказуемой. ВПЕРВЫЕ за свою карьеру полководца Наполеон испугался собственных солдат. Это уже, как говорится, туши свет, сливай бензин…
Как известно, Наполеону не удалось двинуться по нетронутой войной Калужской губернии. На его пути стоял Кутузов — и император, после сражения 24 октября под Малоярославцем, не решился ввязываться в новый крупный бой. Наполеон! Не решился! Но Россия и не таких обламывала.
— Этот дьявол Кутузов не получит от меня новой битвы, — сказал Наполеон.
Возможно, он теперь уже не верил в свою удачу. Да к тому же доходили до него и солдатские разговоры:
— Зачем он бросил старую жену и женился на австриячке? Старая приносила нам удачу!
25 октября под Малоярославцем с Наполеоном произошел случай, который сильно повлиял на него. На императора, осматривающего с почтительного расстояния русские позиции, внезапно вылетели казаки. Свите императора пришлось отбиваться чуть ли не врукопашную.
В двух шагах была не просто смерть, а что гораздо хуже — возможность плена. Поэтому вечером того же дня Наполеон велел своему доктору изготовить сильный яд и передать ему. Чтобы при повторении подобного случая уж точно не оказаться в плену. Этот яд, как чеховское ружье на стене, еще сыграет свою роль…
В итоге императора оттеснили на Старую Смоленскую дорогу. По сторонам которой уже ничего не имелось. Все ресурсы уничтожили еще во время наступления.
Все знают, что во время отступления Наполеона его армию погубили внезапно грянувшие морозы. Как часто бывает, «все знают» то, чего на самом деле не было. Не было никаких особых холодов!
«Холод внезапно усилился. В ночь с 15 ноября термометр упал до отметки минус 16 — минус 18 градусов. Все дороги превратились в сплошной лед, лошади кавалерии и артиллерии каждую ночь погибали сотнями и тысячами… Мы вынуждены были оставить и уничтожить большую часть наших пушек и боеприпасов», — вспоминал Наполеон.
Надо сказать, император довольно часто, повествуя о трудностях войны, несколько сгущал, мягко говоря, краски. Помните письмо брату из Польского похода, в котором он утверждает, что 15 дней не снимал сапог? А на самом деле он тогда проводил время с Марией Валевской — и развлекался отнюдь не в землянке. Видимо, в таких преувеличениях проявлялась его актерская натура.
Но есть и другие свидетельства. В том числе — и с французской стороны. Вот что говорил очевидец событий, писатель Стендаль:
«Было бы ошибкой думать, что зима 1812 года наступила рано; напротив, в Москве стояла прекрасная погода. Когда мы выступили оттуда 19 октября, было всего три градуса мороза и солнце ярко светило».
Против мифа о «страшных русских морозах» яростно протестовал легендарный партизан Денис Давыдов. Ему, конечно, обидно было: мороз убивал французов, а мы, значит, ни при чем?
Хотя, конечно, в мире все относительно. В сегодняшней Франции и температура минус 10 считается стихийным бедствием. Но во время отступления наполеоновской армии не было даже таких «жутких» холодов. Пока Великая армия драпала из России, температура, в основном, была ВЫШЕ нуля.
Порой люди, автоматически повторяющие сказку о морозах, даже не понимают, о чем говорят. В самом деле: две недели морозы были под двадцать, а тут пришли к Березине — а она совсем не замерзла. Бормочут что-то о «наступившей оттепели». Но после таких холодов никакая оттепель тихую равнинную реку не вскроет. Это вам не Нева с ее парадоксальной гидрографией и столь же парадоксальным климатом. Случись такие серьезные морозы, о которых принято говорить, солдаты Наполеона просто перешли бы Березину по льду.
Самая холодная ночь застигла армию уже под Смоленском — тогда ударил мороз в 8 градусов. Что тоже был не сахар, особенно если учесть, что армия, уходя из Москвы, практически не захватила с собой теплых вещей. Но для России это не температура…
Морозы и в самом деле наступили — но позже, когда армия уже выбралась из России. Просто Наполеону очень уж не хотелось признавать позорное бегство своей непобедимой армии. Вот и придумали версию, что «нас победила русская природа». Хотя, с другой стороны… Ведь знали, куда лезли?
Но на Западе в сказки о «генерале морозе» поверили. Очень уж невероятно было шокирующее поражение великого полководца. Французам, понимаешь, обидно было. Европейцам — стыдно. Они-то подняли лапки, а русские вот не захотели. Особую заслугу в создание этой сказки внесли живописцы. Уж больно фактура была хороша — погибающая в снегах, заметаемая метелями непобедимая армия.
Другое дело, что армия и в самом деле таяла не по дням, а по часам. Не было продовольствия. А с фуражом вышел и вовсе полный швах. Поэтому лошади дохли, как мухи. Тут уж было не до того, чтобы тащить награбленное. Те обозы, которые еще оставались, становились легкой добычей партизан. Которых чем дальше, тем становилось больше.
Кстати, о партизанах. При всем уважении к этим людям надо честно сказать, что эффективность их действий несколько преувеличена. Вернее, даже не так. На самом деле все обстояло следующим образом. По сути, из России бежали две армии. Одна, все более уменьшавшаяся в числе, но, тем не менее, все еще грозная и боеспособная. С ней находился и Наполеон, который всеми силами старался вытащить своих солдат. Как и в других трудных походах, он шел пешком и старался шуточками подбодрить шагавших рядом с ним. Как уже говорилось, именно за такие вещи оставшиеся в живых ветераны похода простили ему всё. И до конца жизни не уставали превозносить своего кумира. В том числе и поддерживая миф о морозах…
А была и другая армия, тащившаяся в хвосте первой. Это была уже просто толпа, живущая по принципу «спасайся, кто может». Конечно, это грубая схема. В реальности имелось и множество частей «переходного типа». Медленно деградирующих — от солдат к проклинающим судьбу беглым бродягам.
Император всеми силами пытался сохранить боеспособность ядра армии. А остальные? Да и черт с ними! Для Наполеона солдатом был только тот, кто стоит в строю. О раненых и больных он заботился только тогда, когда это не мешало здоровым. Но здесь ситуация была экстремальной: вышел из строя — и привет. Жестоко? Но так поступают всегда и на любой войне. Вспомним, что Барклай, отступая из Смоленска, тоже оставил раненых на произвол судьбы. И ведь вряд ли французы особо о них заботились.
Так вот, партизаны не нападали на части, сохранившие боеспособность. Денис Давыдов, к примеру, так описывает один из своих партизанских дней:
«Наконец, подошла старая гвардия, посреди коей находился и сам Наполеон… Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько не покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и гордую осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля… Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия против сомкнутого европейского строя… колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим для них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия с Наполеоном прошла посреди казаков наших, как стопушечный корабль перед рыбачьими лодками».