Страница 10 из 100
Кабинет Сарро пал через три недели. Новая перетасовка привела на пост премьера Камиля Шотана. Даладье снова сохранил за собой пост военного министра. И вот тут-то публично разыгрался скандал, который, по слухам, назревал уже давно. Наружу выплыла афера Ставиского, кровавыми буквами вписанная в историю Франции.
Александр Ставиский, «красавец Александр», в течение многих лет был хорошо известен как в полусвете и среди подонков Парижа, так и в фешенебельных парижских кругах. Однажды он уже был под следствием за подделку векселей на сумму около 350 тысяч долларов; теперь он подделал обязательства городского ломбарда в Байонне, маленьком городе на юго-западе Франции, на сумму в 12 или 13 миллионов долларов. Выслеженный полицией, он, как утверждало официальное полицейское сообщение, покончил с собой в Шамониксе (Швейцария). Но, по мнению многих парижских газет, особенно правой прессы, его пристрелили, так как он слишком много знал.
Надо сказать, что главным в афере Ставиского были не его финансовые комбинации. Такие истории случались и прежде, и в более крупных масштабах. Но в этом скандале оказались замешанными некоторые министры, в том числе Жорж Боннэ, ряд депутатов, видные судебные чиновники, редакторы нескольких газет и сам префект парижской полиции Кьяпп.
Дело Ставиского бросило тень на политических деятелей как правого толка, так и левого, радикал-социалистского крыла. Но французские реакционные круги решили использовать этот скандал, чтобы расчистить дорогу для создания послушного им правительства, за которым последовало бы «установление фашистского строя во Франции.
Началась атака против левых, беспримерная по своей ярости. Застрельщиками кампании были: «Аксион франсез», газета монархистско-фашистского направления, «Жур» — орган крайне правого крыла, и брызжущий злобой «Гренгуар» — еженедельник, издаваемый зятем Кьяппа. Во время дела Ставиского тираж этих изданий возрос в несколько раз.
В начале 1934 года, по случаю открытия сессии палаты депутатов, в Париже произошли первые, организованные фашистами, уличные беспорядки. Наиболее разнузданно вели себя, так называемые «королевские молодчики», связанные с «Аксион франсез», организацией Шарля Мораса и Леона Додэ. К ним вскоре присоединились другие фашистские лиги. Демонстрации продолжались, нарастая, до 26 и 27 января. К толпам демонстрантов, заливавшим главные бульвары Парижа и улицы, прилегающие к палате депутатов, стали присоединяться члены различных организаций бывших фронтовиков. С каждым днем становилось все очевиднее, что эти демонстрации — результат объединенных действий фашистских лиг и что ими руководит общий штаб. Зараза распространялась. По всей Франции были расклеены плакаты: «Гоните вон депутатов!» «К чертям депутатов!» Волнения достигли апогея.
Как впоследствии обнаружил Жорж Мандель, скандальная информация, которой фашисты воспользовались как поводом для выступления против парламента, была получена ими от Жана Кьяппа, префекта полиции. Кьяпп открыто симпатизировал правым. Используя свое положение хозяина парижской полиции, он собрал множество компрометирующих сведений о ряде известных политических деятелей парламентской левой. Он безо всякого стеснения устраивал за ними слежку; его агентура подслушивала их частные телефонные разговоры. В его архивах был похоронен не один финансовый скандал Третьей республики. Это составляло его силу.
Интимные отношения Сарро с женщинами сомнительной нравственности, финансовые фокусы и спекуляции Боннэ, личные секреты Шотана — все это было среди сокровищ, собранных в секретных досье Кьяппа. Он передал газетам только часть своей коллекции. Другую часть он держал прозапас. И, по мнению некоторых депутатов, которым можно доверять, еще одна часть была отправлена в Берлин, в архивы национал-социалистов. Один бывший министр по секрету сказал мне, что готовность Боннэ и Шотана притти к соглашению с Гитлером отчасти объяснялась тем, что германский канцлер слишком много знал о них. Национал-социалистские агенты постоянно держали их под угрозой опубликования компрометирующих сведений; эта угроза, словно дамоклов меч, висела над их головой.
Для французских правых дело Ставиского было счастливой находкой. Момент был как нельзя более подходящий. Страна устала от бестолковой смены кабинетов, от перетасовки все той же колоды засаленных карт, от монотонного повторения одного и того же предложения — урезать оклады государственных служащих, — устала от вечных обещаний, которые ни к чему не вели. Рабочие, крестьяне и мелкая буржуазия были доведены до отчаяния экономическим кризисом. Правые считали момент вполне подходящим для того, чтобы уничтожить парламентскую систему Франции и перекроить государственный строй по фашистскому образцу.
И тут, перед решающим сражением, Камиль Шотан дезертировал со своего поста. Несмотря на то, что он получил вотум доверия значительным большинством голосов палаты, он все же подал в отставку. Это создало опасный прецедент. Впервые в истории Третьей республики законно сформированный кабинет, поддерживаемый палатой депутатов, подал в отставку под нажимом фашистских и околофашистских групп, хозяйничавших на улицах Парижа.
Еще одна перетасовка все той же колоды карт — и снова вынырнул Даладье. К концу января 1934 года он сформировал свой второй кабинет. Еще до назначения новых министров по аристократическим салонам Парижа ходил список — в нем значились имена пяти человек, «директората», которому предстояло «руководить судьбами Франции». В списке стояли имена маршала Петэна, бывшего президента республики Гастона Думерга, Пьера Лаваля, Андре Тардье и Адриена Марке.
Новый кабинет не просуществовал и десяти дней. Он пал под ударами первого открытого выступления «пятой колонны» в Париже. 6 февраля 1934 года на площади Согласия и вокруг здания парламента вновь собрались фашистские толпы, чтобы «прогнать депутатов к чертям».
Все они выстроились тут — лиги и группы, которым уже давно не терпелось разнести демократические учреждения Франции. «Боевые кресты», «Патриотическая молодежь» и «Королевские молодчики» вопили: «Хотим Петэна!»
Я провел несколько часов среди демонстрантов. Через год после того, как пришел к власти непримиримый враг Франции, французский фашизм уже выступал с его антидемократическими лозунгами.
Демонстрация превратилась в бунт. Мятежники набросились на полицию. Вначале полицейские пытались успокоить толпу, затем был отдан приказ стрелять. Когда дым выстрелов рассеялся, двадцать демонстрантов и один полицейский остались лежать на асфальте мостовой... Свыше двух тысяч человек получили ранения, — на добрую половину это были полицейские и жандармы. Париж пережил кошмарную ночь уличных баррикад, беспорядочной стрельбы и поножовщины. Фашисты жгли автобусы, они пытались устроить пожар в министерстве торгового мореплавания, пытались взять штурмом Елисейский дворец, резиденцию президента Французской республики.
В то время как шел этот первый бой, данный «пятой колонной» во Франции, Даладье получил парламентский вотум доверия большинством 343 голосов против 237.
После голосования в палате депутатов я направился в военное министерство, где в то время находилась личная канцелярия Даладье. Я нагнал его у входа здания. Он казался растерянным.
— Что вы намереваетесь делать? — спросил я его.
— Мятеж будет подавлен, — ответил Даладье. — Правительство не потерпит нарушения порядка. Оно располагает всеми средствами, чтобы заставить уважать закон!
С этими словами, отрывисто брошенными мне через плечо, Даладье исчез в здании военного министерства.
Но в ночь с 6 на 7 февраля состоялась еще одна важная беседа Даладье с Вейганом. Вейган явился к Даладье, который не помнил себя от страха. «Говорят, что вы намереваетесь вызвать армию, — сказал Вейган премьеру. — Я не могу вам ручаться, что армия выступит. Но я ручаюсь, что если вы избавите армию от такой дилеммы, она никогда не забудет этого».
Президент республики Альбер Лебрен поддержал Вейгана. Он угрожал своей отставкой, если армия будет использована против мятежников.