Страница 31 из 32
По данным того же Ляпужа, за столетие на войне убивают 19 миллионов мужчин. Их кровью можно было бы наполнить три миллиона бочек емкостью по 180 литров каждая, и эта кровь могла бы с самого начала известной нам истории питать кровавый фонтан с часовым дебитом в 700 литров.
— Хоу! — шумно выдохнул генерал. — Но все это, доктор, вовсе не доказывает, что ваш фонтан будет извергать кровь и в дальнейшем. В течение сотен веков убийства совершались во всем мире, но в конце концов все-таки появились суды.
— По-моему, у первобытных народов убийство никогда не было в чести. Если не ошибаюсь, Каин уже не ладил с правосудием своей страны. Скажу больше: деятельность судов не положила конец убийствам. Суды, правда, наказывают за них, но это совсем другое дело. Какое-то количество международных конфликтов можно урегулировать гражданским судом, учреждаемым человечеством. Но войны, порождаемые страстями, не прекратятся.
— Вы читали «Великую Иллюзию»? — спросил Орель.
— Да, — ответил майор, — но эта книга фальшива: ее автор тщится доказать, будто война бесполезна, ибо не приносит никаких доходов. Мы это хорошо знаем, но кто же сражается ради прибыли или выгоды? Англия вступила в эту войну вовсе не ради победы, но чтобы защитить свою честь. Наивно думать, будто демократии когда-нибудь станут миролюбивы. Нация, достойная называться нацией, еще более чувствительна, чем даже какой-нибудь монарх. Эра королей была золотым веком, предшествующим бронзовому веку народов.
— Вот это спор так спор — совсем как прежде, — сказал генерал. — Оба правы, оба ошибаются. Лучше не придумаешь! А теперь, доктор, расскажите мне историю про ваш отпуск, и тогда я буду совершенно счастлив…
После ленча все четверо отправились на могилу падре. Она находилась на небольшом кладбище, окруженном высокими травами, среди которых кое-где зияли еще совсем свежие воронки от снарядов. Падре располагался между двумя двадцатилетними лейтенантами. Васильки и дикие травы простерлись сплошным живым покрывалом над тремя могилами.
— После войны, — сказал генерал Брэмбл, — если я еще буду в этом мире, то распоряжусь поставить падре надгробную плиту с надписью: «Здесь покоится солдат и спортсмен». Это доставит ему удовольствие.
Трое остальных стояли молча, переполненные тягостным и благородным волнением. Сквозь легкое жужжание летнего воздуха Орелю непреодолимо слышалась мелодия вальса «Судьба», виделся падре верхом на лошади, с оттопыренными карманами, набитыми пачками сигарет и сборниками песнопений для солдат на переднем крае. Доктор размышлял про себя: «Всякий раз, когда вы будете вместе, буду с вами и я… Какая глубокая и точная мысль! Но так как религия мертвых все еще…»
— Пойдем, — сказал генерал, — надо уходить: в воздухе «колбаса» с наблюдателем, а нас все-таки четверо. Двоих боши еще кое-как терпят, но не следует злоупотреблять их куртуазностью. Я пройду дальше вперед, посмотрю, что делается в наших траншеях. Вы, Паркер, проводите Ореля обратно, а если вы, доктор, хотите пойти с ними, то я сообщу вашему полковнику, что дал вам увольнение до вечера.
Три друга еще долго шагали по безмолвной степи, где несколько месяцев назад шло грандиозное сражение на Сомме. Впереди без конца и без краю тянулись невысокие холмы, обильно поросшие дикими травами, скоплениями изуродованных стволов, обозначавших местоположение еще недавно знаменитого леса, а миллионы маков придавали этой своеобразной мертвой прерии теплый красновато-медный отблеск. Несколько стойких розовых кустов с пышно распустившимися бутонами уцелели среди этой пустоши, под которой вечным сном спал целый народ мертвых.
Тут и там стояли столбики с указателями, вроде тех, что мы видим на перронах вокзалов. Названия вчера еще неизвестных деревень — Контальмезон, Мартенпюйш, Тиепваль — звучали теперь так же привычно, как, например, Марафон или Риволи[96].
— Надеюсь, — сказал Орель, глядя на бесчисленные небольшие кресты, то сгруппированные в кладбища, то стоящие одиноко, — надеюсь, что земля, вновь завоеванная павшими здесь людьми, будет посвящена им и что эта местность навсегда останется огромным полевым кладбищем, где детей будут воспитывать в духе культа героев.
— Что еще за идея! — сказал доктор. — Конечно, эти могилы заслуживают уважения, но года через два вокруг них будут собирать обильные урожаи. Земля эта слишком богата, чтобы долго вдовствовать. Посмотрите на чудесное цветение васильков над едва зарубцевавшимися кратерами воронок.
И действительно, немного поодаль несколько деревень, казалось, заново обретали вкус к жизни, свойственный выздоравливающим. Витрины, заставленные английскими товарами в яркой и пестрой упаковке, оживляли облик полуразрушенных домов. Немного позже, когда они проходили через небольшое поселение в испанском стиле, доктор сказал:
— Да, эта страна просто великолепна; один за другим все народы Европы пытались завоевать ее, но всякий раз она побеждала захватчиков.
— Если мы сделаем крюк, — сказал Паркер, — то увидим поле знаменитой битвы под Креси[97]. Мне это было бы интересно. Надеюсь, Орель, вы не гневаетесь на нас за то, что мы победили Филиппа де Валуа. Ваша военная история изобилует такими блистательными страницами, что вряд ли стоит досадовать на такие давние события.
Даже мое самое застарелое злопамятство не может длиться целых шестьсот лет, — сказал Орель. — Креси — это честно сыгранный матч: мы можем пожать друг другу руку.
Шофер получил указание свернуть на запад, и они прибыли на местность под Креси по той самой нижней дороге, по которой когда-то продвигалась армия Филиппа.
— Англичане, — сказал Паркер, — построились в боевые порядки на холме, что перед нами, правым флангом напротив Креси, левым — напротив Вадикура — деревушки, которую вы видите там вдали. Их было около тридцати тысяч. Численность французских войск составляла сто тысяч человек. Они появились около трех пополудни, и сразу же разразилась сильная гроза.
— Видимо, небу уже тогда было угодно орошать дождем наступательные действия, — сказал доктор.
Паркер пояснил диспозицию обеих армий и прокомментировал некоторые подробности сражения. Орель, не слушая, его любовался лесом, тихими деревеньками, желтеющей травой и пытался представить себе суетливый муравейник пеших и конных воинов, штурмом берущих этот мирный холм.
— …потом, — заключил майор, — когда король Франции и его армия покинули поле боя, Эдуард пригласил своих главных военачальников на обед. Все были очень довольны своей замечательной победой, и поэтому долго и радостно пировали.
— Как это истинно по-английски: король приглашает полководцев к столу, — сказал Орель.
— А потом, — продолжал Паркер, — он повелел некоему Рено де Гехобену собрать всех рыцарей и писарей, знающих толк в гербах и вообще в геральдике…
— Все отряды, — перебил его доктор, — в тот же вечер представили в штаб его величества поименный список вассалов, имеющих соответственную королевскую грамоту…
— …приказал сосчитать павших в бою и записать имена всех, кого удастся опознать…
— …главному адъютанту король приказал представить перечень всех убитых сеньоров с указанием их титулов, — добавил доктор.
— …Рено насчитал одиннадцать принцев, тринадцать сотен шевалье и шестнадцать тысяч пехотинцев…
Облака, черные и тяжелые, уползали от палящего солнца. С другой стороны холма надвигалась гроза. Пройдя долиной, где некогда прошел Рено со своими писарями, они взобрались на плоскогорье. Паркер огляделся — захотелось увидеть башню, с высоты которой король Эдуард следил за ходом битвы.
— Я думал, — сказал он, — что ее перестроили в ветряную мельницу, но по всему горизонту никакой мельницы не видно.
Заметив группу старых крестьян и ребятишек, убиравших хлеба на соседнем поле, Орель подошел к ним и спросил, где же башня.
— Башня? Нет здесь никакой башни, — ответил старик. — Да и не было никогда.
96
Риволи — городок в Италии, под которым в 1797 г. Наполеон одержал победу над австрийскими войсками.
97
Креси — селение во Франции, где в 1346 г., во время Столетней войны войска английского короля Эдуарда III благодаря действиям лучников разбили армию французского короля Филиппа VI.