Страница 50 из 53
Девятикратные смеялись поначалу. Думали — завидуют горожане. Им, потомкам богов, завидуют. Их ведь тоже убивай не убивай — пока жизни имеются да на руке браслетам места хватает… Только Девятикратные со смертью ночь спят, вроде свадьбы, а утром встают: ну а городские, видать, наоборот — ночью шляются…
Сказки… Только однажды пошел в сказку, в город то бишь, салар из южного поселка — пошел и сгинул. А ему еще жить да жить, то ли три, то ли пять раз… Дальше-больше, еще один Скользящий в сумерках в ночь шагнул — и ищи-свищи!… А ведь он в младших наставниках ходил, не зелень необученная!…
Закрыли Калорру. Собрались наставники, до хрипоты спорили, а сказать-то и нечего! — все равно никто ничего не знает. Так что порешили: продовольствие слать, долг перед людьми, один раз живущими, исполнять, а так — ходу нет!
Пока знаний не добавится. А где ж его взять, знание это?… Оно само не ходит, ни днем, ни ночью…
Не мог Сигурд Ойглу одного отпустить, ну никак не мог, а тому хоть кол на голове теши: в город собрался! Перевертышей стало мало! Теперь на Мороков ночью идти решил… Сказать бы Фарамарзу, да нельзя — не простит Брайан. Не простит…
…Они свернули за угол и тут же превратились в две бесшумные тени. Прислушались. Луна осторожно выглянула из-за полуразрушенного дома, спугнув сонного нетопыря, тот метнулся было прочь…
Сигурд разрубил летучую мышь пополам, даже не успев сообразить, что произошло, и из темноты между особняками ему почудился тихий женский смех. Он вздрогнул и посмотрел на Брайана. Тот досадливо поморщился и махнул рукой, дескать, ты налево, я направо… на углу встречаемся…
Сигурд никогда не боялся ночи. Он купался в лесной темноте, истекающей знакомыми шорохами; спокойно ходил по ночной Вайнганге, но сегодня он — Скользящий в сумерках, синяя сталь века, — проклинал ту минуту, когда согласится идти с Брайаном в Калорру после заката. Здесь все было чужое, здесь все было мертвое, здесь все отдавало тлением. Мертвые дома обступали салара, пялясь выбитыми глазницами окон; мертвые камни разрушенной мостовой норовили вывернуться из-под ноги, и Сигурду стоило большого труда удержать нужное состояние.
Несколько раз ему мерещился все тот же тихий смех, прозрачный, как звон льдинок, и призрачный, как вечерний туман. Потом по его лицу скользнула маленькая холодная ладонь, и он услышал легкие шаги — но вокруг по-прежнему никого не было.
Он ускорился и в два прыжка достиг угла улицы.
И увидел Брайана.
Ойгла стоял у забора, безвольно опустив руки, и к нему прижималась смутная хрупкая тень, шепчущая неразборчивые, ласковые слова. Сигурд кинулся к Брайану, выхватывая меч, но тень обернулась к нему и он увидел лицо.
Удивленное женское лицо. Бледный, чуть удлиненный овал с распахнутой бездной черных глаз, в глубине которых игриво мерцали алые отсветы; пушистая бахрома ресниц и пепельные пряди волос, уложенных в фантастическую прическу.
Женщина. Морок. Варк. Но — женщина. И Сигурд не смог ударить.
А если бы смог?…
Смех зазвенел в чернильной тишине переулка, и лишь нечто расплывчатое, зыбкое метнулось вверх по лунному лучу. А у забора лежал мертвый Брайан Ойгла, и на лице его остывало счастье. Такое счастье, что, увидев его, Сигурд побежал.
Он бежал, как не бегал никогда в жизни, плача злыми слезами, слыша смех женщины из бреда, спотыкаясь и чувствуя себя Перевертышем, по следу которого идет неумолимый Скользящий в сумерках…
…К рассвету он заставил себя вернуться в памятный переулок, но Ойглы там уже не было. Это казалось невероятным. У Брайана еще осталось несколько жизней, он должен был встать и дождаться Сигурда или вернуться в Вайнгангу…
В Вайнганге Брайана никто не видел. Сигурд вошел в свой дом, оставил записку для наставника Фарамарза и собрал вещи. Потом вышел на улицу, свистнул голодного Зу и двинулся на восток. Туда, где лежал найденный Брайаном обрывок дороги и высились равнодушные вершины Ра-Муаз.
Сигурд Ярроу шел искать Пенаты Вечных. Он шел задавать вопросы Отцам.
Он чувствовал, что пора.
5
— Ну вот ты и дошел, — сказал Пустотник Даймон, морща свой непропорционально большой лоб. — Ты сам как считаешь: дошел или не дошел?
— Не знаю, — честно признался Сигурд. — Вначале думал, что да. Когда ты прогнал Перевертышей… А теперь не знаю. Ты совсем не похож на Отца. Во всяком случае, я представлял тебя другим. Ты скорее похож на Эхиона, Сына Большой Твари… Скажи честно, Даймон, ты — Тварец?
— Сын Большой Твари… — задумчиво протянул Даймон, и голос его был глух и полон горечи. — Я не знал, что они еще сохранились по эту сторону Ра-Муаз… Нет, Сигурд, я не Сын Большой Твари. Я — Отец. Ты был прав. Отчасти… Я и есть та самая Большая Тварь. Очень большая и очень старая. Такая старая, что помню времена, когда простые люди, а не Девятикратные и Перевертыши, звали нас Богами или демонами. Звали, не делая различий. Нас, Пустотников, Меченых Зверем и других Пустотников, и тех, иных, ваших отцов… Сами они называли себя — «бесы». Слово «бессмертные» слишком длинное. Вот они и сокращали его…
— Они? — хрипло перебил его Сигурд, начиная понимать смысл слов «бесовское отродье». — А вы? Вы не были вечными?!
— Мы — нет. Это кладбище, мальчик, все, что ты видишь вокруг, — кладбище… Сюда приходят умирать такие, как я. Если только я не последний…
Мир вывернулся наизнанку. Пенаты Вечных обратились в прах, некому было отвечать на вопросы, и скелеты древних скалились Сигурду в лицо своей страшной ухмылкой. Большая Тварь сидела перед ним и пила чай. Салар машинально напрягся, лежащий рядом Зу тут же поднял голову и зашипел — но в следующую секунду Сигурд наткнулся на бесконечно усталый, больной взгляд Пустотника Даймона…
И вспомнил рев за скалами, черный силуэт в зените и стрелы, пойманные на лету.
Даймон протянул руку и погладил Зу по голове. И удав снова лег. Это было невероятно. Но это было. Сигурд проглотил комок, застрявший в горле, и попытался унять дрожь в пальцах. Мир вывернулся наизнанку, и надо было привыкать жить в таком — вывернутом мире.
Где-то далеко, в глубине сознания, он понимал, что дело не в мире. Просто он уже начал получать ответы на вопросы.
Пустотник Даймон не мигая смотрел в огонь, и пламя костра отражалось в глубине его бесцветных глаз.
— Ты принес мне страх, мальчик, — сказал он, и Сигурд действительно ощутил себя ребенком перед сидевшим у костра существом. — Ты принес мне очень большой страх. Твое счастье, что ты не дошел до того места, которое ты называешь Пенатами Вечных. Мы не зря ушли в свое время… не зря… Вы, оставшиеся, могли создать равновесие — но только без нас. Вы — Девятикратные и Перевертыши, и люди… Или просто: вы — люди… Кровавое, шаткое, но — равновесие. Потому что так или иначе, но вы все люди, в той или иной степени. И когда вы умираете, это тоже смерть живых, потому что рано или поздно вы умираете в последний раз. А вот то, что тебе довелось видеть в Калорре… Если бы мы знали, что это когда-нибудь появится в вашем мире, мы бы, наверное, не ушли… А теперь поздно. Поздно… Вы уж сами…
— Что было тогда на улицах Калорры?! — холодея почти выкрикнул Сигурд. — Кто те, кого зовут варками? Кто они?!
— Это смерть, мальчик… Но не смерть живых. Это живая смерть. Это — та сторона мрака. Это — сумерки мира. А потом следует ночь.
— Где-то должен быть и рассвет. — Сигурд повторил чужие слова, и они неожиданно стали его собственными. — Потом…
— Кто это сказал?
— Мой наставник.
— Я бы хотел с ним познакомиться, — прошептал Пустотник Даймон. — Но… Я расскажу тебе все, салар Сигурд Ярроу. Все, что знаю. А после ты узнаешь остальное. Глядишь, и отыщется узенькая тропинка к рассвету… Но по ней ты пойдешь без меня… или со мной, но для тебя это ничего не меняет…
Даймон спустился вместе с Сигурдом в ущелье, довел салара и его удава до того места, откуда они впервые увидели Пустотника стоящего на скале, и неожиданно заявил, что ему теперь самое время поразмыслить, а вот гостю пора спать.