Мор

Глава стражи и настоятель без лишних вопросов последовали моему совету; Валентин уселся на подоконник.

— Свет не загораживай! — потребовал я и вернулся к телу, вписанному в неровный пентакль.

Пятиконечная звезда оказалась обведена кругом, рядом с каждой из вершин в застывшей лужице воска чернел фитиль прогоревшей свечи. Ничего интересного — на такое художество любой школяр способен. Куда больше заинтересовали тянувшиеся вдоль окружности письмена, призванные запереть скверну внутри. И — что было совсем уж из ряда вон — по потолку протянулась еще одна цепочка аккуратно выведенных углем на побелке буквиц.

Для обычного ритуала изгнания — предосторожность совершенно излишняя. А тут впечатление такое, будто к прорыву из Бездны готовились. Или к столь мощному выбросу потусторонней силы, словно Высшего потрошить собирались.

Странно. Столько мороки и все ради чего? Ради обычного убийства?

Странно и непонятно.

Я подошел к столу, выдвинул верхний ящик и сразу наткнулся на чистый лист писчей бумаги. Бронзовая чернильница с откидной крышкой оказалась полна, да и перья хозяин держал острозаточенными. Вот и пригодятся.

Не обращая внимания на заинтересованные взгляды, опустился на корточки и, следя, чтобы перо не попало в щель меж досок, принялся переписывать нанесенные на пол письмена. Отдельные формулы были знакомы, но конкретно эту молитву встречать раньше не доводилось.

— Позже мы пришлем монастырского писаря зарисовать здесь все, — поерзав на стуле, сказал Ян Горач.

— Непременно пришлите. — Я макнул перо в чернильницу и продолжил переписывать молитву. Закончил с полом и запрокинул голову к потолку, но нет — там тянулись двойники уже скопированных письмен. — И мне потребуются все материалы по предыдущим убийствам.

— Как скажете, — легко согласился настоятель.

Я несколько раз помахал в воздухе листом, а когда чернила немного подсохли, отложил его на стол и, сцепив пальцы, хрустнул костяшками. Внимательно оглядел собравшихся и попросил:

— А теперь, господа, попрошу вас не вмешиваться, что бы ни происходило.

И, сняв серебряный перстень официала, вплотную подступил к защитному кругу, который до того старательно не пересекал. Задержал дыхание, попытался понять, что там, внутри, но ничего особенного не уловил и нервно поежился.

Ну, не могут все эти меры предосторожности быть напрасными! Двойная молитва — не шутка. Тем более на потолке ее выводить — та еще морока.

Вот ведь!

Поборов нерешительность, я переступил черту, уловил легкое подобие непонятного сопротивления и недоуменно уставился на распростертое у ног тело.

Ничего! Абсолютно ничего!

Что внутри круга, что вовне — никакой разницы. Никаких отголосков проведенного ритуала изгнания.

Так чего ради весь этот огород городили?

Едва удержавшись от крепкого словечка, я опустился на одно колено и осторожно дотронулся до шеи мертвеца. Ощутил слабые отголоски скверны и недоуменно нахмурился.

Ничего не понимаю. Если все было всерьез, то почему не развеяло скверну? А если это инсценировка, то к чему такие сложности с изрисованным священными письменами потолком? К тому же совершенно ясно, что бесноватым хозяин дома не был. Пропустил пару исповедей, не более того.

— Что-то не так? — забеспокоился позабывший про мое распоряжение настоятель.

— Не уверен.

Я вышел из пентакля и глянул в окно. Совсем рассвело уже. И туман как корова языком слизнула. Изрядно провозился.

— И что скажете? — поднялся со стула глава стражи. — Кому отойдет расследование?

— Ничего пока не скажу. — Я свернул листок с переписанной молитвой и потребовал: — Покажите черный ход.

— Извольте, — поспешил в коридор Ян Горач.

Ульрич с нехорошей ухмылкой глянул ему вслед, но больше никак выказывать свое презрение к монашеской братии не стал.

По темному коридору мы прошли через дом, и я обратил внимание на распахнутую дверь кладовки. Мимоходом заглянул туда, увидел поднятую крышку обитого железными полосами сундука, но акцентировать на этом внимание спутников не стал. Вышел на задний двор, перевел взгляд с цветочных клумб на тропинку, испещренную многочисленными отметинами ботинок, и спросил:

— Откуда грязь?

— У забора грядки вскопаны, — просветил меня Валентин.

— В дом никто не заходил, — зло глянул я в ответ, — а здесь, похоже, вся городская стража побывала?

— Мы собаку пускали, — невозмутимо заявил Ульрич.

— И?

— На соседней улице след потеряла.

— Ясно. — Я обошел цветочные клумбы и под одним из окон обнаружил свежий отпечаток сапога. — Здесь тоже ваши люди наследили?

— Нет, — уверенно заявил глава стражи. — Я за ними присматривал.

— Похоже, сначала собирались взломать ставню, — предположил я, разглядев на потемневшем от непогоды дереве светлую вмятину. — Но передумали и выбили дверь. Соседи шума не слышали?

— Нет, — тяжело отдуваясь, ответил настоятель. — Тут далеко. А так бы непременно стражников кликнули, вы не сомневайтесь даже.

Я еще раз окинул взглядом задний дворик, вернулся в дом и, внимательно посматривая под ноги, прошел в кладовку. Заглянул в сундук, забитый переворошенным тряпьем, посветил фонарем и сразу заметил грязный отпечаток узкого сапога. Все верно — в коридоре следы затоптали, а по комнатам стражники не бегали.

— Где жена?

— В спальне на втором этаже, — сообщил мне настоятель. — Только там зрелище неприглядное…

— Тогда снаружи останьтесь, — отрезал я и по лестнице поднялся на второй этаж. Заглянул в спальню и поморщился. Вот уж действительно неприглядное.

Взяли супругов прямо в постели. Вот только если хозяину сунули кляп в рот и уволокли на первый этаж, то женщину здесь и удавили. При жизни она была дамой пусть и в теле, но довольно привлекательной, и вид ее мертвого тела шокировал куда больше, нежели распятый внизу мужчина.

В разорванной ночной рубахе, со связанными руками и затянутым на шее обрывком грубой веревки…

У меня аж опустилось все внутри. Не люблю.

Я отвел взгляд и начал рассматривать учиненный в спальне разгром. Разбросанные подушки, сбитое одеяло, сдернутая на пол простыня, вся истоптанная вязавшими хозяев налетчиками…

Распахнув закрывавшие окна шторы, я присел на корточки и принялся разглядывать грязные отпечатки на льняном полотне. Обычные ботинки, точно такие же на сиденье стула отметились. А вот сапог с клумбы не хватает.

И что интересно — несколько следов оказались полусмазанными. Будто подошва сильно стоптана с внешней стороны. Странно, в остальном-то ботиночки совершенно не сношены.

— Вы не закончили еще? — поторопил меня прислонившийся к косяку Ульрич.

— Нет, — ответил я и, поборов совершенно неуместную сейчас брезгливость, опустился к мертвой женщине и пригляделся к затянутой у нее на шее веревке. Обычная пеньковая веревка, в любой лавке такой хоть пруд пруди.

А вот синяки… Одна багровая черта, вторая, третья. Отметины шли в несколько рядов, накладываясь друг на друга, будто убийца никак не мог удавить жертву и затягивал веревку снова и снова.

Не мог? Или не хотел?

Не хотел задушить сразу? Пытал?

С какой целью?

— Ну все, идемте. — Отряхнув колени, я вышел в коридор, спустился на первый этаж и уже там принялся охлопывать себя по карманам.

— Что-то потеряли? — забеспокоился настоятель.

— Одну минутку! — Сунув трость Валентину, я заскочил в кабинет с мертвым телом, выставил стул на середину и, ступив на него, попытался дотянуться до потолка.

Куда там!

Росту с пол-локтя не хватает, никак не меньше. А ведь меня к коротышкам не отнести. Кисть или палку использовали? Не уверен. Уж очень четко буковки выведены.

Вот и еще одна зарубочка. А их немало уже накопилось, вовсе немало.

Спрыгнув на пол, прежде чем меня успели застать стоящим на стуле, я вернулся в коридор и зашагал на выход.

— Преподобный, где я могу просмотреть монастырские записи?

— В ратуше, вероятно… — замялся Ян Горач и неуверенно глянул на главу стражи.