Бремя удачи

– Карл Фридрих являлся высшим магом. И его птица была…

– …сильная, властная, склонная к практичности и торгу, временами она мечтала о титуле императрицы, – отозвался Сема, явно повторяя слова моего отца. – Карл был ее совестью и ее спонтанностью. Он помог ей остаться человеком и не утратить живость души. Птица, теряющая себя, теряет и свою удачу.

– А ты?

– Рена, а я тебя просто люблю, – как-то буднично сообщил Хромов. – С душой у тебя все в порядке, живее некуда. С логикой похуже, с пониманием большой игры и того ужаснее. Быть может, не так уж плохо, что я не маг и даже не инженер, а всего лишь журналист-недоучка. Я умею искать факты, сопоставлять и сомневаться. При должном везении, которого у тебя предостаточно, мы постепенно составим интересную пару. Главное – не торопиться. И для начала научиться складывать крылья. Отдыхать.

– Семочка, это ты мне предложение сделал?

Хромов рассмеялся. Видимо, я его действительно потрясла чисто женской логикой, всегда выискивающей не то, что должна искать логика нормальная. Он пожал плечами:

– Ренка, мы ведь договорились. Пока ты сама не сочтешь себя взрослой, никаких разговоров на эту тему. Но потом… Боюсь, если я не сделаю тебе предложение, нас поженят указом Платона Потаповича. Без права отказа и замены приговора на другой вид наказания вроде безобидной северной каторги.

– Повезло мне. Бризов так и говорил: ты монстра, Ренка, и не найти тебе мужа без вмешательства магов и тайной полиции.

Хромов усмехнулся, частично признавая мудрость своего приятеля Лешки. Что-то собрался сказать, но тут в дверь купе постучали. Деликатно так, с заведомым страхом перед моей удачей, которая может запросто сменить знак.

Я прикрыла глаза. Я – котел. Или птица. Вот еще незадача! Вы летающий котел видели? Неудачную Сема выбрал аналогию, ну да ладно. Я – птица. Я в небе, плыву и гляжу на поезд, на котел паровоза, на расстилающиеся слева от путей жирные плодородные поля Синильского уезда, уже оправляющегося от засухи. На лежащие справа за большой рекой пески Таврского уезда. Общая удача ровненькая, блекленькая, и только нитка железной дороги звенит сплетением судеб и обстоятельств.

– Войдите, – вежливо предложил Семен, солидный обозреватель «Столичного курьера».

Я открыла глаза и кивнула. Ну вот, отделилась от толпы, вроде бы успешно: птица сидела где-то на котле, а Береника фон Гесс пыталась быть человеком. Неприметным. Начпоезда опасливо заглянул в щель, покосился на Хромова, на меня. Просветлел лицом и скользнул в купе. Молитвенно сложил пухлые ладошки, закатил поросячьи глазки и расплылся в улыбке. Ага, жизнь дорожает. Уж кому сетовать на недоедание, но только не начпоезда на южном, самом богатом направлении, да еще летом. Как это у него от улыбки щеки не трещат!

– Сошла на станции? – шепотом уточнил начпоезда, вздрогнув и оглянувшись на дверь смежного купе. Дождался ответного кивка Семки, снова заулыбался: – Вот счастье-то… Семен Семенович, вы уж не обессудьте, совет надобен, я и явился в надежде. Билетов-то народец докупил многовато, а тут чудище окопалося. Откуда мне хоть два купе раздобыть? Но ежели она сошла… Уж эта барышня куда приятнее, не кричит криком, не рычит тоже.

Начпоезда смутился, покашлял. Я не кричала и не рычала, я сидела статуей и себе не верила. Он меня видел и опознал, он глядел мне в глаза и просил пристроить родичей и вылечить сестру. И теперь он же в упор рассматривал, но не узнавал во мне меня.

– Проводника в вагон определю еще одного, вам с барышней изыщу деликатесный ужин, с цесарочкой и франгосским сладким, – суетился начпоезда, изгибаясь перед Семкой подобострастно и уважительно. – Два бы купе, господин Хромов. Ну, ежели только чудище не вернется, да-с…

– Не вернется, за ней ночью прилетали маги, – серьезным доверительным тоном сообщил Семка, не допустив на лицо и тень улыбки. – На секретнейшем скоростном дирижабле. А это невеста моя, Бекки. Извольте познакомиться.

– Весьма рад-с, – расцвел начпоезда. – Значит, заселяю людей, коль беда миновала. И еще тонкость сударь, вам телеграмма, да-с.

Семен прочел текст, поблагодарил начпоезда и еще раз заверил: чудище увезли насовсем. О моих правах на место в купе, принадлежащее Беренике фон Гесс, никто не спросил. Видимо, столичным журналистам их репутация позволяет свободно менять барышень-спутниц во время путешествия. Когда дверь закрылась, Хромов передал мне телеграмму.

«Вам предоставлена ложа Императорском театре восьмого августа тчк Присутствие обязательно тчк Автомобиль заказан тчк Ожидается сенсация тчк Редактор Лео».

– Моя бабушка Лео еще и редактор? – не удивилась я.

– Твоя бабушка темнит. Затеяла нечто важное, явно для тебя старается. – Семен протяжно зевнул. – Завтра разберемся. Ренка, как я устал ждать взрыва котла удачи. Ты уж сама немножко за собой последи, ладно?

Я старательно заперла дверь и пообещала не спускать глаз с чудовища. Купе у нас шикарнейшее, из двух комнат, такое одно на весь вагон. Сема улегся, накрылся пледом и мгновенно заснул. Мне даже неловко стало. И его допекла…

Дав себе слово не чудить, я села у оконца и стала глядеть на благополучные поля Синильского уезда. Где-то там, в пыльной зелени невысоких плодовых садиков и поникших, утомленных жарой парков, прятался пансион. Давным-давно, две жизни назад, Ренку, безродную девчонку из ремпоезда, желали отправить туда на учебу. И казалось: вот она, большая дорога в светлое и интересное будущее. Но не сбылось: я видела пансион мельком, мы забрали из заведения мою подругу Тому и отбыли. Ничего я не разрушила и никого не пришибла своей удачей с сомнительным знаком, легко перескакивающим с плюса на минус. Я даже немного поднапряглась и выровняла общий природный фон, снижая угрозу повторной засухи.

Снова принялась размышлять. Так все же: зачем нужна птица? Что я могу такого, что не под силу папе Карлу, опытному магу удачи? И чем уникален мой дар? Папа знает гораздо больше о чистой случайности, спонтанной, описываемой математической теорией вероятности. Папа разбирается в тонкой и неалгоритмируемой идее судеб. Он знает пределы возможностей магической, неспонтанной удачи, умеет ее концентрировать и направленно применять для коррекции обстоятельств и формирования нити событий. А что я? Раньше могла примерно то же, но вслепую и с детской простотой, граничащей с дичайшей самоуверенностью.

Но я взлетела. То, что прежде казалось близким и главным, стало лишь едва различимой пылинкой в едином полотне карты удачи, такой сложной и огромной, такой изменчивой, подвижной и объемной, что уследить за ней трудно даже мне. Я вижу столь многое, что уже и не знаю точно, как управляться с эдаким потоком знаний и домыслов, впечатлений и предположений. Я совсем утратила представление о знаке удачи – базисном понятии теории высшей магии. Как я могу сказать, положительно или отрицательно то, что всегда неоднозначно? Я способна выделить в общем узоре отдельную прядь волокон. Например, ориентируясь на личность. Да взять хоть начпоезда! Вот его прядь. Больная сестра… Не особенно сложно чуть поворошить нити, подтянуть понадежнее встречу с хорошим врачом, она видна и не вызывает сомнений. Но стоит ли? Нет однозначных перемен. Потяну нитку, вся прядь ляжет иначе, создастся целая путаница событий. Какие-то петли выровняются, другие захлестнутся. Даже навскидку я вижу после наиболее простых вариантов изменений – таких в данном случае три – скручивающиеся неприятнейшим образом тени ссор, разлук и иных проблем. Если я не вмешаюсь, то есть не будет особенного и очень толкового врача, – не будет вспышки света удачи, но ведь не залягут и тени неприятных и неизбежных перемен. Все останется ровненьким, никаких локальных повышений плотности изменчивого. Его сестра поправится сама, небыстро, но уверенно, и пройдут мимо, не затронув семью, и призрачные возможности, и почти реальные уже, поскольку я их заметила, угрозы и беды…

Почему люди не понимают: я не могу дать им ничего даром! И за деньги – тоже. Удача – всего лишь указатель на дороге судьбы, не более того. Один из многих иных указателей… Но пройти по дороге им все равно придется самим. Начпоезда чем меня разозлил? Он видел мою удачу сказочной тройкой, а себя – богатым барином, оплатившим поездку до места назначения: кучер заломил шапку, свистит разбойником, кони хрипят и рвутся вперед, кнут щелкает. Все делается само собой, просто потому, что я, птица удачи, выслушала и кивнула. Он меня за руку поймал, сжал ладонь посильнее, попросил жалостливо – и удача явилась, и сбылось все главное в жизни.