Страница 10 из 81
Первая аболиционистская газета «Дух эмансипации» возникла в 1818 году и начиналась с шести подписчиков. Шесть. Но и величественная Миссисипи начиналась с крохотного родника.
Свободное слово предшествовало, способствовало освобождению людей. Аболиционистская газета «Либерейтор» появилась в том самом восемьсот тридцать первом году, когда произошло негритянской восстание в Виргинии — восстание Ната Тернера.
Печать — дорога. Строка — шаг. Еще десять негров вышли на волю. Еще десять статей Уильям Ллойд Гаррисон напечатал в «Либерейторе». Его статьи, листовки, памфлеты — призывы покончить с рабством. Покончить сразу, рывком.
Эти статьи все без черновиков. Со стола — в печать. А порою он их и вовсе не писал, сразу типографский набор. Время не терпит. Угроза как беглым рабам, так и их проводникам — гибель. Фэйрфилда убили. Проводник — священник Чарльз Торей — умер в тюрьме.
Враги понимали связь освобождения людей со свободой мыслить и писать. Южная газета призывала: «Мы должны воспитывать ненависть ко всем понятиям, начинающимся на «free», — от свободных негров и свободной воли до свободомыслия, свободных детей и свободных школ, — все это ведет к тем же проклятым измам».
Томас Гаррет, квакер из Пенсильвании, за двадцать лет вывел из рабства две тысячи семьсот человек. Юношей он отбил у садиста-рабовладельца молодую негритянку — так началось. Он возненавидел этого одного негодяя, он спас эту одну хорошо знакомую женщину. Но потом втянулся, стал спасать и других. Ему грозили расправой, его, шестидесятилетнего, отдали под суд, описали все имущество.
Один из судей подошел к нему:
— Разрешите мне быть вашим другом.
— С удовольствием, если вы перестанете защищать рабство.
После того, как все вещи из дома Гаррета продали на аукционе, здравомыслящий приятель сказал:
— Теперь-то ты, надеюсь, прекратишь свои безумства.
— У меня нет и доллара, но, если ты знаешь беглеца, которому негде позавтракать, посылай его ко мне.
Александр Росс жил в Канаде. Известный врач, ученый-естествоиспытатель, занимался энтомологией, орнитологией, ихтиологией. Его знали и в Европе.
Науке революции он учился в маленьких кофей-лях Нью-Йорка у итальянцев, друзей и сподвижников Гарибальди, у немецких иммигрантов, которые рассказывали о баррикадных боях в Берлине, в Париже, о «Коммунистическом Манифесте».
Росс, решив действовать, отправился на Юг.
У него было с собой «хозяйство» ученого — рампетки для ловли бабочек, силки для птиц, спирт, пробирки. У него было и «хозяйство» революционера — пистолеты, ножи, явки.
Он знал о предстоящих опасностях, но пренебрегал ими. С рассеянным видом — таким народная молва повсюду наделяет ученых — он ходил по городкам, фермам, плантациям Юга. Днем он действительно занимался наукой. Научная экспедиция.
А по ночам собирал рабов, раздавал кинжалы, еду, адреса станций, явки к проводникам.
В южных газетах написали о «шайке аболиционистов», орудующей на Юге. Росс вернулся в Пенсильванию, переждал. Потом снова появился на Юге.
Наука для Росса была призванием, смыслом, страстью его жизни. Но он не мог оставаться только ученым, как не мог довольствоваться собственным благополучием. Он не чувствовал себя свободным, пока вокруг были рабы.
За научные заслуги он был награжден правительствами Италии, Португалии, России, Саксонии, Греции, Франции. Король Баварии предложил ему титул барона.
А у него на родине, в южных штатах, то, что он делал, считалось государственным преступлением. И грозило суровыми наказаниями. На руке одного капитана — он вывел на волю рабов — выжгли: «SS» — «Slave stealer» — рабокрад. Капитан простоял час у позорного столба, в него кидали тухлые яйца.
Белые, которые упрямо пробирались по глухим лесам, по болотам, по дорогам и селениям, шли и вели за собой черных, были убеждены, что законы государств несовершенны, изменчивы, а нравственный закон незыблем: люди рождаются равными.
Работал «подпольный» телеграф — молва. Из хижины в хижину, на хлопковом поле, у ручья, в церкви за молитвой передавалось:
— Собирайтесь ночью. Вещей берите столько, сколько можете унести на спине. Пришел проводник тайной дороги. Он выведет на свободу.
— Не пойду. Сорок уже, не хочу быть вам в тягость. Благословляю вас, дети, идите. Внуки пусть родятся на свободе.
— Всем можно? Я сам пойду и ребят приведу.
— А вдруг ловушка? Просто соседский хозяин с нашим поссорился, я на кухне слышал. Нас утащит, потом возвратит. Мистеру Паркинсону — выкуп, а нам — плети.
— Нет, не похоже на ловушку. Этот Росс, говорят, уже многих вывел.
Дик побежал к своей подружке. Нэнси уперлась:
— Никуда я не пойду. Я ночью из хижины боюсь высунуться, терплю до рассвета, а ты — подполье какое-то. Нас всегда пугают: «Дьяволы в ад утащат», а тут самой спускаться. Ни за что, не уговаривай. Если правда любишь меня, и ты останешься. Что ж из того, что другие идут? Ты за компанию и утопишься?
Коринна собрала большую семью:
— Мне сегодня было видение. Явился ангел и произнес: «Идите на Полярную звезду». Проводник — это и есть тот ангел. Я сама пойду и старика поведу. Умрем на свободе. А вы решайте, у каждого своя голова на плечах, неволить никого не буду. Это ведь мой ангел-хранитель приходил, а у вас у каждого свой. Что тут — нам известно. Так прадеды жили и деды, и отцы. А прыгаем неведомо куда. Может, схватят сразу. Может, убьют по дороге. Может, вернут с позором и в железах. И сейчас-то живется не сладко, а тогда еще хуже будет. Даже если доберемся, не ждите, что в Канаде все само в рот посыплется, нет. Но там мы перестанем быть рабами. Я сказала.
Слово Коринны — закон. Однако она никому не приказывает. Надо самим решать. Здесь есть крыша над головой. Три раза в день кормят. Плохо кормят, но заботиться не надо. И пока вместе. Выйдешь ночью из освещенной хижины, а там что?
— Если бы бог хотел, он сделал бы негров свободными людьми. На все его воля. Значит, бежать — грех.
Альфред без конца дурачился, всех смешил, всех передразнивал. Изображал рабов и рабынь в Канаде, даже Коринну осмелился изобразить — в накрахмаленном чепце восседает в кресле. А он, слуга, подает ей еду, вроде она хозяйка плантации.
Дженни влекло само слово «подполье». Тайна.
— Куда же спускаться?
Она была очень разочарована, когда ей сказали, что идти надо просто поверху, по земле.
Негритянские хижины гудели. Не спали все. Уйти хотели многие. Ушли десять человек. Много месяцев спустя получили пустой конверт, то есть узнали: все бежавшие добрались до Канады. Теперь к следующему приходу Росса решать будет легче. Есть время подумать. Малый, но все же опыт.
В негритянских хижинах южных плантаций зубрили, как молитвы, кодовые названия городов, где были станции: Кливленд — «Надежда», Сэндуски — «Восход солнца», Детройт — «Полночь», Виндзор — «Слава всевышнему», Порт Стенли — «Благодарение богу». Для одних они так и остались словами. По тысячи других облегченно вздыхали в Порт Стенли — благодарение богу!
Многие проводники — Леви Коффин, Александр Росс — стали известны. В те годы такая известность грозила тюрьмой, а то и смертью.
Это уже потом, во время и после Гражданской войны, после победы Севера, стали вспоминать, разыскивать тех, кто выводил из рабства, узнавать, где останавливались беглецы, начали составлять карты, описывать тайную дорогу. Но многие станции, многие проводники так и остались неизвестными.
Джон Браун, хозяин станции в Рэндольфе, открывал дверь в любое время суток, беглецов кормили, укладывали спать, переодевали, отправляли дальше. Когда ему говорили о трусости негров, он возражал: а те сотни храбрецов, что прошли по тайной дороге?
Браун обучает работника, самого молодого: их теперь уже пятнадцать. Боб ест, спит, живет вместе с семьей Брауна. Ему четырнадцать лет, он на четыре года старше сына Джона. Мальчики вместе играют, их вместе наказывают: однажды выпороли не за то, что выбили окно мячом, хотя стекло дорого, недавно появилось, а за то, что наврали, свалили на маленьких.