Целоваться с дьяволом

Ее картины были не всякому понятны — порой слишком мрачные, они отражали состояние ее души. Странные городские пейзажи, написанные в мрачных тонах, наводняли ломаные фигуры людей… Во всех картинах присутствовала тема дьявольского, чего-то страшного, непонятного и пугающего. Художественная тусовка столицы поначалу не приняла творчества Светловой, но ее друг, Алексей Николаевич Новиков, поверил в нее и показал первую ее картину в своей галерее. На картину сразу нашлось два покупателя, и ее выставили на аукцион. Владельцем стал французский предприниматель Пьер Голуа, который не только занимался бизнесом в России, строя автомобильный завод в Тольятти, но и собирал коллекцию русского авангарда. Картина Светланы настолько ему понравилась, что за нее была выложена огромная сумма — порядка пятисот тысяч франков при начальной цене лота пятьдесят тысяч. Пьер на этом не остановился, а приехал в Москву снова и познакомился со Светланой. Как водится, он оказался сражен шармом русской женщины и предложил ей свою дружбу и сотрудничество. Они часто переписывались, Пьер настаивал на более близком знакомстве. Добродушный толстяк с пухлыми, маленькими ручками, он был очень трогателен в своих ухаживаниях, но каждый раз Светлану что-то останавливало. И за восемь лет их отношения плавно перешли в дружеские.

Так и протекала теперь ее жизнь: картины, сын, Марина, выставки… Сейчас странно было вспоминать, что когда-то Светлана находилась в других, страшных условиях, весьма не подходящих для творчества.

После уютной бабушкиной квартиры меня поразили серость и убогость интерната. Темно-зеленые стены, обшарпанный линолеум, идеально застеленные кровати, и надо всем этим — тошнотворный запах тушеной кислой капусты. Честное слово, на вокзале я чувствовала себя уютней, чем в этом учебном заведении. Народ здесь подобрался лихой, почти у каждого родители сидели или отсутствовали вообще — эти дети были самыми жестокими. В интернате я с первых же дней столкнулась с произволом, царившим в этой среде. Воспитатели работали спустя рукава, и основную роль в организации подростков играл местный хулиган Николай Пафнутьев — по кличке Пафнут, с которым у администрации была негласная договоренность. В интернате царствовал закон зоны — иначе и не определишь. Пафнут отвечал за внешний порядок в «строю», а начальство закрывало глаза на «мелкие» недоразумения и разборки. Страшно это было — хоть чем-то не понравиться Пафнуту. Почему все так его боялись, объяснить никто бы и не смог. Выше среднего роста, плечистый брюнет с развитой мускулатурой и пронзительным взглядом зеленых глаз из-под бровей — он не был красавцем. Но даже взрослые признавали в нем лидера, и мало кто выдерживал его взгляд и не отводил глаз. Парень был беспощаден, в его деле фигурировала статья за умышленное нанесение тяжких телесных повреждений собственному отцу (потом, много позже, я узнала, что его отец забил беременную жену прямо на глазах у ребенка). Мне он совершенно не понравился, и харизма его на меня не действовала — ведь каким бы он ни был, но что такое Пафнут против моей бабушки Виктории?..

— Кто такая? — Он стоял и смотрел на меня сверху вниз, словно цапля на лягушку, которую следовало проглотить.

— Человек! — спокойно сказала я, внутренне сжавшись, и отвернулась.

Пафнут запустил руки мне в волосы и пребольно дернул:

— Ах ты козявка!

Слезы брызнули из глаз от боли. Пафнут радостно пнул меня ногой под зад. Я посмотрела на него, мне ужасно хотелось крикнуть, как я его ненавижу, но не посмела. Видимо, он понял мои чувства, наклонился ко мне и тихо прошипел:

— Не били тебя еще?..

На мое счастье, в этот момент подошли другие ученики, а с ними и воспитатель. Пафнут приветственно помахал мне рукой, я в тот миг поняла, что попала в ад.

В первую же ночь меня жутко отметелили, и я очутилась на больничной койке. Разбираться, разумеется, никто не стал, во всем сочли виноватой меня. Единственной радостью моей в эти горькие дни была рыжая кошка, которая однажды спрыгнула ко мне из окна. Я назвала ее Рыжуля, накормила своей котлетой, и все время, пока я лежала в изоляторе, кошка приходила ко мне, и я тихо плакала, прижимая ее к груди…

Сразу после изолятора меня вызвали к директору.

— Что же это ты, Залесская, не успела прийти, а уже драку учинила? — сурово спросила меня Алла Федоровна, немолодая женщина со спокойными серыми глазами. Ал-Фе — так звали ее ученики между собой. Что я могла ответить? Я понимала — идет проверка на стойкость, а потому молчала. Мне стадо все равно, в какой-то момент я подумала, что это рок надо мной, что не будет у меня ничего радостного впереди. Ал-Фе покачала головой и тихо сказала: — Если ты не поймешь, как надо себя вести, тебе все время будет плохо. — Она внимательно посмотрела мне в глаза и вздохнула: — Иди…

А на следующий день, проснувшись, я увидела за окном повешенную рыжую кошку. В первое мгновение меня пронзило такой болью, что я подумала — разорвалось сердце. Но потом я постаралась взять себя в руки. Я сама сняла Рыжулю с дерева, с трудом распутав сложный узел, и похоронила ее у дальних ворот интерната. Я сразу поняла, от кого это предупреждение, и решила, что буду бороться. Нельзя было дать понять этому подонку, что он меня запугал. Что-то изменилось во мне, в тот момент, когда я увидела мертвую Рыжулю, я как будто надела непробиваемый панцирь. Я поняла: плакать здесь нельзя, это проявление слабости, и поклялась себе, что больше никто и никогда не узнает о том, как мне больно.

Из состояния анабиоза меня вывел все тот же Пафнут. Как-то в столовой он поставил мне подножку, и я упала с полным подносом еды. В ту же секунду меня обуяла слепая ярость, не сознавая, что делаю, я поднялась, быстро схватила со стола тарелку с супом и вылила ее Пафнуту прямо на голову. Пафнут заорал как резаный — суп был горячий.

— Тебе не жить, сука! — бесновался он, но я схватила вторую тарелку с соседнего столика и швырнула в него. От боли и унижения Пафнут буквально рычал, а я потянулась за следующей тарелкой — терять мне было нечего.

Тут все кругом словно очнулись, кто-то крикнул:

— Да она же сумасшедшая, держите ее! — И меня со всех сторон стали хватать за руки.

Выходка в столовой обошлась мне в недельную отсидку в карцере — темной комнате без окна и стула, с очень узкими нарами и тонким одеялом. Пафнута все это время лечили в лазарете от ожогов. Сидя в карцере, я поняла, что в одиночку мне с ним не справиться и надо найти себе товарищей по несчастью… Все это время, чтобы хоть как-то поддержать себя, я усиленно делала зарядку, читала стихи наизусть и представляла, как мы с мамой гуляем по Парижу. О Романе я старалась не думать, как-то не вязался мой любимый мальчик со всей этой обстановкой.

Когда я вышла из карцера, Пафнут еще находился в лазарете. Его должны были выпустить на следующий день, поэтому бойцов для создания команды для борьбы с всесильным Пафнутом необходимо было найти быстро. Я думала, что это будет легко — уж очень многим насолил Пафнут, но не тут-то было — все его дико боялись…

— Он передушит нас всех ночью! — испуганно прошептала моя соседка Маруська, маленькая хохлушка, плод любви родителей-алкоголиков, которые совсем не заботились о ней. В интернат она поступила, попавшись на воровстве — украла у торговки на рынке кусок сала. Маруська всегда была голодная, а Пафнут, зная это, часто забирал у нее еду.

— Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Если мы будем вместе, он не сможет справиться с нами! — уговаривала я ее.

Неожиданно меня поддержала Катька, долговязая девчонка с соседней койки, чьи родители сидели за продажу наркотиков.

— Я буду с тобой, мне эта сволочь надоела! — жестко сказала она. Ее Пафнут постоянно заставлял отрабатывать свои дежурства по уборке интерната, да еще издевался над ее ростом.

— Хорошо, — обрадовалась я, — теперь нас трое!

— Четверо! — В комнату неслышно вошла Илона — красивая девушка со светлыми глазами. Она из Латвии, ее мама промышляла возле гостиницы «Космос», торгуя собой и дочерью. Мать взяли за валютные махинации, а Илону определили в интернат как неблагополучного ребенка. Пафнут как-то узнал о прежних занятиях Илоны и постоянно намекал на то, что теперь ей терять нечего и она должна быть с ним ласковой. Илона боялась, что Пафнут подкараулит ее где-нибудь и изнасилует…