И осталась только надежда…

Но если я и была права, то, когда он направился ко мне, ничего, что напоминало бы о мгновении замешательства, я уже не видела.

— Я клянусь своей честью, что во время обучения не причиню тебе вреда, если только это не понадобится в целях твоей защиты или спасения.

Он говорил по-русски чисто, без малейшего акцента. Но отстраненно и бесстрастно, механически. И это было неприятно.

— Ты не сказал, как тебя звать. — Амалия вновь взяла инициативу на себя.

Я же не могла произнести ни слова. Нет, существование множества миров не казалось мне невозможным. Я не любила фэнтези, но не лишала себя удовольствия прочесть разглагольствования именитых мужей с научными степенями, рассуждающих о подобной возможности. Так что этот факт если и смущал, то только тем, что произошло подобное со мной.

То, что мама Амалии оказалась магом Равновесия, тоже не слишком-то и тревожило. Жизнь этой семьи всегда была окутана каким-то флером таинственности. Не тем, который бросался в глаза, а каким-то предчувствием, остающимся после встречи с кем-нибудь из них. Словно ты прикоснулся к тайне, и хотя сам этого не заметил, но след этого прикосновения остался на тебе, заставляя душу мечтать о несбыточном. Так что этот факт меня скорее успокоил, заставил поверить самой себе и тем мыслям, которые у меня возникали, когда ночь раскладывала дневную мозаику в своем только ей одной известном порядке.

Что я сама имела ко всему этому отношение… Это было неожиданно, но я готова была с этим смириться.

А вот присутствие рядом даймона заставило меня встревоженно съежиться, словно его слова задели что-то, что я осознать не могла. Но это не помешало мне почувствовать угрозу, которая таилась в них.

— Мое имя Туоран. — Он продолжал смотреть на меня.

Внимательно и… я могла спорить на что угодно, но в очерченном серебром зрачке я видела удивление, которое он, как ни пытался, не мог скрыть.

Интересно, а сколько ему лет?

— Обретенная надежда?! — Амалия хихикнула и дернула его за плащ. — Тебе идет.

— Ты знаешь древний? — Даймон подхватил девочку и очень осторожно посадил рядом со мной.

— Да, мама считает, что языки развивают мышление. Особенно древние, которыми мало кто пользуется. Да и в вашей магии ключи легче запомнить, если знаешь их смысл.

— Это тебе тоже мама сказала?

— Нет, сама догадалась, — смешно фыркнула малышка. Ее беспечность поражала. Или она до конца не понимала того, что с нами случилось и где мы находимся, или знала больше меня. Мне хотелось верить, что верно именно второе. — Меня мама как-то наказала и заставила учить заклинание пространственного переноса. Я чуть язык не сломала, пока его пыталась прочитать. А потом увидела знакомый символ и попросила маминого тера перевести все остальное. Оказалось, так запомнить намного проще.

— У твоей мамы есть тер? — задал свой следующий вопрос Туоран, как только в щебетанье девочки появилась пауза.

У меня же беспокойно сжалось сердце. Амалия была слишком открыта в общении и могла сказать лишнее. И хотя из нас двоих она была больше осведомлена, да и воспитывать ее должны были соответственно, мне казалось, что в данном случае осторожность не повредит. Но не успела я хоть как-то дать понять девочке, что именно меня волнует, как она, улыбнувшись даймону, ответила. Мне.

— О том, что маму охраняют даймоны, знают все. А секретов я все равно не знаю. Я еще маленькая.

Взгляд Туорана был ошеломленным. И пока я пыталась сообразить почему, он произнес что-то, похоже, на своем языке. И пусть сказанное осталось для меня загадкой, я не сомневалась, что это было требование.

Вот только девочка, соглашаясь, закивала.

— Ты ее будешь учить в другом месте? — Настроение Амалии менялось слишком быстро, чтобы за ним можно было уследить.

И вот сейчас она нахохлилась и недовольно посмотрела на даймона, опять поражая меня своим отношением к нему.

— В другом, — подтвердил он. — А тебя заберет Сэнши, вы пойдете гулять на поверхность.

Вздох Амалии был едва ощутим, но в наступившей тишине показался мне оглушительным. И… беззащитным. Ее плечи опустились, она вся сжалась, становясь той маленькой девочкой, которой по сути и была, в одно мгновение теряя уверенность и бесстрашие, которыми она меня поражала.

Но потрясало не только это. Туоран, нисколько не смущаясь моим присутствием, опустился перед Мали на колени и, взяв ее ладошки в свою затянутую в черную перчатку руку, прижал их к своему закрытому тканью лицу и что-то тихо зашептал. На том же самом языке, на котором они уже говорили.

И с каждым произнесенным им словом ее лицо светлело, а в глазах разгоралось любопытство. Но вместо того, чтобы чувствовать успокоение, в моем сердце все сильнее укреплялась тревога. Она была так юна и доверчива, а он…

Воспоминание и увиденное слились в одну картинку.

Кирилл! Кир… Я помнила его пустой, ничего не выражающий взгляд там, на берегу озера. Я успела заметить похожий, бесчувственный у Туорана, когда он стоял передо мной и рассказывал мне о моем не очень оптимистичном будущем.

У мамы Амалии телохранителями были даймоны. И если Радмир только казался человеком, то и Кирилл вполне мог быть таким же, как тот, кто сейчас с легким напряжением всматривался в мое лицо.

Кирилл! Это был миг, в котором сплелись горечь случившегося, отчаяние, тоска по тому, чего так и не произошло. А еще в голове настойчиво звучал мой рассказ о храме Ханумана. Тот самый, после которого я заметила этот безжизненный взгляд. Тот самый, после которого он заторопился отвести меня к бабушке.

Холод, который до этого заставлял меня лишь кутаться в одеяло, обдал тело леденящей волной, выбивая воздух из легких и терзая дрожью. Весь мир вдруг сузился до меня одной и желания провалиться в морозное крошево, которое острыми иглами впивалось в мою кожу, принося граничащую с наслаждением боль. И я бы именно так и сделала, уговорив себя, что помочь Амалии я ничем не смогу и будет значительно лучше и для нее и для меня, если я уйду в эту мерцающую безбрежность, если бы не пощечина даймона. Он бил не щадя, вложив в один-единственный удар не силу, — сделай он так, и моя смерть была бы быстрой, — злость, ощутив которую хотелось больше никогда не испытывать ее на себе.

— Отойди!

Приказ относился к Амалии, и сквозь слезы, застлавшие мой взгляд, мне удалось заметить, как отскочила девочка к двери, которая тут же открылась, впуская внутрь существо по имени Сэнши.

— Забери ее и заблокируй этот отсек.

Боль метрономом стучала в затылке, которым я ударилась о стену, рот наполнился кровью, разбитая губа саднила, но все это не шло ни в какое сравнение с тем ужасом, который я испытала, когда Туоран склонился ко мне.

Я не увидела, когда он скинул плащ, лишь внезапно осознала, как сквозь пелену проступают очертания словно высеченного из черного мрамора лица, как ближе стали похожие на омут черные зрачки, в которых не было никаких чувств, только я сама, как отражение в зеркале.

Он рывком сдернул меня с лежанки и прижал к холодной стене. Не обращая внимания на то, что всхлипы, которые я даже не пыталась сдерживать, уже превратились в рыдания, прерываемые изредка надсадным кашлем. И, казалось, он совершенно не замечал, как капли моей крови скатываются алыми полосками по белоснежной ткани его костюма.

— Смотри на меня!

Его голос звучал жестко, бескомпромиссно. Ему нельзя было не подчиниться, но, когда я начинала проваливаться в бездну его глаз, я слышала другой голос, который ласково шептал: «Малыш, держись», и я находила силы не только отводить взгляд, но и отталкивать от себя ощущение безумия, затягивающее меня.

— Смотри на меня! — В этот раз приказ прозвучал мягче, с горечью. — Дыши!

Мои ноги не стояли на полу — висели в воздухе, Туоран был значительно выше меня. Но только после его требования я догадалась, что голова кружится не только от удара, но и потому, что от смеси дикого страха и понимания собственного бессилия я неосознанно сдерживаю дыхание.