Невероятный уменьшающийся человек

Сам едва веря в то, что собирался сказать, Скотт медленно покачал головой.

— Доктор говорит, что все обстоит именно так, — ответил он. — Брэнсон утверждает, что за последние четыре дня мой рост сократился более чем на сантиметр... — Скотт сглотнул слюну. — Но рост — это еще не все. Похоже, я весь уменьшаюсь. Пропорционально.

— Неправда. — В ее голосе звучало упорное нежелание признать то, что происходило в действительности. Другой реакции у нее и быть не могло. — И это все? — раздраженно спросила она. — Это все, что он может сказать?

— Но, милая, это то, что происходит на самом деле, — ответил Скотт. — Брэнсон показал мне рентгеновские снимки — те, что были сделаны четыре дня назад, и те, которые он получил сегодня. Все верно. Я уменьшаюсь. — Скотт говорил так, словно ему только что сильно двинули в живот, и теперь он стоял, наполовину оглушенный, едва дыша от болевого шока.

— Неправда. — На этот раз ее голос был скорее испуганным, чем уверенным, — Мы обратимся к специалисту.

— Брэнсон мне это и посоветовал, — кивнул Скотт. — Он сказал, что стоит обратиться в Колумбийский пресвитерианский медицинский центр в Нью-Йорке. Но...

— Вот и сходи, — перебила она.

— Милая, но нам это обойдется слишком дорого, — с мукой в голосе произнес Скотт. — Мы уже должны...

— Ну и что? Неужели ты допускаешь мысль, что...

Нервная дрожь не дала ей договорить. Она стояла, дрожа всем телом, скрестив на груди руки, покрывшиеся гусиной кожей.

Впервые с тех пор, как все это началось, она не смогла скрыть свой страх.

— Лу, все нормально, милая. — Он обнял ее. — Все нормально.

— Нет. Ты должен пойти в этот центр. Ты должен.

— Хорошо, хорошо. Я пойду, — пробормотал он.

— А что еще сказал Брэнсон? Что они собираются делать? — спросила Лу, и Скотт услышал в ее голосе страстное желание узнать что-нибудь обнадеживающее.

— Он сказал... — Скотт облизнул губы, пытаясь вспомнить. — А-а, он сказал, что надо проверить мои эндокринные, щитовидную и половые железы, гипофиз, исследовать процессы обмена веществ. Возьмут и другие анализы.

Лу сжала губы.

— Если Брэнсон все это знает, то зачем же надо было говорить о том, что ты уменьшаешься. Так не лечат. Это глупость какая-то.

— Милая, ведь я сам попросил его, — ответил Скотт. — Я убедился в этом, только когда начали брать анализы. Я просил Брэнсона ничего не скрывать от меня. Что же ему оставалось?..

— Пусть так, — перебила она. — Но что за странный диагноз?

— Да ведь все правильно, Лу, — печально произнес он. — Есть доказательство. Эти рентгеновские снимки.

— Брэнсон мог ошибиться, Скотт. Он же живой человек.

Скотт долго молчал, наконец тихо произнес:

— Посмотри на меня.

Когда все это началось, его рост был за метр восемьдесят. А сейчас он мог, не наклоняясь, смотреть жене прямо в глаза. Она была ростом метр семьдесят.

В отчаянии он уронил вилку на тарелку.

— Как нам быть? Разве мы можем себе это позволить? Лечение слишком дорого, слишком, Лу. По словам Брэнсона, по крайней мере месяц придется провести в больнице. А это целый месяц без работы. Марти и так уже нервничает. Как я могу вообще рассчитывать на какие-то деньги от него, когда я даже не...

— Милый, главное — твое здоровье, — не дав ему закончить, запальчиво произнесла Лу. — Марти об этом знает. Да и ты тоже.

Скотт опустил голову и стиснул зубы. Счета были теми тяжелыми цепями, которые отягощали все его существование. Он явственно чувствовал, как с каждым днем оковы становятся все более тесными.

— Так что же мы будем... — начал было он, но умолк, заметив, что дочь пристально смотрит на него, забыв про ужин.

— Ешь! — велела ей Лу.

Бет вздрогнула и копнула политую соусом картошку.

— Чем мы будем расплачиваться? — спросил Скотт. — Ведь у нас нет медицинской страховки. Я и так уже задолжал Марти пятьсот долларов из-за этих исследований. — Он тяжело вздохнул. — Да и со ссудой военного ведомства может ничего не выгореть.

— Но ведь ты сам хочешь пойти в центр, — сказала Лу.

— Легко сказать «хочешь».

— Хорошо, а что бы ты сделал на моем месте? — вскинулась она, впрочем с некоторой тревогой в голосе. — Что, мне забыть обо всем этом? Смириться с тем, что сказал доктор, сидеть сложа руки и?..

Ее стали душить рыдания. А его рука, обнимающая жену, была холодна, дрожала и нисколько не успокаивала.

— Успокойся, — пробормотал он, — все хорошо, Лу.

Позже, когда жена укладывала Бет спать, Скотт, стоя в темной гостиной, смотрел в окно на проезжающие мимо машины. Кроме шепота, доносящегося из спальни, во всей квартире не было слышно ни звука. Машины проносились мимо дома, шурша шинами по асфальту, сигналя, шаря в темноте по тротуару лучами фар.

Он вспомнил свое прошение о выдаче денег по страховке. Это было только частью плана, который они собирались реализовать, переехав на восток. Для начала следовало поработать в фирме брата, потом попробовать получить ссуду в военном ведомстве, для того чтобы стать компаньоном Марти и тогда уже заработать на жизнь, отложить денег на медицинскую страховку, открыть счет в банке, приобрести недорогую, но приличную машину, приодеться и в конце концов купить дом — иными словами, оградить заботами от треволнений мира семью и себя.

И вот на тебе, весь план рушится. Приключившаяся беда грозит и вовсе развеять их мечты...

Скотт не знал, когда точно в голове у него возник этот мучительный вопрос. Но с какого-то момента он неотступно напоминал о себе снова и снова. С бьющимся, готовым разорваться в ледяном заточении сердцем беглец смотрел застывшим взглядом на свои поднятые руки с растопыренными пальцами.

Сколько же ему еще осталось уменьшаться и жить?

Воды для питья у него было достаточно. В днище бака, стоявшего рядом с электрическим насосом, была маленькая трещина: через нее по капле просачивалась влага. Под эту трещину Скотт подставил наперсток, найденный им однажды в швейной коробке, которая хранилась в большой картонке под обогревателем. Наперсток был постоянно полон до краев кристально чистой колодезной водой.

Проблема заключалась в том, что у Скотта закончилась еда. От четвертинки черствого хлеба, которой он питался в последние пять недель, уже ничего не осталось. Последние крошки он доел нынче вечером, запив скудный ужин водой. С тех пор как Скотт стал пленником погреба, хлеб и холодная вода составляли весь его рацион.

Он медленно прошел по темнеющему на исходе дня полу, направляясь к покрытой паутиной белой башне, стоявшей рядом со ступеньками, которые вели наверх, к закрытой двери погреба. Последние лучи солнца проникали в окна: одно из них находилось над принадлежавшими пауку песчаными холмами, второе — над топливным баком, третье — над штабелем бревен. Бледный свет, проходя сквозь заляпанные грязными разводами стекла, падал на цементный пол широкими серыми полосами, образуя мозаику из света и тьмы, по которой вышагивал пленник. Еще несколько минут — и погреб погрузится в холодную бездну тьмы.

Долгие часы Скотт провел, думая о том, как бы ему достать до шнурка, свисавшего над полом, чтобы, притянув его книзу и включив таким образом покрытую пылью лампочку, прогнать ужас темноты. Но дотянуться до шнурка было невозможно — тот висел в сотне футов от пола, на совершенно недосягаемой для Скотта высоте.

Скотт Кэри шел вокруг едва вырисовывавшейся в сумерках громады холодильника. Они поставили его сюда, как только въехали в дом. Неужели с тех пор прошли месяцы? Казалось, уже целая вечность.

Холодильник был старой модели, с обмоткой в металлическом цилиндре, расположенном на крышке. Рядом с цилиндром лежала открытая пачка печенья. Во всем погребе, насколько помнил Скотт, больше съестных припасов не было.

О том, что на холодильнике лежит печенье, он знал еще до того, как злоключения загнали его сюда, в погреб. Очень давно, как-то вечером, он сам оставил здесь эту пачку. Да нет, не так уж и давно это было на самом деле. Но теперь время для него течет медленнее. Кажется, будто часы существуют для нормальных людей. Для тех же, кто ростом много меньше, они превращаются в дни, в недели...