Скитальцы

— Руал… — прошептал Ларт, будто обращаясь к невидимому собеседнику.

— Иду… Руал, я уже иду.

ПОЧЕМУ ТЫ ВЕРНУЛСЯ? КАК ТЫ ПОСМЕЛ, ПРИВРАТНИК?

Засов заржавел. Если хочешь — иди и проверь.

ГЛУПЕЦ.

Дрогнули каскады тканей, дохнул из чёрного провала густой, липкий ветер, Марран закашлялся.

ДУРАК. НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ.

— Всем случается проигрывать, — сказал Марран вслух. — Умей мужественно пережить своё поражение.

ЭТО ТВОЁ ПОРАЖЕНИЕ, ЧЕРВЯК!

Он отшатнулся — темнота пришла в движение. Щерилась бездна — чёрный провал, подёргивались, разлагаясь, ткани; гуляли доски под ногами, и гвозди расползались из своих нор, как отвратительные насекомые.

ЭТО ТВОЁ ПОРАЖЕНИЕ. ТЫ НЕДОСТОИН МОГУЩЕСТВА. ТЫ ЗАПЛАТИШЬ.

Его будто ударили по голове — он потерял власть над телом и, беспомощный, растянулся на пляшущем полу.

СЕЙЧАС Я ПОКАЖУ ТЕБЕ ТВОЮ СУТЬ, И СУДЬБА ТВОЯ БУДЕТ ДОСТОЙНА ТЕБЯ.

Ужас, слепой бесформенный ужас завладел им внезапно и без остатка.

СМОТРИ, РУАЛ ИЛЬМАРРАНЕН! СМОТРИ, ВОТ ТЫ!

Руала вздёрнуло над землёй — и он оказался вдруг в кольце выросших из пола зеркал. Зеркала бесконечное число раз повторили отражение зависшего в воздухе, цепляющегося за пустоту человека. Резкий белый свет ударил сверху.

ВЛАСТЕЛИН МИРА… МОКРИЦА, МЕРЗКАЯ МОКРИЦА!

Страшные судороги скрутили Маррана. Его тело перестало быть человеческим. Зеркала равнодушно оглядывали его со всех сторон — и подробно отражали происходящее.

Полупрозрачное серое брюхо, щётка тонких трепещущих ножек — и обезумевшие человеческие глаза.

ТЫ, БЕСФОРМЕННЫЙ КОМОК ПЛОТИ!

В зеркалах — ближе, дальше, сбоку, сзади — отразилась белесая пузырящаяся масса. Руал видел её и был ею — кричать ему было нечем, и только глаза, только человеческие глаза оставались ему, глаза, лишённые век, чтобы нельзя было зажмуриться.

ЭТО — ТЫ. ЭТО ТОЖЕ — ТЫ. ГЛУБИННАЯ СУТЬ. ПРИРОДА ДУШИ. НИЗОСТЬ ТВОЯ И НИЧТОЖЕСТВО!

Он хотел потерять сознание, и сознание сжалилось над ним — начало мутиться.

НЕПРИВЫЧНО, ПРАВДА? ЧЕРВЯКОМ — ПРИВЫЧНЕЕ? ТЫ ВЕДЬ УЖЕ БЫЛ ЧЕРВЯКОМ?

В воздухе забилось склизкое кольчатое тело. Проглядывали пульсирующие сосуды сквозь мутную кожу, по которой пробегали волны спазмов.

НО НИ ЧЕРВЁМ, НИ ВЕШАЛКОЙ ТЫ БОЛЬШЕ ЖИТЬ НЕ БУДЕШЬ. Я РАЗДАВЛЮ ТЕБЯ, РАЗМАЖУ.

Плясали в зеркалах бесчисленные червеподобные чудовища с человеческими глазами. Последние проблески сознания были невыносимы.

ЖАЛЬ, ЧТО ПРОПАДАЕТ ПОДОБНОЕ ЗРЕЛИЩЕ. МОЖЕТ, ПОЗОВЁШЬ МАГОВ НА ПОМОЩЬ? ЛЕГИАРА, ЭСТА?

Он уже валился в темноту — не в глухую, мягкую, успокаивающую темноту небытия, а в изломанную тьму кошмара, где поджидали окровавленные жернова безумия.

ЗОВИ, СЛИЗНЯК. ЗОВИ, НИКТО НЕ УСЛЫШИТ.

Близился конец. Последним, неслыханным усилием ему удалось собрать остатки человеческого в себе, потянуться сквозь меркнущее сознание, рвануться в беззвучном крике:

— Ларт!

ЛАРТ! ЛАРТ! ЛАРТ! ГДЕ ЖЕ ТЫ, НУ-КА!

Рыдали чудовища в зеркалах:

— Ларт! Ларт!!

ДАВАЙ, ДАВАЙ! ЗОВИ, ЗО…

Белый свет вдруг потерял силу, замигал, вспыхнул вновь. Палач на секунду замолчал, и в этот момент одно из зеркал лопнуло — не треснуло даже, а расползлось, как ветхая ткань, рваные края скрутились трубочками, а в проёме встал некто — тёмная фигура с длинным белым лезвием в руке.

НАЗАД, КОЛДУН! ЕЩЁ ШАГ — И ТВОЯ СИЛА НЕ СПАСЁТ ТЕБЯ!

Стоящий в проёме поднял свой клинок — и зеркала взорвались изнутри, разлетевшись мириадами жалящих осколков. Белый свет сменился жёлтым.

Руал ощутил себя лежащим на полу — избитым, изувеченным, но — человеком.

ТЫ ПРОИГРАЕШЬ, КОЛДУН!

Легиар стоял, невыносимо огромный, длинный, с вечной желчной усмешкой на узком лице. По клинку его бегала молния. Похоже, он видел нечто, недоступное Руалу — видел, и глаза его наливались красным.

ТЫ ПРОИГРАЕШЬ!

Руал плохо понимал, что происходит. Дыбом встал дощатый пол; выло, вращаясь, длинное белое лезвие. Воздух стал подобен сухому песку, и набился в горло, перехватывая дыхание.

Извивались над головой Маррана жёлтые и красные петли, захлёстывали друг друга, рвались с негромким треском, от которого хотелось оглохнуть; развернулась вдруг воронка, серая, бешено вращающаяся, и пошла втягивать в себя осколки зеркал, обрывки тканей, Руала, Ларта с его клинком… Осыпались крутые, пеплом покрытые склоны, Марран бился, как муравей в песчаной ямке, когда воронка вдруг задёргалась и вывернулась наизнанку, став горой, конусом, и Легиар отрубил своим уже меркнущим клинком чёрную присоску на его вершине…

Последним, что увидел Ильмарранен, был Ларт с тёмным лезвием в руке, до плеч облитый чёрной, густой, мускулистой массой. Масса сжималась кольцами, как бесформенный удав, масса давила, пригибала к земле, и потемневший клинок со звоном выпал из слабеющей руки… Тут Руал Ильмарранен потерял сознание.

Пол в большом зале был покрыт сложным рисунком, центром которого был круг из горящих свечей. В этом огненном кольце навзничь лежал человек. Над ним стояла женщина в серебристой мантии и монотонно читала бесконечное заклинание. Меловые линии на полу вспыхивали и гасли.

Я не находил себе места — то стоял у дверей зала, не решаясь войти, то поднимался к Ларту — но дверь кабинета была заперта, и внутри стояла мёртвая тишина. На ступенях лестницы, на полу под дверью темнели пятна крови, и кровь высыхала на дверной ручке. Дом тихо постанывал от ужаса.

Женщина, наконец, закончила своё заклинание и теперь стояла безмолвно и неподвижно. Я решился её позвать:

— Госпожа!

Она медленно обернулась.

— Мой господин ранен, — сказал я, чуть не плача. — Помогите ему!

— Как же я могу? — тихо ответила она. — Если я двинусь с места, Ильмарранен умрёт!

— А если вы не поможете, умрёт Ларт, — выговорил я шёпотом.

Она печально покачала головой:

— Легиар — великий маг… Если он сам себе не поможет, любая помощь будет бессильна…

Я оставил её и бросился в библиотеку.

Тускло поблёскивали золотые корешки. Я схватил самую большую книгу из стоящих внизу, стремянка возмущённо зашипела — я отшвырнул её ногой и развернул чёрный с позолотой переплёт. В глазах у меня зарябило — я, оказывается, умел читать заклинания только крупными печатными буквами, и книга была мне так же полезна, как кроту подзорная труба.

Я заметался, хватал ещё книги и ещё — ни одна не подсказала мне хотя бы, как вызвать Бальтазарра Эста, а я был готов и на это. Потом я вдруг наткнулся на томик, написанный обычным языком, и поспешно стал его просматривать — но это была не магическая книга. Это был просто какой-то роман.

Я впал в отчаяние, уронил книгу на ковёр и прислонился спиной к шкафу. Хрипло вздохнул запертый клавесин; съёжившись, подрагивал стеклянный глобус на большом столе, жался в углу маленький круглый столик, испещрённый магическими символами, и на него упал широкий солнечный луч, а в луче…

В луче лежал Медальон Прорицателя — горящий золотом. Горящий золотом, чистый, ясный, и яркий солнечный зайчик, отражаясь от него, улёгся на потолок.

Меня прошиб пот, и комната перед глазами на секунду потеряла резкие очертания — будто через мокрое стекло.

А потом я решился подойти.

Золотая цепь, золотая пластинка со сложной фигурной прорезью. Я протянул руку — и отдёрнул. Протянул ещё раз, коснулся срезанного уголка — солнечный зайчик на потолке дрогнул и замер опять.

Я заплакал. Плача, осторожно взял медальон за цепочку и на вытянутой руке понёс к Ларту.

Я стучал в дверь, всхлипывал и кричал:

— Хозяин! Она ушла! И ржавчина ушла, хозяин! Пожалуйста, откройте! Пожалуйста!

Ответа не было.

Потом я спиной почувствовал чьё-то присутствие — и обернулся. Я надеялся, что это Кастелла — но это был Март, её муж. Он стоял внизу, у основания лестницы, и осторожно прижимал к груди большой свёрток.