Скитальцы

— Сынок! — рыдала Итка, пытаясь вдохнуть ему воздух в рот. Обри побежал-таки за лошадью — безумие, до посёлка полчаса бешеной скачки. Мальчик умрёт через несколько минут.

Гай хрипел, Итка билась над ним, не в силах помочь, а Руалу вдруг явилось видение.

Он увидел сводчатую комнату, где поблёскивают на полках корешки фолиантов, стол, заваленный кипами книг, самоуверенного подростка за столом и ещё кого-то — Ларта Легиара! — бросающего на стол перед подростком массивный том.

— Ну зачем мне это надо? — оттопыривал губу мальчишка. — Ты из меня лекаря хочешь сделать? Да я пару заклинаний ляпну, и какой лекарь со мной сравнится?

— Ты что, читать не умеешь, Марран? Кому будет хуже, если ты хоть чуточку поумнеешь? — допытывался Легиар.

На первой странице был нарисован голый розовый человек, испещрённый кружками и надписями, дальше тот же человек как бы изнутри, потом сердце, коричневая печень… Не то. Было же что-то, иначе зачем это вспомнилось? Надорванная страница… Роды… Небо, при чём тут роды? Они молоды, у них ещё будут дети… «Бабы старые каркали — не будет вам счастья»… Что там было ещё, в этой книге, которую я не хотел читать?!

— Сыно-ок, сыно-ок… — голосила Итка. Блуждающий взгляд Руала упёрся в нож на столе.

Столовый нож.

Вот что там было — ребёнок, больной дифтерией. Он не мог дышать, и тогда скальпелем…

Руал протянул руку и взял нож со стола. Рукоятка удобно легла в ладонь.

Небо, я не сумею. Я никогда не делал ничего подобного.

Я боюсь крови.

Я буду просто убийцей.

— Дай мне его, Итка, — сказал Руал чужим голосом.

Она не услышала, или не поняла. Тогда он сказал громче:

— Я знаю, что делать. Дай мне ребёнка.

Он отобрал у неё мальчика и положил на траву. Гай был без сознания. Нет, не здесь. В доме. Только в доме.

Он поднял безжизненное тельце и бегом направился в дом. Итка преградила ему путь:

— Куда ты его несёшь?!

— Я спасу его, ясно? — заорал он в ответ, отбросил Иткины руки и вошёл.

На кровать? Нет, на стол…

Нож прыгал в его мокрой руке. Кажется, здесь, на шее…

— Не-ет! — закричала Итка и схватила его за руку, вцепилась в лицо. — Не режь, не трожь негодяй, мясник!

Руал стиснул зубы и отшвырнул её к стене.

— Обри! — изо всех сил закричала она.

Руал подхватил мальчика и кинулся по лестнице наверх, на чердак. Его схватили за ногу, он отбился, ворвался в чердачную комнатку и задвинул за собой засов. Небо, ребёнок-то жив ещё?

— Обри, Обри! — надрывалась Итка.

Здесь, на шее. И рисунок был в книге. Но он может захлебнуться кровью.

А если не попробовать, он умрёт наверняка! Может быть, он уже умер!

И Руал провёл ножом по горлу мальчика.

Ещё. Ещё. Небо, сколько крови. Ещё. Убийца. Давай. Не хлопнуться бы в обморок. Ещё…

Тяжёлые удары обрушились на дверь. Обри крушил её молча, отрешённо, отчаянно.

— Кровопийца! — кричала Итка. — Убей его, Обри!

Трясущимися пальцами Руал раздвинул разрез на шейке ребёнка. Огляделся, поискал глазами… Полки на стенах, банки, лопаты и грабли в углу, метла, масляная лампа… Жестяная воронка. Скорее.

Он ещё раздвинул разрез и узким концом ввёл в него воронку. Так. Так.

— Людоед! — рычал за дверью Обри.

Дверь трещала, поддаваясь.

Неужели Лартова книга врала?!

И тут мальчик захрипел.

Вздохнул.

Он дышал через дыру в горле, дыру, исходящую кровью, и через воронку, открывшую доступ воздуху. Вдох. Хрип. Он может захлебнуться. Выдох. Дышит.

Упала дверь. Влетел Обри с безумными, белыми глазами. Увидел окровавленного ребёнка с воронкой в горле и зашатался.

— Он дышит!! — закричал Руал. — Посмотри, он же дышит! Он дышит!

Обри тяжело шагнул вперёд, отбросил Руала, наклонился над мальчиком.

Ребёнок оживал, страшная синева сползала с его лица.

— Итка! — хрипло позвал Обри.

Вдвоём они стояли над своим первенцем, глядя, как поднимается и опускается его залитая кровью грудь.

Ильмарранен сидел в углу, глотал слёзы и повторял, не помня себя:

— Дышит… Он дышит. Он живой.

Лицо его исполосовано было Иткиными ногтями.

— Я не забуду, — сказал Обри. — Я клятвой клянусь, что ты отныне мой брат и всё, что имею я, принадлежит тебе. До старости, до смерти ты можешь жить в моём доме. Всё, что ни попросишь, я исполню, хотя бы и ценой жизни.

По лужайке перед домом ходила Итка, покачивая на руках сына с перевязанной шейкой.

— Спасибо, — сказал Руал, следя за ней глазами. — Я тоже не забуду. Но мне надо идти. Мне всё равно надо идти.

Они помолчали.

— Где бы ты ни был, — сказал Обри, — помни, что здесь тебя ждут.

Руал подошёл к Итке с мальчиком. Гай широко ему улыбнулся, а Итка вдруг передала ребёнка мужу и упала перед Ильмарраненом на колени. Ему еле удалось её поднять.

Он вышел на дорогу, и когда дом скрылся за колоннадой сосен, кто-то вдруг явственно сказал ему, не то на ухо, не то изнутри головы: «Ай-яй-яй! Ты мне нравишься, удачливый Марран!»

Он вздрогнул. Он боялся этого. Ему снова показалось, что за ним наблюдают.

Мы покинули посёлок, когда солнце стояло уже высоко. Луаян не пошёл нас провожать, а у меня мороз продирал по коже, когда я думал об одиноком мальчишке в тёмном доме с могилой во дворе.

Мои глаза слипались, однако Ларт, не спавший ни секунды, был собран и сосредоточен. Он сразу же взялся править упряжкой, мою вялую попытку разговора пресёк и отправил меня в карету.

Под стук колёс я заснул, скрючившись, на обитых вытертых бархатом подушках. Сон мой был беспокойным и душным, я долго хотел проснуться и не мог. Наконец, мне удалось разлепить веки, и я увидел над собой мерно покачивающуюся парчовую занавеску на окне кареты.

Я разогнулся с трудом и сел, забросив ноги на противоположное сиденье. Болела голова, всё путешествие казалось бессмысленным и не было желания жить.

Я открыл окно и сунул голову в поток свежего ветра. Это немного меня взбодрило, и я решил перебраться к хозяину на козлы. Крикнул — ответа не было, тогда я поставил ногу на подножку, свесился из двери и посмотрел вперёд, на возницу.

На козлах, полуобернувшись ко мне, сидело ОНО. Я видел только жёлтые, сосущие глаза. Пальцы мои, вцепившиеся в поручень, свело судорогой, а ОНО ухмыльнулось и сказало сухим, царапающим голосом:

— Ну вот.

Тогда я сумел, наконец, заорать.

Я орал и орал, и ничего уже не видел перед собой, и отбивался руками и ногами, и сорвал нависшую над головой парчовую занавеску. В окно хлынуло солнце, и я, наконец, проснулся.

Карета замедлила ход и остановилась. Дверца резко распахнулась, на пороге стоял Ларт:

— Что?

Я смотрел на него бессмысленными глазами. Он взял меня за шиворот и встряхнул:

— Чего орёшь?

— Клюнула… — прошептал я в ужасе. — Она на меня клюнула!

Он насупился:

— Кто?

— Т… т… ретья сила, — выдавил я с трудом.

Он вздрогнул, нахмурившись ещё больше:

— Что ты болтаешь?

Заикаясь и путаясь в словах, я пересказал ему свой сон. По мере моего рассказа напряжение и озабоченность уходили с его лица, и, когда я закончил, он вздохнул с облегчением:

— Нет… Это не так. Ты просто перетрусил.

Я всё ещё смотрел на него затравленно. Он усмехнулся, вытащил меня из кареты на солнце и посадил рядом с собой, на козлах.

Мы ехали степью, дрожал над землёй разогретый воздух, резво бежала шестёрка вороных.

— Третья сила тобой не интересуется, — сказал Ларт.

— Правда? — спросил я с надеждой. — Правда-правда?

— Правда-правда, — устало отозвался Легиар. — Она следит за другим человеком, тем, кого видели в зеркале вод Луаян и его учитель.

Я уже не слышал — меня захлестнули до краёв степные запахи, лавина солнца и ослепительная небесная синева. Чувство облегчения, подобного которому я ничего раньше не испытывал, на несколько минут вытеснило из моей головы Луаяна, и его учителя, и самого Ларта. Мне казалось, что я ничего уже в жизни не испугаюсь, что я заново родился и вышел сухим из воды. Кажется, я даже пел.