Страница 44 из 47
Сашка оказался «своим человеком» — они легко находили интересные обоим темы для разговоров, они читали одни и те же книги, они имели схожие взгляды на жизнь. Сашка подарил новорожденному Алику двадцать пять великолепных ползунков и двадцать пять распашонок, и четыре пачки памперсов, и большого желтого льва с поролоновой гривой; Юля привыкла к Сашкиному голосу в трубке, привыкла вместе планировать выходные, Юле нравилось и даже льстило, что у ее мужа есть настоящий друг, и что она, жена-пришелица, так удачно вписалась в многолетние отношения двух мужчин, что не только не напрягла их — сама обрела приятеля…
Потом случилось это.
Был какой-то праздник, любовно накрытый стол; трехлетний Алик сидел на полу, возил по паласу игрушечную машинку о трех колесах и натужно гудел. В углу бормотал телевизор; Юля терпела его, потому что мужчины — Стас и Сашка — ждали последних известий. Потом Юля спрашивала себя: а если пропал бы свет? Если бы заболтались и пропустили новости? Если бы не смогли встретиться именно в этот день — что было бы тогда?
Это произошло на Юлиных глазах. Речь шла о чьей-то далекой войне; Стас отстаивал свою точку зрения, Сашка возражал. Юля, политическими тонкостями не интересовавшаяся, интуитивно понимала, что Сашка, пожалуй, прав…
Они и раньше спорили.
Но именно в тот вечер из глаз чуть захмелевшего Стаса глянул чужой, злобный, жестокий гном. Незнакомец; холодным авторитетным тоном Стас заявил, что Сашка либо дурак, либо подлец. Либо его вконец оболванил телевизор, либо он деградировал и нравственно опустился. В любом случае продолжать беседу ему, Стасу, неинтересно.
Алик, поймав изменения в тоне беседы, оставил машинку и заревел. Юля не умела его успокоить — потому что сама нервничала все сильнее; этот, глядевший из глаз ее мужа, внушал ей безотчетный ужас.
Прохладно распрощались, и Сашка ушел.
И никогда больше — никогда! — Стас не виделся с бывшим школьным другом и не говорил с ним.
Спустя несколько недель после этого Юля позвонила Сашке по телефону. Тот отвечал односложно, только под конец беседы почему-то попросил у Юли прощения. Сказал, что больше не будет звонить Стасу, потому что «вчерашнего звонка хватило с головой». И посоветовал «не принимать близко к сердцу»; пожелание благое, но невыполнимое. Юле и раньше знаком был вкус валидола, но в те дни большие белые таблетки уходили одна за другой, только успевай отплевываться…
Впрочем, Стасу она ничего не сказала. В ее отношениях с мужем появилась еще одна запретная тема, причем этот запрет Юля установила сама. Безотчетно боялась, что при упоминании Сашкиного имени злобный гном вернется…
Сейчас, сидя за шатким пластиковым столом, Юля похолодела от одной мысли, что этот здесь.
«…Мы сейчас спокойно поедим и вместе пойдем…»
Юля молча кивала.
Завтра. Завтра, когда Стас придет в нормальное расположение духа, когда гном уберется к себе в пещеру… Они поговорят начистоту. Со Стасом, а не с этим. И сделают все, чтобы вечеров, подобных сегодняшнему, никогда больше не было в поселке у моря…
Ира что-то говорила — Юля кивала, не вслушиваясь. Куда важнее было то, что Алексей, кажется, соглашается со Стасом относительно политики на Ближнем Востоке. Пусть соглашается. Тем лучше для него.
Глава четвертая
Занимательная геральдика: ЧЕРНЫЙ ДРАКОН НА СЕРЕБРЯНОМ ПОЛЕ
Населенный пункт Дрекол оказался весьма своеобразным городишкой. Названия трех его трактиров — «Хопстой», «Заколи-поскребуха» и «Веселая удавка» — характеризовали его замечательно метко.
Мы остановились в «Удавке» — здешние условия казались более-менее сносными. Поселились в двух отдельных комнатах; выбирая себе номер, я купился прежде всего на вид из окна: красные черепичные крыши, сторожевая башня, синяя лента реки Вырьи и на горизонте — синие шапки гор; необыкновенно красивая эта картина примирила меня с прочими неудобствами гостиницы.
Ужинали опять-таки порознь — Шанталья спустилась в обеденный зал, а я остался в номере и велел принести кувшин простокваши. Прошло полчаса — простокваши не последовало; тогда я отправился вниз, чтобы как можно убедительнее повторить заказ.
В обеденном зале было не так чтобы людно — но очень оживленно; моя спутница сидела за грубым столом, в окружении самых что ни есть бандитских рож — и чувствовала себя, по всей видимости, превосходно.
Перед Орой стояла оловянная тарелка с цыплячьими косточками; Ора смеялась, обнажая ровные белые зубы. Справа госпожу Шанталью подпирал красивый юнец, поросший нежной подростковой бороденкой, разодетый роскошно и безвкусно; слева от прелестницы восседал огромный и толстый, как пороховая башня, молодчик со шрамом на лысой макушке и повязкой на выбитом глазу. И Ору, и ее спутников то и дело закрывали от меня чьи-то широкие спины; некоторое время я раздумывал, не стоит ли подойти и вмешаться — но потом решил, что раз Ора смеется, значит, компания ее устраивает, и незачем мне ввязываться не в свое дело.
Рассудив таким образом, я прошел прямиком на кухню, и уже через минуту сам хозяин с выпученными от ужаса глазами торопился по лестнице вверх, неся перед собой на вытянутых руках тяжеленный кувшин с простоквашей, а хозяйка, низко кланяясь, уверяла, что отныне любой мой каприз будет исполнен моментально и в точности. Выдержав некоторую воспитательную паузу, я вернул ее носу прежний размер и покинул служебные помещения, где, кстати сказать, воняло неописуемо.
События в обеденном зале развивались своим чередом: беседа обогатилась еще и поножовщиной. Красивый юнец уже не сидел рядом с Орой, а танцевал с обнаженным клинком против широкогрудого оборванного мужичка, с виду крестьянина; мужичок вооружен был почему-то огромным кривым кинжалом. Прочие рожи подбадривали соперников, приглашая их поскорее выпустить друг другу кишки. Госпожа Шанталья хоть и не подбадривала, но смотрела с интересом и безо всякого страха; вдоволь натанцевавшись, юнец пошел в атаку — грациозно и легко, словно играя. Скрежетнула сталь — но кривой кинжал оказался бессилен, и вот уже мужичок трупом валится на грязный пол, делая его еще более грязным, и азарт собравшихся сменяется деловитостью — надо побыстрее прибрать… И, пока сомнительные личности бегают с тряпками, юнец возвращается за стол и придвигается вплотную к госпоже Шанталье, и продолжает ей что-то взахлеб рассказывать, а Ора загадочно улыбается и слушает, и кивает, и запивает вином…
Я присмотрелся.
Юнец был магом третьей степени. Наследственным.
Номер Оры был напротив моего — я услышал, когда она вернулась. Легкие шаги по коридору, чуть слышно скрипнула дверь…
Посреди ночи белым улыбающимся ртом висела луна.
Прошло минута… Другая… Третья…
Дверь номера напротив скрипнула снова. И сразу же послышалось негромкое, требовательное — тук-тук.
— Я сплю, — сказал я.
— Откройте, Хорт. Вы не спите.
Я поморщился и отпер.
Ора была трезва и подтянута; первым делом она подошла к открытому окну и с жадностью вдохнула ночной воздух:
— Преблагая сова… Я прямо-таки задыхаюсь. В моем номере такая вонь… Окно выходит на задний двор, это невыносимо…
— Вы затем меня разбудили? — осведомился я холодно.
— Нет, не за тем… — Шанталья потерла ладони и сноровисто выставила заклинание «от чужих ушей». — Пока вы наслаждаетесь видом и потребляете простоквашу, я работаю и добываю сведения…
— Видел, — не удержался я от замечания.
— Ничего вы не видели, — Ора усмехнулась, и я снова поразился произошедшей с ней перемене. Печальная искренняя девушка опять куда-то делась, уступив место желчной высокомерной красавице. — Мальчишка — сын местной атаманши, под началом его маменьки ходит банда в триста человек, это половина всех мужчин в городе… Чем они тут живут, вы уже поняли?