Страница 33 из 42
Элиза была последней. Она помедлила — и оглянулась. Пели цикады. Стоящий за ее спиной мужчина хотел что-то сказать — но промолчал. Ей вспомнился последний сон. Она много раз себя спрашивала, случайно ли прихотливый танец стократно измененной реальности свел ее с этим человеком. И что за ритм, что за нити их связывают, и не для того ли затевалась вся эта игра звонких мячиков, чтобы сейчас, в темнеющем парке, она обернулась и увидела его лицо?
Его лицо… Он будто просчитывал в уме уравнение с тремя, нет, с сотнями неизвестных, с тысячами…
— Решаете задачку? — улыбнулась Элиза.
— Мою задачу невозможно правильно решить.
Его лицо было очень близко, и ей показалось, что он стареет. Рывком. На много-много лет. Но в парке смеркалось, а сумерки обычно лгут.
— Играем!
Море огней. Она жалела, жалела, жалела… Она пропустила так много; она сама себе укоротила время свободы и беззаботности, время, когда летают мячи, когда хочется смеяться и плясать, и лица подруг кажутся милыми, родными…
— Я! Знаю! Пять! Имен! Мальчиков!! — Я! Знаю! Я! Пять! Знаю! Имен! Пять!..
Расплетенный ковер с бесконечным множеством узелков. Разбегающиеся нити…
Что за ОШИБКА случится сегодня — в курсах ли валют, в направлении рек, или в парламентском голосовании? Или безвестная негритянка в глухой деревушке родит вместо девочки — мальчика — все это мироздание, разминаемое, будто шкура в руках кожемяки…
Ей не было страшно. Было весело и легко. Тук-тук-тук…
— Я… знаю… Я ничего не знаю.
— Элиза!!
Все мячики в зале исчезли. Остался один — у нее в руках. И вот она идет, шествует, плывет по паркету — повелительница мира…
«Миром очень трудно повелевать». — Пять! Номеров! «Мою задачу невозможно правильно решить». Пауза. Что за пауза, ведь именно сейчас он должен выкрикнуть решающее, пятое слово.
Она не видела его лица.
— РЕЙСОВ! — тугая волна звука захлестнула зал, едва не сбивая Элизу с ног.
Его ли это голос? Или рев самолетных турбин?!
— Одиннадцать ноль один! — голос едва удерживался на грани срыва.
— Одиннадцать ноль два! Одиннадцать ноль три! Одиннадцать…
Обморочное состояние. Ползут, расползаются швы мироздания. «Система… дисбаланс… в тартарары». Ей казалось, что она смеется. Маленький голубой шарик кружился у нее на ладони. Падал, падал, падал… самолет компании «Эо» падал, неуклюжий, как все птицы… с отказавшими моторами… Она подставила ладонь и удержала его — в нескольких метрах над бешено несущейся землей.
— Мы вернемся через неделю, — сказала мама. — Не дразни тетушку и делай уроки вовремя. А летом мы поедем вместе в круиз.
— Если бы твоя мама не боялась самолетов, — засмеялся отец, — мы бы обернулись быстрее.
Багажник чавкнул замком, машина выехала за ограду дома с красной черепичной крышей и развернулась, чуть не задев стоящий напротив автомобиль. Девочка помахала рукой на прощание и поднялась на крыльцо. В кресле-качалке лежал плед старой и немного выжившей из ума тетушки, толстая книга в черном переплете, которую тетушка читала с утра до вечера, причем одну и ту же страницу и круглый резиновый мяч, которым тетушка, измученная артритом, разминала пальцы. Девочка пару раз подбросила мячик.
Сероглазый мужчина, сидевший за рулем автомобиля, что стоял напротив дома, улыбнулся и прошептал:
— До скорой встречи Ксения, до скорой встречи на Троне…
Девочке показалось, что мячик, перед тем как упасть ей в ладонь, на миг повис в воздухе. Она мотнула головой, отгоняя наваждение и разметав густую черную гриву волос и уронила мяч в траву.
ЗООПАРК
Повесть
ПРОЛОГ
Валера Войков навсегда запомнил день, когда у входа в зоопарк ему разрешили сфотографироваться с удавом.
К удаву еще полагалась сова, но совы оставляли пятилетнего Валеру равнодушным. А удав… удав был восхитительного темно-песочного цвета, с полосками и разводами на чешуйчатых боках. Удав был тяжелый и все время куда-то полз, Валере нелегко было удержать его на плечах.
— Это она, — сказал парень-фотограф. — Удавиха. Люся. Не бойтесь. Она любит, когда ее гладят. Требует ласки.
Валере хотелось, чтобы съемка длилась вечно. Он гладил тяжелую Люсю по морде, по загривку, по немигающим глазам; бока ее были одновременно холодные и теплые, они перетекали под пальцами, как струйка песка. Сова смирно сидела на плече, но на сову Валера не обращал внимания.
Парень щелкнул фотоаппаратом и выдал папе квитанцию: во времена Валериного детства «Полароидов» не было, и фотографии высылали по почте наложенным платежом. Валера долго не мог расстаться с Люсей; вокруг визжали какие-то девчонки, кричали — «Ай, змея!», и еще кричали «Какая противная!» и «Как он берет ее в руки!», и еще что-то кричали, а сова вдруг нагадила Валере на плечо, и пришлось идти к фонтанчику оттираться…
А потом было разочарование — однообразный скучный зоопарк.
Валера три часа подряд тащил отца от клетки к клетке, не уставая, не хныча и не требуя мороженого. Взбирался на барьер, заглядывал в клетку или в бассейн, рассматривал распростертые на земле хвосты и лапы, сонно вздымающиеся бока, повернутые к решетке спины…
— Ну почему они все спят? Почему они не ходят?
— Идем домой…
— Ну почему они не играют?
— А ты бы играл в клетке?
— Играл бы! Почему они не плавают? Почему не качаются на ветках? Почему?
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
С научной карьерой у Войкова не сложилось. Жиденькую свою кандидатскую он защитил со скрипом.
Зато было старателен, усидчив, аккуратен; вел общественную работу, обрастал нужными связями, обладал немалой практической сметкой и всегда верно угадывал, к кому прилепиться, кому встать в кильватер. «Хозяйственник», — говорили о нем.
Так получилось, что женился Войков и по любви, и очень удачно — на дочери крепкого начальника, не очень большого, но и совсем не маленького. Докторскую писать не стал, зато преуспел в административных начинаниях и в сорок с небольшим лет получил трудный, ответственный, но все же очень значительный пост — директора зоопарка.
А зоопарк — лицо города. Зоопарк один; как бы на бюджете, но как бы и самоокупаемый. Как бы единственный, и в то же время — нищий; да, наследство Войкову досталось незавидное. Звери, не удовлетворенные финансовыми поступлениями, болели и дохли в маленьких грязных клетках, и только совершенно бессердечные дети могли смотреть на них с интересом. Те, кто от природы был наделен хоть крохой сострадания, уходили от вольеров в слезах: «Мама! А почему он так в луже лежит? Может быть, он уже умер?»
Предыдущее начальство решало проблему своеобразно: сразу у входа в зоопарк помещался городок аттракционов, где дети должны были потрошить родительские кошельки, вымогать мороженое, кататься на деревянных верблюдах, медведях и слонах, понемногу теряя интерес к настоящим животным. По воскресеньям аттракционы собирали значительную кассу, но запертым в клетках узникам это не приносило облегчения: к моменту воцарения Войкова в живом фонде зоопарка оставались только пара медведей, старый больной лев, страус со страусихой, гриф, пара зубров, пони, две макаки с павианом, жираф-доходяга и большой вольер под названием «Месяц в деревне», содержащий коз, гусей и кур и являющийся на самом деле приусадебным хозяйством прежней администрации.
Тесть отговаривал Войкова. Сгоришь, говорил. На этом месте все сгорают: тяжело. Неприбыльно, и ведь все воруют…
Памятуя наставления тестя, Войков первым делом «зачистил» бухгалтерию и поставил на ключевые посты своих людей. После этого взялся обивать пороги, выпрашивая гранты, пожертвования, дополнительные вливания; кое-что выпросить удалось, но на реконструкцию по-прежнему не хватало.