Страница 15 из 68
Екатерина I, действительно, великая императрица. Она поняла суть. Радищев со своими идеями действительно «пострашнее Пугачева будет», ибо отвергает самодержавие не просто с помощью кучки взбунтовавшихся казаков и крестьян, а призвав под свои знамена всю вселенную, все мироздание, Радищев показывает противоистинную суть самодержавия. Но то, что мешает истине, то мешает жизни, мешает красоте и добру, оно противоестественно и должно быть устранено.
Вероятно, связь гуманистической основы его философии с его социально-политическими взглядами еще недостаточно полно изучена и оценена. Идею Радищева о том, что онтологическая истинность человека в его соответствии творческому развитию человечества, будет развивать дальше в рамках антропологического материализма Чернышевский. Эстетическое отношение к жизни гласит, что самое красивое — это жизнь. Конечно, речь не о нищей и убогой жизни раба, а о жизни, рассматриваемой в ее естественности, в норме, в соответствии с самим собой, о такой, какая она есть сама по себе, в идеале, без конкретных исторических реалий. «Жизнь» — категория, которой Чернышевский обозначает идеальное состояние человека во всей полноте и чистоте присущих человеку норм. Если реальность конкретного человека соответствует этой заложенной в нем по естеству идеальной жизни, то человек будет онтологически истинным. Но полное соответствие невозможно, говорит Чернышевский, потому что каждый живет в человеческой среде, подвергаясь воздействию тысячи других людей. Онтологическая истинность каждого в реальном обществе может быть только относительной. И чем хуже общество и общественные условия, тем меньше, тем слабее бытийная (онтологическая) истинность отдельного человека. Чем более искажено, деформировано соответствие реальной жизни человека идеальной естественной модели жизни, т. е. нормальной жизни, такой, какой она должна быть сама по себе, тем сильнее нарастает онтологическая ложность бытия человека. У деформированного (неистинного) человека и видение, понимание мира искаженное, перевернутое. Бессилие человека перед стихией природы и общества, говорит Чернышевский, порождает иллюзорное отражение действительности — религию, мир оказывается перевернутым с ног на голову. Я бессилен, слаб, ложен, уродлив, зол, но вместо этого человек видит и понимает обратное (перевернутое, ложное, иллюзорное) отражение реальности: «Бог всемогущ, силен, истинен, красив и добр». Собственное ничтожество человек в кривом зеркале неба видит как могущество Бога. Здесь Н. Г. Чернышевский демонстрирует нам прекрасный пример взаимосвязи онтологической и гносеологической истин.
Революционный демократ Чернышевский видит путь возвращения онтологической истинности (нормальной человеческой жизни) крепостным рабам через революцию. «К топору!» — этот лозунг Чернышевского противоречит гуманистической сути его взглядов: если самое ценное и красивое — это жизнь, то рубка топором этой красоты вряд ли будет способствовать ее сохранению и развитию.
Тем не менее идея космического, вселенческого стандарта человеческой жизни и требование создать нормальные условия, чтобы каждый мог жить в соответствии с этим стандартом вселенской красоты, глубоко гуманистична. Ну а революционные призывы оставим на совести уже не философа, а политика Н. Г. Чернышевского, в конце концов он ведь тоже дитя тех времен, когда невозможно было реалии бытия привести в соответствие с нормальной человеческой (в космическом смысле) жизнью, а искажение онтологической истинности человека может породить искаженные представления о власти и политические лозунги. Таковы азы той самой диалектики онтологической и гносеологической истин, которую он сам же демонстрирует.
Русская философская мысль развивалась и в богословии, и в философии, и в политически-социологической литературе (славянофилы и западники), и в литературе, и в литературной критике. Ломоносов, Державин, Сумароков, Фонвизин, Пушкин, Лермонтов, Батюшков, Баратынский, Тютчев, Фет, Тургенев, Белинский, Добролюбов, Писарев, Достоевский, Толстой — в трудах каждого из них можно найти оригинальные представления об онтологической истинности жизни или человека, или общества, или веры, или власти.
Философская антропология Достоевского настолько велика, величественна и сложна, что любое упрощение будет все равно чрезмерно сложным, чтобы добраться до полного понимания глубины идей Достоевского. Ступени и степени падения человека, формы злодейства, пути воскрешения падшей души, мотивы очищения, раскаяния, оценки наказания, диалектика злого добра и добродетельного злодейства, молитвы, проклятия, прощения, власть чувств и мыслей, власть тела над душой и наоборот, власть реальная и власть мнимая, власть чести и подлости, власть возвышенного и низменного — разве можно даже просто перечислить все темы, затронутые Достоевским в своих произведениях.
Гений Достоевского по-своему сказался и на анализируемой нами категории онтологической истины. Работа не специальный трактат по философии Достоевского, поэтому нам важен общий смысл его оригинальности в трактовке онтологической истинности человека. Можно, конечно, считать, что Достоевский ничего философски нового не сказал, что он лишь в литературно-художественной форме проиллюстрировал уже известные идеи. Даже если бы это соответствовало действительности, то разве мало уже этого! Проиллюстрировал! Попробуйте…
Речь вот о чем. Идея о том, что диапазон бытия человека потенциально равен Абсолюту (Богу, мирозданию, Единому, Брахману, Космосу, материи и т. д.) известна давно. Достоевский это показал на конкретных образах. Даже самые ублюдочные души совершенно опустошенных людей, таких как Свидригайлов, Смердяков, неисчерпаемо и безгранично многообразны. Бытие человека, как показывает Достоевский, может разворачиваться в масштабах от Сатаны до Бога. И сам человек волен выбирать, в каких пределах ему искать свое счастье и свое место в мироздании. Сами по себе обе эти мысли не новы. Но совершенно новым, оригинальным является идея «подполья» («Записки из подполья»): в человеке есть такие глубины, которые им самим не просматриваются ни умом, ни чувствами. И не видно, и не известно, кто и что притаилось в той темной глубине нашего бытия. Может, там Бог, а может, Сатана. Возможно, ни то ни другое, а обычное, банальное, подсознание животного. Но как бы мы ни хотели уйти от нашего «подполья», нам не удастся, ибо оно в нас, оно часть нашего бытия, и неизвестно, какая часть: может быть, самая главная. Если онтологическая истинность — это соответствие самому себе, саморавенство, самотождество, то по силам ли нашей жалкой человеческой «свободе воли» уйти от самих себя. Может, некая более мощная сила и власть управляет этим соответствием, т. е. вопросом быть нам человеком (онтологически истинным) или нет. Вспомните, слова Сатаны главе Моссолита Берлиозу в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» — те же сомнения. А спор Великого Инквизитора с Христом! Речь о том же. Массив «идеального человека», с которым нужно привести в соответствие свою реальность каждому человеку, чтобы получить статус онтологической истинности, настолько велик и настолько превосходит реалии жалкого конкретного человека, что последнему не под силу ни то чтобы влиять, но даже примерно сориентироваться на свою идеальность. Нужен Инквизитор, нужен Воланд. Парадоксальнейшая, на первый взгляд, идея. Чтобы стать онтологически истинным (красивым, добрым, божественным, счастливым, вселенческим), нужно пройти через ложь, уродство, страдания, зло. Без них человек будет односторонним, не полным, абстрактным. Следовательно, ни о какой онтологической истинности не может быть и речи. Какое же тут соответствие самому себе, самотождество, саморавенство, когда половина человека остается не у дел. Если онтологическая истинность связана с полным бытием (а она связана) человека, то в определения онтологической истинности должны войти не только позитивные категории бытия, но и их противоположности. Вот что дает «подпольный человек» Достоевского для понимания нашей темы. И это не все.