Страница 13 из 68
5. Онтологическая истинность человека в русской философии
С начала девяностых годов из отечественной философии исчез целый ряд категорий. Редко вспоминают термины «диалектика», «отражение» и многие другие, хотя они не являются изобретением ни большевиков, ни коммунистов, ни социалистов. Все они имеют абсолютное алиби: тысячелетние досоциалистические истории. Что уж совсем непонятно и странно — стали меньше уделять внимание категории «истина». Хотя интерес к истинности «вещей и знаний» всегда был актуальным и особенно в периоды кризисов и реформ. Чтобы в очередной раз не выплеснуть из ванны с водой и ребенка, следовало бы провести широкомасштабную публичную ревизию и оценку достижений отечественной философии советского периода. Именно с таких позиций задумана предлагаемая статья, посвященная лишь одной теме — истине.
Как не поразительно, но в современных учебниках философии продолжается упорное ограничение зоны действия категории «истина» лишь областью гносеологии. Такая «глухота» авторов приводит к недоумению, ибо даже в отечественной литературе по этой теме, по крайней мере, лет 10–15, а то и более разрабатываются онтологические, гносеологические и экзистенциальные аспекты категории истина. «Мыслители говорят об истине факта и истине разума, об истинах философии и истинах религии, об истине абсолютной и истине относительной, говорят об истинном бытии, истинной демократии, истинном искусстве, истинной теории, истинном высказывании»{26}.
Приведем еще несколько высказываний, свидетельствующих, что в отечественной философии категорию «онтологической истины» не забывали.
В. С. Нерсесянц: «Истинность вещи в соответствии ее человеку, точнее, тому, что в нем служит мерой всех вещей»{27} (1979). М. А. Лифшиц: «Тезис о том, что истинность есть свойство мысли и языка, а не самих вещей, вовсе не так достоверен»{28} (1984). Г. В. Лобастов: «Проблема истинности вещи или, выражаясь языком философии, проблема отношения вещи к самой себе, сравнения ее форм, принимаемых ею в процессе развития, с ее собственной сущностью, непосредственно сопряжена с пониманием процесса развития»{29} (1991). А. Круглов: «Истина — объективность, вне которой в мире, ясно, ничего нет»{30} (2000).
Присутствие категории «онтологическая истина» в философии с античности отмечают многие. В. А. Конев: «Поэтому для Парменида истинная мысль тождественна бытию. То же характерно и для Платона, который познание истины, т. е. подлинного бытия, рассматривает как воспоминание, как проявление идеи в уме. Идея открывается уму как истинное бытие, ибо мысль и бытие «одной крови», тождественны»{31}. Д. Реале и Д. Антисери пишут: «В античной мысли выделяемы два основных смысла истины: 1) онтологический и 2) гносеологический»{32}. В. Н. Финогентов: «На этапе формирования философии эта категория («истина» — авторы) характеризовала, в первую очередь, не знания, не суждения, не умозаключения и т. п., а само бытие»{33}.
Можно без труда найти высказывания самих философов об истинности вещей, начиная с античности и по сегодняшний день. Вот примеры. Аристотель: «Наиболее истинно то, что для последующего есть причина его истинности. Поэтому и начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального, так что в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине»{34}. Боэций: «Может отыскать истинные свойства вещей»{35}, т. е. не только вещи могут быть истинными и ложными, а даже их отдельные свойства. Н. Кузанский: «Наш конечный разум, двигаясь путем уподоблений, не может поэтому в точности постичь истину вещей»{36}. Об истинной жизни в онтологическом плане говорит Фейербах: «Истина существует не в мышлении, не в знании как таковом. Истина — лишь полнота человеческой жизни и существа»{37}. Об онтологической истинности жизни говорит и Вольтер: «Наслаждение видеть, как зеленеют широкие луга и поднимаются всходы, суля обильную жатву. В этом — истинная жизнь человека, все остальное — мираж»{38}. О том, что категория «истина» может быть характеристикой не только знаний, но и вещей можно найти множество высказываний как у отечественных, так и зарубежных философов, как в прошлом, так и в настоящем. Я. П. Козельский писал: «Как философия испытывает причины не только вещей, но и дел, а слово истина означает как вещь, так и дело, и для того я во всех тех случаях, где вещь и дело разуметь должно, употребляю одно слово истины»{39}. В. С. Соловьев говорит об истинности субъекта: «Субъект в своей истине, т. е. как нечто истинно существующее…»{40}. А. Камю утверждает, что «у каждой вещи своя истина»{41}. Истинными могут быть не только вещи и познающие их субъекты, но и методы познания. Отметим, что речь не об истинности знаний об объекте, о субъекте и методах познания, а об их собственной (онтологической) истинности. «Не только результат исследования, но и ведущий к нему путь должен быть истинным. Исследование истины само должно быть истинно, истинное исследование — это развернутая истина, разъединенные звенья которой соединяются в конечном итоге»{42}. О том, что проблема истины всегда была проблемой единства и взаимовлияния онтологической и гносеологической истин, говорит тот факт, что даже экзистенциалисты специально подчеркивают их связь. Мартин Хайдеггер писал, что «истина предложения возможна только на основе истины вещей»{43}.
В силу социально-политических причин в отечественной философии советского периода категория «онтологическая истина» оказалась под запретом. Суть дела вкратце в том, что Ленин в период работы над книгой «Материализм и эмпириокритицизм» опирался на учение об истине английских и французских материалистов XVII–XVIII веков{44}, которые в своей борьбе со средневековой теоцентричной философией критиковали онтологическую трактовку истины в ее идеалистическом варианте. Божественной истине ими была противопоставлена истина человеческого разума{45}. Здесь все правильно, но все недостаточно. По средневековой философии Бог создал не только истину вещей, но и истину человеческого разума. Если критиковать теоцентричную философию, надо было критиковать и идеалистическую трактовку не только онтологической истины, но и гносеологической. Если разрабатывать материалистический вариант гносеологической истины, нужно было разрабатывать материалистический вариант и онтологической истины. Но было сделано то, что сделано. Ленин воспользовался их пониманием истины, которое сводилось к абсолютизации гносеологической истины. При известных обстоятельствах позиция Ленина оказалась единственно допустимой, разрешенной и возможной в подцензурной отечественной философской литературе. С этим все понятно. Непонятно то, что, когда уже официальной цензуры нет, консерватизм мышления или какие-то иные причины заставляют большинство отечественных философов придерживаться абсолютизации гносеологического понимания истины, хотя категория «онтологическая истина» разрабатывается достаточно активно{46}. Ограничение категории «истина» лишь сферой гносеологии неоправданно сужает ее объем и содержание, лишает ее статуса общефилософской категории, превращая лишь в специальное понятие сферы познания. Представляются оправданными усилия по возвращению в сферу отечественной философии одной из важнейшей (и в мировоззренческом, и в методологическом аспектах) категории философии — онтологическая истина как в идеалистическом, так и в материалистическом ее прочтении. Тем более в истории отечественной философии можно найти множество примеров того и другого ее толкования.