Страница 25 из 81
Но вот показался город. С небольшой возвышенности, на которую поднялись всадники, он был хорошо виден. Городские кварталы спускались с холма к самой реке. Ширина реки при слиянии Гипаниса и Борисфена достигала семи километров, так что противоположный степной берег вырисовывался лишь темной полосой на фоне водной глади и неба.
— Со стороны реки, — сказал Папак, — ни одному врагу к Ольвии не подступиться, разве что зимой по льду. А со стороны суши город надежно защищен высокими стенами и башнями. У западной и северной стен расположены глубокие овраги.
— А кто правит жителями города? — спросил Садал.
— У них ни царей, ни вождей вроде нашего Скила нет, — ответил Папак. — Все свои дела жители города решают на народном собрании. Там же выбирают они из своей среды большинством голосов должностных лиц сроком на один год. Эти должностные лица и суд в городе вершат, и ополчением городским командуют, и за порядком на рынке наблюдают, и монету чеканят.
— Значит, — поинтересовался Садал, — каждый житель города может быть таким должностным лицом?
— Нет, — сказал Папак. — Не все могут участвовать в народном собрании и выбираться на должности. О невольниках, а их в городе немало, я уже не говорю. Но вот приедет, допустим, грек из другого города в Ольвию и поселится в ней, так ему никаких прав не дают. Он, конечно, человек свободный, может заниматься, чем хочет, но ни голосовать в собрании, ни занимать должностей он не имеет права.
За этими разговорами время шло незаметно. Всадники спустились с возвышенности. Город уже был совсем близко. Неожиданно Скил повернул своего коня круто влево и поскакал к реке. Недалеко от берега стояло строение из сырцового кирпича, вокруг него было несколько больших полуземлянок и столбы для привязи коней. Скил всегда оставлял здесь своих спутников, когда приезжал в Ольвию. В город он направлялся без свиты, лишь в сопровождении одного-двух самых верных своих слуг, которых через некоторое время тоже отсылал в лагерь.
Так было и в этот раз. Кони уже были расседланы и развьючены, когда Скил кивнул головой проходившему мимо него Садалу и сказал: «Пойдешь со мною». Вскоре они зашагали к городу. Скил шел впереди, а за ним Садал с тюком на плече и еще один молодой скиф, тоже с тяжелой ношей. Они подошли к городским воротам. Вход в город охраняли несколько греческих воинов, вооруженных копьями и мечами. Скила они, видимо, хорошо знали, потому что обступили его и заговорили по-гречески. Отвечая им, Скил улыбался, и в глазах его светилась радость. Никогда еще Садал не видел Скила в таком хорошем настроении. Когда говорил он со своими соплеменниками, выражение лица бывало у него совсем иным.
Миновав ворота, путники пошли по узкой, вымощенной гладкими камнями улице. С этой улицы они повернули на другую, спускавшуюся вниз к реке. Еще издали увидел Садал большой, принадлежавший Скилу дом, украшенный беломраморными изваяниями грифонов и сфинксов. Скила в этом доме явно ждали. Как только стукнул он в дверь, она сразу же открылась и на пороге появилась молодая и красивая женщина в греческой одежде. Но заговорила она со Скилом не по-гречески, а по-скифски. Садал догадался, что это была жена Скила, родом скифянка, которая жила в Ольвии. Она увела Скила внутрь дома. Садал же и другой скиф остались у входа. Они сняли с плеч свою поклажу и стали ждать. Через некоторое время к ним вышел Скил. Его трудно было узнать. На нем было греческое платье, волосы его были тщательно расчесаны и смазаны благовонным маслом, в глазах было все то же радостное выражение. «Ступайте в лагерь, — сказал он им, — и не возвращайтесь до тех пор, пока я вас не позову».
Жизнь в лагере скифов протекала однообразно. Время от времени к ним заходили местные жители. Самим скифам ходить в город Скил запретил, и Папак строго следил, чтобы этот запрет не нарушался. Примерно через месяц в лагере неожиданно появились их соплеменники. Среди прибывших было четверо старейшин, отец Садала и еще несколько человек. Оказывается, за это время кочевье скифов продвинулось к Ольвии и теперь находилось неподалеку от реки. Встреча с сородичами внесла некоторое разнообразие в монотонную жизнь лагеря. А вскоре произошло то, что навсегда запечатлелось в памяти Садала.
Однажды, когда солнце уже клонилось к закату, скифы услышали вблизи от лагеря звуки тимпанов, свирелей и пение. Из города показалась процессия. На головах у мужчин и женщин были венки из плюща, на многих козьи шкуры, наброшенные прямо на голое тело. Они вели козла, у которого рога были увиты цветами и лентами, за ним еще несколько козлов, навьюченных корзинами с фруктами и бурдюками с вином. Четверо юношей несли изображение какого-то греческого бога. С пением, приплясывая в такт тимпанам, двигались участники этой процессии к близлежащей тенистой роще. Все это было настолько любопытно, что Садал и многие другие вскочили со своих мест и устремились к роще.
Когда они подошли к роще, процессия уже остановилась. Изображение бога было поставлено, видимо, на заранее изготовленный небольшой помост перед жертвенником. Вперед выступил пожилой благообразного вида грек в длинной одежде, с большим ножом в руках. К нему подвели козла. Одним ловким движением он перерезал козлу горло. Это была жертва их богу. Уже совсем стемнело. Запылали факелы. При их колеблющемся свете, под звуки флейт и тимпанов началась пляска. Пляшущие двигались все быстрее и быстрее. Одежды их развевались. Стали раздаваться дикие выкрики. Некоторые из пляшущих дошли до полного исступления, и на их искаженные судорогами лица страшно было смотреть.
— Ну и ну, — сказал один из скифов. — Кажется, они из ума выжили.
Рядом со скифами стояло несколько пожилых греков. Один из них, понимавший и говоривший по-скифски, сказал: «Ничего особенного, просто в них сейчас вселился бог вина и веселья Дионис».
— Ну и бог у вас, — захохотал один из скифских старейшин. Грек обиделся. «Вот вы, скифы, смеетесь над нами, — сказал он, — не верите, что в нас во время таких праздников сам бог Дионис вселяется, а он сейчас вселился и в вашего царя Скила». «Ну, это ты уж напрасно говоришь, — вспылил скифский старейшина, — не может никогда такого с нашим царем произойти». «Лжешь ты, клевещешь на нашего царя», — закричали другие скифы. «Нет, не лгу, — ответил грек. — Пойдемте со мною хоть сейчас в город, и я вам покажу Скила. Своими глазами тогда увидите, вселился в него бог Дионис или нет». «Ну, что же, покажи, — заговорили скифы, — и если окажется, что ты солгал, хорошо тебе не будет».
Несколько скифов отделились от толпы и пошли за греком. Среди них был отец Садала и двое старейшин. Увязался за ними и Садал. Взошла луна и озарила дорогу, по которой грек вел их к городу. Они подошли к башне с уже знакомыми Садалу воротами. Грек тихо сказал несколько слов страже, и та пропустила их в город. Миновав ворота, они повернули направо и пошли вдоль стены к высившейся неподалеку другой башне. С той стороны доносились крики и музыка. По крутым ступеням башни поднялись скифы на самый ее верх и отсюда увидели небольшую, примыкавшую к городским укреплениям площадь. Сейчас она была полна пляшущими, беснующимися людьми, выкрикивающими возбужденными голосами какие-то, казавшиеся скифам бессвязными слова. В свете луны и пламени факелов люди эти были хорошо видны с башни. Среди них скифы сразу же узнали Скила. Он скакал, высоко подбрасывая ноги, в одной наброшенной на плечо козьей шкуре, с венком на голове. Лицо его выражало полное исступление. Хриплым голосом он что-то дико выкрикивал. Скифы остолбенели. «Ну, что, — спросил грек, — увидели вашего царя?» Никто ему не ответил. Молча спустились скифы с башни.
В ту ночь в лагере никто не сомкнул глаз. Всюду шли возбужденные разговоры. Старейшины о чем-то долго совещались. Отец Садала теперь уже в полный голос рассказывал всем, при каких обстоятельствах он лишился глаза. Те, кто его слушал, открыто осуждали Скила, говорили о его пренебрежении к отечественным обычаям и своим соплеменникам. Поздно ночью двое из старейшин переправились в лодке на другой берег и ушли к кочевью скифов, чтобы рассказать сородичам о том, что произошло в городе.