Я – паладин!

Леон отбежал подальше. Прихватив с собой мешок.

Настороженно присмотрелся к старику, готовясь в любой момент сорваться и бежать.

Однако дед сел на корточки и заплакал.

Такого оборота Леон не ожидал.

Вместо ярости, злобы, попыток догнать мальчика, отобрать хлеб – слезы.

Дед заливался слезами, размазывая сопли по черному лицу.

– Всяк обидеть, – расслышал Леон за всхлипываниями, – норовит-то… Всяк… За корку хлеба… Удавятся же… А сами…

Леон почувствовал себя неудобно. Теперь утративший наглость и хамство старик был жалок. Отбирать у такого еду было нехорошо. Стыдно даже.

Помедлив, Леон приблизился к деду.

Тот никак не реагировал на мальчишку.

– Ну. Ты. – Леон осторожно положил рядом со стариком краюху. – Ладно. Ты бери. Чего ж без спросу-то полез? Я б и так дал.

– А я… Поесть… Им же жалко… А есть надо… – Старик захлебывался в слезах.

– Ну все. Бери. Не жалко мне. Бери. – Леон, пересилив брезгливость, вытер старику лицо.

Тот вмиг перестал реветь. Замер, искоса поглядывая то на мальчишку, то на хлеб.

– От, попросишь у меня чего, – заворчал дед и прерывисто всхлипнул. – Все вы горазды.

Потом махнул узловатой рукой. Слезы его стремительно высохли, словно впитались в сухую землю.

– Ну, я пойду? – И, не дожидаясь ответа, старик подобрал хлеб и направился к краю поля. – Ты заходи, если чего-то.

Леон, пораженный такой переменой в поведении, проводил его взглядом. Наконец скрюченная фигура скрылась в нескошенной ржи. Только сейчас он заметил, что вокруг деда вьются и вьются большим цветастым облаком бабочки.

– Что, сынок, заснул? – Крепкая рука опустилась на плечо Леону. – Не спи, в поле спать нельзя.

Мир поплыл. Леон встряхнулся и обнаружил, что сидит около того самого стожка, где его и сморила дрема. Рядом сидел улыбающийся отец. Крепко пахло потом и колосьями.

– Давай поедим, да домой беги, матери помогать. Ей сейчас помощники ой как нужны. А никого, кроме нас с тобой, и нету. – Отец расшнуровал мешок с едой. – А что же хлеба не принес?..

Глава 2

Вечером, лежа на полатях и глядя на мать, которая в тусклом свете свечи штопала отцовскую рубаху, Леон спросил:

– Мама, а духи – они какие?

– Какие духи?

– Ну, – Леон перевернулся на живот и положил голову на ладони. – Лесовики, домовые, полевые. Какие они?

– Разные. – Мать улыбнулась и пожала плечами. – Где живут, на то и похожи.

– Почему?

– А как иначе? На то они и духи. Вот если лес чистый, светлый, то и духи в нем живут красивые. А если чаща непроходимая, то… – Она развела руками. – Или вот домовой, например. Если дома прибрано, чисто все да аккуратно, то и домовой в нем довольный, хороший, не шалит, не озорует.

Она огляделась, словно проверяя, все ли на своих местах лежит, нет ли беспорядка.

– А полевик – он какой?

– Ох. – Мать пожала плечами. – Полевик – дух дикий, он же рядом с лесом живет, там и леший, и прочие духи водятся. Никогда не знаешь, что ему в голову взбредет. Как он себя покажет. И покажет ли.

– А как он выглядит? – допытывался Леон.

– Ну. – Она пожала плечами. Встряхнула рубаху, внимательно осмотрела штопку. – Косматый такой. С бородой… Я не встречала. Но мужики говорят, что разный он. Может по голове кулаком так вдарить, что в глазах потемнеет. А может и наоборот, убаюкать да сон оберегать. Дикий он. Странный. Ты спи, зайчонок.

Леон лег щекой на подушку. Закрыл глаза. Потом снова поднял голову.

– Мам.

– Ну, что?.. – Теперь она перебирала его вещи. Качала головой, разглядывая дыры и заплаты. – Что с тобой делать? Уже ведь и штопать-то нечего.

– Мам.

– Что, зайчонок? – Мать улыбнулась. В свете свечи ее лицо выглядело усталым, но домашним, ласковым.

– Мам, а лесовик и леший – это одно и то же?

– Нет. – Мать покачала головой. – Леший – это дух. А лесовики – это народ такой, живут они за рекой, в Великом Лесу. С лешим дружить надо, подарки ему дарить. А с лесовиками дружить.

Она замолчала.

Леон немного помолчал, ожидая продолжения, а потом снова спросил:

– Мам, а папа сегодня вернется?

– Нет, малыш. Сегодня он в поле ночует. Покос с утра надо начинать. Работы много. Спи.

– А его полевик не обидит? – спросил Леон, пропустив обидного «малыша» мимо ушей. Он и так знал, что давно уже не маленький, но убедить в этом маму не было никакой возможности.

Она тихо засмеялась.

– Нет. Полевик папу не обидит. Папа сильный, папа поле косит, урожай собирает. Значит, за полем ухаживает. А это всякому духу приятно. Давай-ка засыпай. Нам с тобой завтра много работы.

– А я к папе пойду завтра?

– Пойдешь-пойдешь. – Мать отложила его штаны. Воткнула иголку в клубок. Приготовилась задуть свечу.

– Мам. – Леон снова поднял голову.

– Что еще?

– Расскажи про город…

– Да я уж сто раз рассказывала.

– Ну, давай еще раз… Давай.

– Хорошо.

Она подошла к нему, села на краешек. Леон пододвинулся ближе. Лег на бок, подложил под щеку ладошку.

– Только глазки закрывай, – сказала мама, и Леон послушно зажмурился. – Если идти по дороге, далеко-далеко и долго-долго, много верст, то можно выйти.

– Мимо чего идти? – Леон не дал матери схитрить и опустить часть рассказа. Она улыбнулась и взъерошила ему волосы.

– Идти долго. Мимо черного леса, где живут только разбойники и разная нечисть. Мимо Слепого болота, где бродят зеленые кикиморы, а со дна поднимаются вонючие пузыри. Подняться вверх, на великаний холм, откуда виден Великий лес как на ладони, а в солнечную погоду можно разглядеть даже Солнечный город, что стоит в самом центре Великого леса, и никто никогда там не был. Там живут лесные жители, с которыми воевали наши деды. И так и не было бы мира на наших землях, но прекрасная лесная царевна полюбила красивого и справедливого принца.

Мать замолчала, словно проверяя, заснул ли мальчишка.

– кого? – пробормотал Леон, и она продолжила:

– …из царской семьи. И они поженились. А потом наступил мир. Но ненадолго, потому что пришло страшное зло, которое.

Она замолчала.

Леон спал.

– Вот так.

Мать последний раз погладила мальчишку по голове и осторожно, придерживая живот одной рукой, поднялась. Задула свечу.

Высоко-высоко над деревней, над рекой, над лесом светила луна. Большая, полная, она превращала воду в жидкое серебро и покрывала лес причудливой сеткой теней – изломанных, таинственных. Над всем миром встала луна. Наполнила его где покоем, где сном, а где и страхом. Обжигающе холодным страхом, который охватывает, когда где-то совсем рядом с тобой бродит смерть. Жуткая и безжалостная. Но невидимая!

И всему миру глубоко плевать, что ты сейчас уже почти вырвался из дикого леса. Уже почти добежал до спасительной реки. До пограничной деревушки, где спят люди, где лают с подвыванием на луну псы. Спят дети. Спит маленький мальчик Леон, которого ты не знаешь и который в свою очередь даже и не подозревает о твоем существовании.

Да и во всей Империи, огромной, сложной, собранной из разных народов, из разных рас, обычаев, укладов, языков, скроенной будто лоскутное одеяло, едва ли найдется с полсотни человек, которые знают о том, что ты есть. Потому что ты тень, с маленькой буквы, неприметная, осторожная и бесшумная. Лазутчик. Шпион. Вор. Глаза, которые подглядывают в скважину замка. Уши, которые слушают через тонкую перегородку. И руки, которые способны обшарить чужие карманы за считанные мгновения.

А вот теперь еще и загнанный, перепуганный человек в чужом, бесконечно чужом и зловещем лесу. Который жители пограничья называют Великим.

На который таращится огромным выпуклым глазом луна.

И тебе надо бежать! Надо бежать!

И ты бежишь.

Хотя нестись сломя голову по ночному лесу, по эльфийской вотчине. Как их называют местные? Лесовики? Лесной люд? Как угодно. Империя слишком велика. А уж Пограничье так и подавно. Поселения разнесены на многие версты друг от друга. Хорошо если в деревне есть священник.