Другие Семь дней

Прокатчик был на месте, как и обещал. От старика пахло, нет, прямо таки воняло крепким кофе.

– Вы не передумали, мисс, – улыбнулся Селим, – это хорошо!

– Ой, я даже не знаю, – защебетала «блондинка», – всё‑таки такая опасная штука, а остров так далеко…

Селим внимательно посмотрел на меня и неожиданно произнес по‑русски:

– Не теряй время зря, дочка. Я не возьму с тебя денег. Старый Селим прожил долгую жизнь и научился разбираться в людях. Если через три дня ты не вернешь байдарку, он не будет поднимать шума. Потому что вчера вечером продал это бесполезное приспособление какому‑то немцу. Я приготовил тебе два спасательных жилета и те штуки, которые ты просила. Кажется, русские называют их «юбки». И четыре бутылки с водой, по пять литров в каждой. Вода тебе потребуется.

– Я… – «вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Разведчица фигова!» – Вы знаете русский?

– Старый Селим много чего знает, доченька. Молчи и слушай. А еще лучше, слушай и одновременно носи вещи, – он взял большой тюк и пошел к воде. Оставалось только следовать за ним. – Иди метрах в ста от суши. Берега скалистые, и пристать можно далеко не везде. Если поднимется волнение – отойди подальше в море, но не теряй берег из виду. А если перевернетесь, держитесь за лодку. Она не утонет.

– Я знаю эту байдарку, – чего уж тут, раскусил меня дед, можно не ерундить, – ходила на такой по Волге. И по Ладоге.

Селим поставил тюк на песок и направился обратно.

– Это хорошо. Но Карадениз, Черное море – не ваша река. За день ты можешь дойти до Ризо. Это примерно треть пути. Там есть островок, на котором можно переночевать. Про то место не знают даже контрабандисты. Их надо бояться. И пограничников тоже. Тебе всех надо бояться. Помогай.

Старик взялся за ручку на носу байдарки. Я подняла корму. Дашунька с веслами шла следом. До берега старик молчал, сосредоточенно пыхтя. Только положив ношу у самой воды, продолжил инструктаж:

– Во второй день иди, пока сможешь и немного потом. Ночью пройди границу. Прямо под берегом, где нависают камни, есть подземный туннель. Там не ходят, слишком мелко. Лодка не пройдет. А там где не ходят, там и не ловят. Но твоя байдарка проскочит под скалой, не заметив дна.

Селим говорил, пока мы укладывали в байдарку вещи, надевали спасжилеты, сталкивали судно в воду, продолжал, пока я усаживала ребенка и пристегивала ей юбку… Селим рассказывал много, слишком много, чтобы можно было всё запомнить. Но я писала его речь на телефон. Пригодится. Все пригодится. Я не жадная, я – предусмотрительная. Жаль, что не всегда.

Когда всё было готово, старик замолчал. Я отвела байдарку от берега, забралась на место капитана и, натягивая «юбку» на рант «очка», услышала последнюю фразу:

– Ты задумала очень смелое дело, девочка. И очень опасное. Однако это твой единственный шанс. Кое‑кто уже положил на тебя глаз, но его ждет большой сюрприз. Старый Селим верит в тебя. У вас, русских, всегда получается то, о чем другие боятся даже думать.

– До свидания, – просто ответила я. – Спасибо Вам.

– Прощай! Пусть Аллах будет к тебе милосердным.

Синие лопасти весел взметнулись в воздух, и байдарка стремглав понеслась вперед, под углом удаляясь от пляжа…

Смоленская область, лагерь ОН‑1

Поручик Збигнев Жепа

Третий день в лагере творилось нечто непонятное. На работу младших офицеров выводить перестали, свежие газеты не выдавали, даже радио было отключено. Попытки узнать, в чем дело, у охраны, натыкались на стену молчания. Пошли слухи, что началась война с Германией, а кое‑кто уверял, что не только с Германией, но и с перешедшей на ее сторону Польшей, а также Англией и Францией. Збигнев впитывал их как губка. Ему, искренне верящему во все, что им рассказывали о «пшеклентных болшевиках», после содержания в лагере и принудительных работ на строительстве дорог, казалось, что все ранее прочитанное и услышанное было преуменьшением.

– Это москальское быдло на самом деле гораздо хуже того, что мы о нем думаем, – не раз говорил он своему другу и собеседнику, такому же поручику запаса, Мареку Кшипшицюльскому. – Я еще перед войной говорил нашему директору, что только мы, поляки – единственные цивилизованные люди на Востоке Европы. Теперь все могут видеть, как я был прав! Заставить потомственных шляхтичей, офицеров, работать на строительстве дорог – на это способны только варвары. Кого мы и видим, стоит только посмотреть на лагерную охрану. Настоящие монголоиды! Да и начальник лагеря точно такой же варвар, неспособный выйти за пределы инструкций и приказов. Видите – война только началась, а у москалей уже все посыпалось

– Вы уверены, пан поручик, что война началась? – Марек был настроен скептически, к тому же непонятно с чего, был уверен, что едва начнется война, русские всех расстреляют. – При той неорганизованности русских, которую вы описываете, мы уже несколько дней должны были бы наблюдать немецкие бомбардировщики. Вспомните, как германские «авионы» висели над нами с самого начала войны. Сейчас же ни одного налета, вы замечаете?

– Думаю, что все гораздо проще, пан Марек. Бомбардировщики Германии сейчас смешивают с землей передовые части большевиков, помогая наступлению армии. Как бы я хотел сейчас оказаться в рядах наступающих. Я бы отомстил пшеклентному быдлу за все…

– Не знаю, пан Збигнев, не знаю. Не уверен я, что война началась. Да и не станут немцы вступать с нами в союз. Они нас разбили, разделили нашу землю с русскими и воюют с англичанами. Зачем им восстанавливать нашу страну?

– Эх, пан Марек, какой же вы пессимист. Я уверен… – договорить Збигнев не успел, от помещения канцелярии раздались удары в било, сзывающие всех на построение.

– Что это придумали, проклятые? – удивился Марек. – Не к добру это, пан Збигнев, спаси нас Матка Бозка Ченстоховска.

– Не бойтесь вы так, – перекрестившись, ответил Жепа. – Ничего нам большевики не сделают, англичан и американцев побоятся.

– Ну да, в тридцать девятом не побоялись, а сейчас испугаются, – ворча на ходу, Марек поспешил вслед за торопящимся к плацу у здания канцелярии Збигневым. Они оказались на месте одними из первых и сейчас с удивлением рассматривали стоящих у крыльца незнакомых высокопоставленных энкэведешников. Один из них развернулся и что‑то сказал стоящему на крыльце сержанту. Тот, козырнув, скрылся за дверью. Пока сержант отсутствовал, на плацу собрались все польские обитатели лагеря. Последними, не торопясь, подошли полковник Саский и майоры Блянк и Сокул‑Шохин, старшие из офицеров лагеря.

– Господа, – неожиданное обращение заставило всех насторожиться. Что еще придумали эти русские? – Некоторые из вас со мной знакомы, остальным представляюсь: лейтенант госбезопасности Хохлов, заместитель начальника управления по делам военнопленных НКВД СССР. Советское правительство уполномочило меня довести до вас, что территория современного СССР по неизвестным пока причинам перенеслась в будущее на семьдесят лет вперед. Сейчас за пределами советских границ две тысячи десятый год. Война с фашистами давно закончена, Польская республика восстановлена и получила часть земель разбитой в сорок пятом году Германии. СССР и Польская республика не находятся ныне в состоянии войны. Поэтому Советское правительство готово, руководствуясь принципами добрососедства и гуманизма, вернуть вас на родину. Но, вы должны осознать, что за границами СССР прошло более полувека и вы попадете в совершенно другую страну, к своим потомкам, которые могут быть и не готовы вас видеть. Поэтому наше правительство предлагает всем, кто желает, остаться в Советском Союзе и продолжить службу в рядах Вооруженных Сил СССР или работу по специальности на предприятиях промышленности. Желающие могут ознакомиться с условиями принятия гражданства СССР, в канцелярии лагеря.

Поляки молча выслушали речь лейтенанта, не прерывая ее даже шепотом. Только она закончилась, как вышедшие из‑за спины Хохлова сержант и несколько солдат подошли к полякам и стали раздавать отпечатанные на великолепной мелованной бумаге, с цветными фотографиями, журналы на польском языке. Потрясенные поляки разглядывали полуобнаженную красавицу на обложке и так же молча расходились, унося с собой журналы…