Сфинкс

— Ты имеешь в виду, я должен сделать ей предложение?

Питер почесал затылок.

— Это было бы идеальное решение проблемы. Понятно, что ты не обязан делать это, но, тем не менее, имей в виду.

Гин ничего не ответил. Он посмотрел на противоположную сторону бассейна, туда, где стояла Лори. Она вежливо улыбалась, разговаривая с другими женщинами, ее волосы отливали золотом, она была такой соблазнительной в своем костюме-сафари. Ни один мужчина не мог устоять перед ее раскосыми зелеными глазами. Гин так хотел ее, почти отчаянно, он впервые подумал, что предложение выйти за него замуж, может быть, единственный способ добиться ее.

Вечером, когда малиновое, как раскаленные угли, солнце скрылось в серой дымке за холмами, они возвращались в Вашингтон. Гин выпил три крепких коктейля и не очень ровно вел машину. Но Лори была слишком возбуждена и счастлива, чтобы заметить это. После этой вечеринки она раскрылась, подобно японскому бумажному цветку в воде: оживленно болтала, рассказывала о людях, с которыми познакомилась, и о том, что собирается сделать в ближайшие дни.

— Ты хорошо провела время? — спросил Гин. Он был уверен, что ей понравилось, но хотел услышать это из ее уст.

— О Гин, это было просто фантастически! Знаешь, я так долго была изолирована от общества, что у меня даже не было желания бывать на людях, общаться с ними, но сегодня я попробовала, и мне это понравилось. Я могла бы каждый день ходить на вечеринки.

— Твой отец был довольно общительный, не так ли?

Она кивнула:

— Он был самым гостеприимным хозяином в Вашингтоне. У мамы хранится альбом с газетными вырезками о танцах и вечеринках, которые устраивались в нашем доме.

Гин закурил сигарету.

— Очень печально то, что случилось с ним.

— Да, — сказала она тихо, — я скучаю по нему.

— Твоя мать не собирается снова выйти замуж?

Лори откинула назад волосы.

— О нет!

— Ты, кажется, уверена в этом?

— У нас так принято. По традиции женщина может иметь только одного мужчину за всю свою жизнь. Я думаю, мама не может поступить иначе. Она строго соблюдает древние обычаи.

— Какая жалость. Она привлекательная женщина. Если бы я не ухаживал за тобой, я мог бы увлечься ею.

— Ну уж нет, — засмеялась Лори, — я бы ревновала.

Он покачал головой:

— У тебя нет никаких оснований для ревности. Ни одна девушка не сравнится с тобой. Ты настоящая красавица, знаешь ли ты об этом?

Она посмотрела в сторону. Ее рыжевато-каштановые волосы сияли в лучах заходящего солнца.

— Ты не должен воспринимать наши отношения всерьез, — сказала она.

— Никто и не говорит о серьезности. Разве мы не может просто весело проводить время?

Она быстро посмотрела на него и озабоченно улыбнулась:

— Я не хочу, чтобы ты думал, что между нами возможны более близкие отношения.

Он посмотрел на нее и вздохнул. Говорить с ней о любви было все равно что фехтовать с противником, который на десять ходов опережает твой удар. Парирование, выпад, ответный удар. Как бы он ни начинал разговор, она всегда отодвигалась и защищалась, становилась настолько замкнутой, что он не мог даже предположить, что за этим скрывается.

Гин выбросил окурок в окно.

— Интересно, ты когда-нибудь будешь откровенна со мной? — спросил он. — Я имею в виду, ты когда-нибудь собираешься рассказать мне о том, что тебя так мучит?

Лори молчала несколько секунд.

— Это невозможно, Гин, — сказала она, — я не могу тебе ничего рассказать. Поверь, так будет лучше.

— Это сведет меня с ума! Что с тобой происходит? Почему разговор о замужестве так пугает тебя? Может, причина в твоем прошлом? Ты сидела в тюрьме? Или была в психбольнице? Или что-то не в порядке с твоими хромосомами? Я не могу представить, что еще может быть причиной твоего страха перед замужеством.

Лори опять долго не отвечала. Наконец она сказала:

— Люди народности убасти… очень отличаются от других.

— Это что-то типа амиш?

— Не совсем, есть некоторые различия в религии.

— Если я захочу жениться на тебе, я могу принять твою религию. Я протестант, что может помешать мне стать этим самым убасти?

— Нет. Ты никогда не сможешь стать убасти.

Они приближались к центру города. Уже стемнело, фары проезжавших мимо машин вспыхивали красными и белыми огнями.

— Честно говоря, — сказал он, — я никогда не слышал об убасти. Это ужасное признание для члена Госдепартамента, но я должен сознаться в этом.

Лори молчала. Гин снова посмотрел на нее и понял, что разговор на эту тему окончен, она не хочет говорить о своей религии и национальности.

Следующие двадцать минут они ехали молча, затем Лори сказала:

— Гин, ты проехал мой дом.

— Я знаю. Я подумал, почему бы нам не заехать ко мне. Ты не против? Я не собираюсь делать тебе предложение.

Она заволновалась:

— Но я обещала маме, что вернусь до десяти вечера.

— Сейчас только четверть восьмого. У нас еще уйма времени.

— Да, Гин, но я бы хотела…

Он поднял руку.

— В оставшееся время мы будем делать то, что хочу я. Мы едем ко мне. У меня дома есть холодный мартини, можно приготовить гамбургеры и салат, мы будем слушать Моцарта и разговаривать.

— Я должна позвонить маме, что буду позже.

— Забудь о маме, — сказал он. — Тебе уже почти двадцать лет, ты очень красивая, и вечер еще только начинается.

— Но…

— Забудь о ней. Это приказ важного государственного чиновника.

Наконец Лори улыбнулась:

— Хорошо, господин. Я повинуюсь. Утешает только го, что я не веду с тобой дипломатических споров за круглым столом. Я бы потерпела поражение.

Он ухмыльнулся:

— Лори, ты никогда не проиграешь ни мне, ни кому другому. Я говорю о том времени, когда ты освободишься от влияния своей матери и почувствуешь себя победительницей.

Когда они приехали к нему, Гин показал ей кухню и попросил достать из морозилки мясо для гамбургеров. У него была опрятная современная кухня с деревянными полками и яркими оранжевыми стенными шкафами. Лори исследовала шкафчики в поисках тарелок, ножей и специй. Гин наполнил льдом кувшин и пошел в гостиную смешивать напитки.

— Наверное, замечательно иметь собственную квартиру в центре города, — крикнула она ему из кухни.

— Как раз то, что мне надо, — ответил Гин.

Лори приготовила все необходимое для гамбургеров и зажгла гриль. Гин подошел сзади и обнял ее, зарывшись лицом в ее волосы.

Она вся напряглась.

— Гин, — сказала она, — не обнимай меня.

Он поцеловал ее.

— Почему? Мне это так приятно.

— Пожалуйста, — настаивала она, — не обнимай.

Он отступил, чувствуя себя немного оскорбленным.

— Разве проявление нежной привязанности — это преступление? Или это против твоей религии?

— Гин, извини, но, когда ты дотрагиваешься до меня, я волнуюсь.

— Послушай, меня это тоже волнует, но это приятное волнение.

Лори повернулась и посмотрела ему в глаза. Свет падал на ее лицо, освещая яркие зеленые глаза и губы. Ее большая грудь мягко выступала под сафари, длинные нога были плотно обтянуты кожаными ботинками. От нее исходил знакомый ему слабый мускусный аромат, возбуждая его больше, чем когда-либо.

— Гин, — сказала она, — ты же знаешь, как ты мне нравишься.

— Отлично, — ответил он, — просто отлично, если ты не хочешь, я не буду торопить события.

— Дело вовсе не в этом.

Он прислонился к кухонному шкафу и кисло улыбнутся:

— Неважно, в чем дело, просто ты ужасно нервничаешь. Тебе надо расслабиться, немного выпить, и, когда ты перестанешь нервничать, все произойдет так естественно, что ты не успеешь даже задуматься об этом.

Лори отвела взгляд.

— Ну, пошли, — сказал он, — почему бы нам не вообразить себя респектабельной семейной парой? Мы будем есть и беседовать, как солидные взрослые люди.

— Хорошо, — прошептала она, — прости меня.

Гин наклонился к ней, но она повернула голову так, что он мог поцеловать ее только в лоб.