Страница 48 из 50
1978: Гораций, друг Нормана, в вентилируемой парке с контрастным капюшоном и бриджах для верховой езды, великолепный памятник тому, как в ту истеричную эпоху мужская мода граничила с чистейшей шизофренией.
СИТУАЦИЯ: в замкнутом пространстве толкутся больше сотни гостей, рассматривают друг друга тайком, а иногда и в упор, постепенно сбиваются в группки знакомых по прошлым попойкам. Такие скопления разделены отмелями из людей, которые никогда раньше не встречались и еще слишком скованы, чтобы вписаться в общее веселье. Короче говоря, как это было, вероятно, в Египте фараонов, когда впервые завели традицию устраивать вечеринки, эта вечеринка еще не стала всеобщей.
– Какие удивительные у вас духи, душенька! Нервный смешок.
– Конечно, вы ведь в таком деле эксперт, правда? Вам нравится? Немного затхло, вы не находите? Это называется «Катафалк», от «Диора», мне их мама дала, когда узнала, что я к вам иду.
– «Катафалк»? Правда? Разве не на этих штуках свозили на кладбище трупы?
– Да… кажется, так. Ему и положено пахнуть затхлостью и гнилью. – С дрожью. – Если уж на то пошло, они ужасны, но ведь они того времени, правда?
– Силы небесные, даже не знаю наверняка. Но поверю вам на слово.
СИТУАЦИЯ: та же.
– Дон! Дон!
– О… привет, Жаннис! Рад тебя видеть.
– Дон, это Уолтер, я теперь у него живу. Уолтер, это Дон Хоган, у него я раньше жила. Дон, у тебя такой вид, будто тебе тут совсем не весело.
«Неужели по мне так заметно? Но Делаганти велел до отъезда вести обычную жизнь, поэтому… Жаль, что у меня не хватило духу отказаться. Мне так страшно!»
– Наверное, мне нужно подзаправиться. Лучше всего стимулятором. Только вот боюсь, Гвиневера не одобрит.
– Травы тут полно. И кто-то говорил, что вон тот чувак – кажется, его зовут Мел, – из больницы Бельвью. У него, может, что-то есть.
СИТУАЦИЯ: та же.
– Вы Чад Муллиган? Борода Пророка, я думал, вы умерли!
– Все равно что умер. Собираюсь помереть. Думаю, просто пойду по пути всех лентяев. Принеси мне еще выпить.
– Элайху, вам обязательно нужно с ним познакомиться! Когда я приходил к вам вчера вечером, я видел в вашей комнате его книгу!
СИТУАЦИЯ: та же.
– Э… кто-то сказал мне, вы из Бельвью и… О! Прошу прощения. Я только что увидел знакомого.
– Да. Верно. Только моя фамилия Шритт. Мистер Гельмут Шритт. – Настороженно озирается по сторонам и неискренне улыбается. – Рутинная предосторожность. Есть ничтожно малый шанс, что кто-то может попытаться испоганить ваше… ваше дело… В том смысле, в каком, как мне помнится, говорилось при прошлой нашей встрече. Ведите себя по возможности нормально и избегайте затруднительных положений, которые помешали бы вам уйти чуть раньше основной массы, идет?
– Вести себя нормально!
– Совершенно верно. Скажем, не повышайте голос, когда говорите о… э… важном деле, гм? – Снова неискренняя улыбка.
СИТУАЦИЯ: та же.
– На вас просто потрясающая оснастка!
– Гвинни! Я так рада, что вам нравится!
– Но разве эти «СоскоКолпачки» не выходят самую малость за рамки периода?..
Внезапное напряжение. На заднем плане вопит музыка, здесь же – островок тишины. Несколько фаворитов Гвинни перемещаются поближе, чтобы окружить жертву и насладиться вступительным фантом вечера.
– Я… а… я…
– Ну, милочка, уж я-то знаю, ведь это я разработала их специально для «Краса-Бутиков» и продаю тысячами! А они прогремели только два года назад.
– Штраф! – решительно произносит чей-то голос, лица кругом расплываются в ухмылках.
– Д-да, думается, штраф. Вроде как самоочевидно, правда? Разденьтесь милочка, вот отсюда – плечо, – до сюда – талия.
Сконфужена до тошноты, но покоряется. Результат – странный гермафродит: от скальпа до шеи – сложная прическа, безупречно нарисованное лицо с изогнутыми бровями и искусственно удлиненными ресницами, губы ярко-красные, позвякивают длинные серьги, от талии до пола – юбка, колготки и сапоги со стразами в стиле 1988-го, между ними – нелепая на этом фоне мужская грудь с хорошо накачанными мускулами и волосками, концентрическим кругами, расходящимися от сосков.
– Думаю, так гораздо лучше, – с удовлетворением говорит Гвиневера, а ее окружение фыркает, хлопает ее и друг друга по спине, а те, кто пока еще не попался ей на глаза, вздыхают с облегчением и снова начинают болтать вдвое громче.
СИТУАЦИЯ: та же, но с примесью пронзительного, нервного смеха.
– Милый, разумеется, я хорошо разбираюсь только в женской моде, но в вашем костюме, кажется, заметила одну крошечную несообразность…
– Ну… – с трудом сглатывает, – э… на самом деле…
– Не увиливайте, милый. Вы же знаете, как я ненавижу увиливание.
– Фант! Фант!
– Ну, Гвинни, дорогая, это самое старое, что я смог Достать. Честное слово.
– Не сомневаюсь, милый. Но вы ведь бывали на многих моих вечеринках и, уверена, хорошо повеселились, когда фанты назначали другим, которые повеселятся сейчас, когда его назначат вам. Давайте подумаем. Что тут было бы уместно? Учитывая, что час еще ранний и что мы вас, душечку, ах как любим, пусть это будет совсем простой.
СИТУАЦИЯ: меньше смеха, больше напряжения.
– А ведь она садистка и стерва.
– Еще не то увидите, когда она до какого-нибудь афрама доберется, мистер Муллиган.
– Еще раз назовешь меня «мистер Муллиган», и я вылью спиртное на твой дурацкий прикид. – Проглатывает содержимое стакана. – Нет, к черту… Лучше разобью стакан о твою черепушку, которой давно бы пора захмелеть. Как бы то ни было, она ошиблась.
– Что?
– Она ошиблась. Но это, наверное, не имеет значения. Если гостям нравится, что она тут выделывает, я лучше тихонько посижу в уголке и поблагодарю любое божество, какое есть на свете, что нашел себе компанию разумных собеседников. Элайху, мне хотелось бы побольше узнать о Бенинии. В том, что вы мне рассказываете, есть ряд аномальных факторов…
– Прошу прощения. Чад, пожалуйста. Что ты имел в виду, говоря «она ошиблась»?
– У тебя, Норман, ведь глаза есть. А еще надежная память, да? Так какого же черта? Ты-то сам что носил летом 2000-го? Готов поспорить, нечто подобное.
– Летом?.. Борода Пророка, ну конечно! Что я за идиот!
– Ты принадлежишь к идиотическому дарвиновскому виду. Я даже книгу написал, чтобы привлечь внимание к этому факту. Я и сам идиот, если думал, будто это принесет какую-то пользу.
Он повернулся к Элайху и, не глядя, помахал стаканом куда-то вправо в надежде, что проходящий мимо официант заберет его в обмен на полный.
Норман протолкался через толпу, сгрудившуюся вокруг Гвиневеры и намеченной ею жертвы. По пути он слышал предложения: «Пусть снимет и наденет задом наперед! Пусть снимет все, что моложе века! Пусть сделает так, чтобы оно выглядело постарше, скажем, проковыряет пару дыр в нужных местах».
– Одну минутку, Гвинни, – скучающим тоном победно сказал он.
– Чего ты хочешь, Норман? Нас рассудить?
– Если уж на то пошло, да. На мой взгляд, это костюм 2000-го года. Я прав, друг?
– Ну конечно, тут на лейбле прямо так и сказано, но…
– Значит, двадцатый век.
– Что? Норман, что за чушь ты несешь? Уходи. А теперь, думаю, нам надо сделать…
– Двадцать первый век начался не ранее одной минуты после полуночи первого января 2001 года.
Неловкая пауза. Кто-то:
– Черт бы меня побрал, кажется, он прав.
– Дерьмо. Я точно помню на Новый год 2000-го мы все…
– А комментаторы сказали, что это неправильно, теперь я вспомнил.
– А, черт! Пусть все равно штраф платит.
– Нет, нужно держаться правил, мы сами их установили.
Тишина в непосредственном окружении.
– Мне ужасно неловко, Гвинни, но, боюсь, он прав. Он ведь прав, сама знаешь.
Кивки.
– Ладно. Как мило. Повезло ему, что ты оказался рядом, правда, Норман? Не важно, запаски, найдется кто-нибудь другой. Сворачиваемся, ему повезло, пусть пока полетает, а?
И, умудрившись протиснуться мимо Нормана, чтобы выйти на одну орбиту с совершающим свой тур официантом: