Проклятый

— Не лучше ли будет поехать мне? Вы немного слишком бросаетесь в глаза. Ведь трудно не заметить индейца ростом в шесть футов и в мокром комбинезоне аквалангиста.

— Меня никто не увидит, — ответил Квамус со спокойной уверенностью. — Я овладел техникой, которую индейцы из племени Наррагансетов развили века назад, чтобы охотиться на диких зверей. Мы называем ее «Не-охотник».

— Не-охотник?

— Это такой способ, который позволяет стать невидимым для других людей. Удивительная техника, но ей можно научиться.

— Ну, тогда хорошо, — уступил я. Мне не улыбалась перспектива охраны этого монстроподобного гроба, но выбора у меня не было. — Только быстрее возвращайтесь. А если вас все же арестуют, то скажите полиции, где я. Я не хочу сидеть тут всю ночь с Миктантекутли, в то время как вы будете потреблять бифштексы в холодной кутузке Салема.

— Вы этого больше всего боитесь, ясно, — улыбнулся Квамус.

Он прошел между покинутых домов ресторана в направлении Вест Шор Драйв. Я сел на волнорез и пугливо посмотрел на ящик, в котором ацтекский демон Дэвида Дарка был заключен почти триста лет. Я отвернулся и хотел было позвать Квамуса, чтобы он привез мне бутылку виски, но уже не увидел его. «Не-охотник» исчез. Я попробовал сесть поудобнее и оперся одной ногой о брезент, прикрывающий ящик, как будто это была обыкновенная лодка, хозяином которой я стал по случаю.

Был только полдень, но небо удивительно потемнело, как будто я смотрел на него сквозь очки против солнца. Также налетел ветер, совершенно не упомянутый в прогнозе погоды. Он лупил по гривам серых волн в заливе Салем, разносил сухие листья и мусор, покрывающий перекосившуюся веранду для коктейлей. Над рестораном все еще висела изъеденная морской солью реклама: «Ресторан На Пристани, Омары, Бифштексы, Коктейли». Я представил себе как все это выглядело летними вечерами: оркестр «диксиленд», господа в соломенных шляпах и девушки в поблескивающих платьях для коктейля.

Я поднял воротник куртки. Ветер теперь был на самом деле холодным, а небо потемнело так, что некоторые автомобили на другом берегу ехали с включенными фарами. Видимо, шел шторм, сильная, североатлантическая буря, при которой человек, даже сидящий дома у камина, чувствует себя сидящим в маленькой лодчонке посреди бесконечного моря.

Потом я услышал пение. Слабое, отдаленное и безумное. Оно доносилось изнутри заброшенного ресторанчика. Тонкий писклявый голосок привел к тому, что волосы у меня на затылке поднялись, будто побывав внутри генератора Ван-де-Граафа.

Мы выплыли на ловлю из Грейнитхед Далеко к чужим побережьям…

Но поймали мы лишь рыбий скелет, Сокрушенное сердце что в челюстях держит.

Я встал и прошел по прогнившим доскам веранды до ресторана, разыскивая источник голоса. Раз или два я перепрыгивал через дыры в полу. Под помостом я видел влажную темноту и убегающих крабов. Я дошел до ресторана и направился прямо к передней двери. Она была заперта на ключ. Стекла покрывал толстый слой грязи и соли, так что я не мог заглянуть внутрь.

Пение раздалось снова, на этот раз громче, снова тем же холодным и чистым голосом. Оно явно доносилось изнутри ресторана. Я огляделся, нет ли кого-нибудь поблизости, после чего три или четыре раза сильно пнул ногой дверь. Дешевый замок оторвался вместе с куском фрамуги, двери задрожали и открылись, будто приглашая внутрь. Войдите, мистер Трентон, вас ждет ваше предназначение.

Я осторожно вошел внутрь. Пол из голых потрескавшихся досок был покрыт пылью, замусорен старыми газетами и бесформенными кусками зеленого линолеума. Под потолком вращалась бумажная мухоловка, подвешенная между двумя лампами, в корпусах из молочного стекла. На стене напротив висело большое зеркало, обгаженное мухами и покрытое грязью. Я видел свое отражение, торчащее в дверях, как будто старую, покрытую пятнами, выцветшую фотографию человека, который уже давно мертв. Я сделал два или три шага вперед.

— Джон? — услышал я шепот. Я обернулся. Она стояла за мной, с лицом, застывшим в ужасной гримасе, почти совершенно уподобленным черепу скелета.

— Джон, ты должен освободить меня.

— Как я могу тебя освободить? — спросил я. Я смотрел, как она проскальзывает в помещение в своей бесшумно волнующейся погребальной одежде. — Я вытащил тебя из моря. Что еще я могу для тебя сделать?

— Разбей ящик, — прошептала она. — Этот ящик заперт печатями, которые я не могу нарушить: печатями Святой Троицы. Ты должен открыть ящик во имя Отца, Сына и Святого Духа. Точно так, как он был и запечатан.

— Но у меня все еще нет гарантии, что я получу Джейн живой, целой и здоровой.

— На этом свете нет никаких гарантий, Джон. Ты должен просто верить мне.

— Не знаю, должен ли я тебе верить вообще.

— А веришь ли ты, что я могу распороть тебе живот, как тому полицейскому, который пытался тебе помочь? Или что я могу разорвать тебя на куски, как Дэвида Дарка? Хоть я и заключен, а я все еще обладаю великой мощью, Джон.

— Я хотел только знать, чего… чего ты от меня хочешь, — прозаикался я.

Джейн поплыла в сторону зеркала, но зеркало не отразило ее, как будто она была вампиром, от которого меня шутливо остерегала Джилли. Потом Джейн проникла через стекло и посмотрела на меня из зеркала, хотя в комнате ее уже вообще не было.

— Тебе придется поверить, — сказала она и исчезла.

Я долго стоял в опустевшем помещении ресторана. Теперь пришла минута, когда я должен был принять решение. Я уже убедился, что Миктантекутли мог убивать жестоко и безжалостно, что он может приказать мертвым, чтобы те убивали живых. Но я желал также возвращения Джейн, я желал этого с отчаянием, которое намного превышало границы, назначенные любовью. Как будто я непременно хотел показать себе, что чудеса бывают, что мертвые могут восстать из гроба, что весь мир может быть перевернут вверх тормашками.

С тех пор как погибла Джейн, я был уже свидетелем многих необычных и ужасающих событий. Но в эту минуту мне казалось, хотя я и не знаю, почему, что все это были фокусы, предназначенные для терроризирования меня. Лишь только когда я буду держать роскошное тело Джейн в объятиях, лишь тогда я поверю в существование сил, которые человек не может объять ни разумом, ни воображением.

Конечно, тогда я не отдавал себе отчета, что еще никогда со дня гибели Джейн я не был близок к нервному срыву. Видимо, я находился на краю сумасшествия, если не смог уговорить себя, что я должен помочь освободить Миктантекутли. Мне еще сегодня холодно становится от одного этого воспоминания.

Я вышел из ресторана и уже второй раз прошел по доскам веранды. На дворе было так темно, как будто уже наступила ночь, а ведь еле миновал полдень. Корродировавший медный ящик все еще лежал на платформе, прикрытый кусками брезента. С противоположной стороны платформы находился запертый шкаф с надписью ПОЖАРНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ. Обойдя ящик, я подошел к шкафу, осмотрел заржавевшие засовы, а потом несколько раз сильно ударил ногой, пока левая часть дверей не оторвалась и я мог ее полностью отломать. Внутри был свернутый шланг и то, что я искал: топорик пожарника на длинной рукояти.

Я вернулся к ящику и стянул брезент. Он казался еще большим, чем до этого: зеленый, массивный и зловеще молчаливый. Я коснулся пальцами чешуйчатой поверхности и почувствовал удивительный приступ страха, совсем так, как будто, не желал этого, коснулся в темноте гигантской стоножки. Потом, под влиянием импульса, замахнулся топориком и нанес сильный удар по боку ящика.

Раздался глубокий звенящий звук, а ящик как-будто задрожал. Я нашел место удара. Острие топорика проникло глубоко и почти пробило металл навылет. Медные стенки имели вначале максимум дюйм толщины, но из-за уничтожающего действия соленой воды они стали почти в два раза тоньше.

Я снова размахнулся топориком.

— Освобождаю тебя, — прохрипел я, когда лезвие пробило крышку ящика.

— Освобождаю тебя во имя Отца.

Я еще раз размахнулся и ударил.