Страница 36 из 41
Я касаюсь ладонью груди Марджори. Вот наглядное преимущество малой силы тяжести – нет отвислых бюстов.
– Тебе было хорошо?
– Да... А тебе?
Этот вопрос – уже гигантский прогресс: ее интересуют не только свои ощущения!
– Да, очень. – Я почти не вру.
Сейчас Марджори спохватится. Самое время поставить меня на место.
– Цени. Многим ли эксменам выпадало хоть раз в жизни испытать такое счастье?
От скромности она точно не умрет.
– Зато никаких венерических болезней, – ехидно возражаю я. – Сколько лет уже...
– Нашел о чем вспомнить, дуралей! – Марджори притворно сердится. – Главное, вовремя!
– А разве что-нибудь бывает вовремя?
Она замолкает, подыскивая ответ. Экий я философ-максималист... Конечно, бывает. Стакан воды для умирающего от жажды. Стопка водки после учебного полета. Полкружки самогона – почти всегда. Женщина – очень часто. Хотя бы такая женщина, как Марджори.
– У тебя есть дети, комендант? – спрашиваю я.
– Если будешь называть меня так – посажу в карцер.
Чем-то она отдаленно напоминает Маму Клаву.
– Не посадишь. Так как насчет детей, Мардж?
Пауза – и неохотный ответ:
– Я рожала два раза. Оба раза родились мальчики. Эксмены. Второй получился удачным. А первый был слабеньким... я не уверена, что он еще жив. У него определили врожденный порок сердца.
Мы долго молчим.
– А девочки? – наконец спрашиваю я.
– Пока не получилось. – Марджори улыбается. – Но ведь я не совсем старая, я еще могу родить, правда?
Пожимаю плечами:
– Откуда мне знать?
– Конечно. – Она разочарованно вздыхает. – Какое тебе дело...
Я даже пожалеть ее не могу. Даже посочувствовать ей – не получается. Потому что внутри меня – песня! Развеселая такая, под аккордеон. Не от полноты упоения сексом, нет, хотя секс, что ни говори, штука приятная, – а от того, что сегодня Марджори проговорилась: предельная сопутствующая масса при телепортации не вбита в генах в виде раз и навсегда закодированного числового значения, а увеличивается тренировкой, правда, лишь в детском возрасте. Наверное, в раннем детском, подобно интеллектуальным способностям: генетически задана предельная скорость развития ума, хочешь – развивай, сколько успеешь, лет этак до пяти, не хочешь – никто не заставит. Что ж, и то хлеб.
Экий я скромняга... Какой хлеб – пирог! Вкуснейший кусок шоколадного торта с цукатами, орехами, толикой рома и ванильной какой-нибудь крем-прослойкой! Не без горчинки, конечно: выходит, тебе, дружок, трепыхаться уже бесполезно, тренировки ничего не дадут, как таскал ты с собой в Вязкий мир не более дюжины килограммов, так и будешь таскать впредь, и смирись. Хотя зачем тебе больше? В телепортирующие грузчики ты не нанимался, а твой персональный скафандр-эластик с запасом воздуха весит куда меньше дюжины ка-гэ, в Вязком мире в нем можно сделать изрядный променаж. Его даже не порвет внутренним давлением в вакууме, если тебя угораздит промахнуться при абордаже, – успей только верно сориентироваться и сделать следующий нырок, прежде чем закоченеешь насмерть, потому как теплозащиты у твоего невесомого эластика нет никакой, о чем тебя честно предупредили...
Но неважно это сейчас, и душа моя поет оттого, что сегодня мне приоткрылось новое, сам собой упал в ладонь недостающий кусочек смальты из полуосыпавшейся мозаики этого мира... Сейчас я его прилажу на место. Вот так. А интересно знать: способности к телепортации передаются генетически по мужской линии или нет?
Кто ж тебе даст ответ, умник? Кто и когда ставил такие эксперименты? Кому это надо? Хотя... в Департаменте федеральной безопасности в принципе могли. Федеральной безопасности ради. Но даже если это так, то с чего я взял, что они сами положат мне в ладонь еще один – важнейший! – фрагмент мозаики?
Все равно крайне любопытно, кто был мой биологический отец.
Не верю в телепатию, верю в совпадения. А совпадение вот какое: сейчас мысли Марджори, оказывается, плывут по тому же руслу, что и мои. Не совсем в кильватер, конечно, и даже по другой протоке, но...
Я даже вздрагиваю.
– Я хочу сказать тебе одну вещь, Тим. Одну очень серьезную вещь. Я не предохраняюсь.
– Ты серьезно?
– Вполне. Ты ведь был спермодонором, а ты силен и красив, наверняка многие женщины тыкали пальцем в твои данные и говорили: «Мне вот от этого». Наверное, у тебя уже тысяча детей, ну так вот... я хочу, чтобы родился тысяча первый. От меня.
– А если опять будет мальчик?
– Я хочу девочку, но если родится мальчик... то я не знаю, как быть. Правда не знаю. Не хочу снова отдавать. А если... если он унаследует твои способности, Тим? Что тогда с ним будет? И если ОНИ узнают – нет, только заподозрят! – что он твой сын?!
Укол жалости настигает меня только теперь. И я глажу, глажу ее коротко стриженные волосы, жалея, что моя ладонь такая жесткая и заскорузлая... ладонь эксмена... тут что-нибудь понежнее надо, да и ласкать я совсем не умею. Марджори отстраняется – не хочет расчувствоваться, дабы не увидел я хоть одну ее слезу.
– Может быть, еще не поздно начать предохраняться? – осторожно спрашиваю я.
Печальная улыбка мне в ответ:
– Возможно, уже поздно.
– М-да...
Что я могу еще сказать, ну что?
Мычать – могу.
А сказать нечего.
И грызущий червячок в сердце. Голодный, жадный, шустрый. Проедающий насквозь.
– Я хочу, чтобы ты знал одну вещь, – вполголоса говорит Марджори. – С твоим предшественником я предохранялась. Только не вообрази о себе невесть что...
Сглотнуть слюну – словно выпить стакан жидкого огня. Жжет.
– Спасибо, Мардж...
– Не за что. Мои проблемы, мои решения. Моя дурь. Справлюсь. Не бери в голову. Можешь считать это приказом.
– Постараюсь...
– Я кормила их грудью, обоих своих малышей. – Глаза Марджори все-таки увлажняются. – Конечно, я знала, что совершаю ошибку... но Тим, ты никогда не сможешь понять, какое это наслаждение! А потом, когда мне пришлось отдать того, первого, я пришла домой, в большую пустую квартиру, заперла дверь на все замки, легла на постель и наглоталась барбитуратов... Каким-то чудом я осталась жива, так что никто ничего не узнал и не заподозрил. Теперь знаешь ты.
– Спасибо тебе, Мардж... А второй?
– Я оттягивала вторую беременность, сколько могла, но ведь мы, люди, обязаны произвести на свет минимум двух младенцев... И потом, всегда есть надежда родить девочку. Когда я узнала, что будет мальчик, сначала чуть с ума не сошла, пришлось даже сходить к психотерапевту. Потом... потом примирилась. И отдала второго сына гораздо легче, чем первого, только потом какое-то время сильно пила... Ничего, справилась сама.
– Как?
– Стала делать карьеру. Мне хотелось быть независимой... хоть в чем-то.
– По-моему, ты этого добилась.
– Разве? Ты знаешь, что стало с твоим предшественником?
Киваю:
– Его вышвырнули в космос живьем через ракетную шахту. Говорят, по твоему приказу.
Глаза Марджори сужаются. Сейчас она похожа не на несчастную мать – скорее на большую хищную кошку. Может быть, пуму.
– Все правильно, такой приказ был. Передо мной положили лист бумаги, я подписала.
– Ну вот...
– Ты не все знаешь, – мурлычет Марджори. – Его выкинули в космос в скафандре с хорошей теплоизоляцией и запасом воздуха на пять часов. Он не погиб от декомпрессии и не замерз в сосульку, что в общем-то тоже было бы легкой смертью. Ему оставили радиосвязь, он пять часов умолял выслать за ним спасательную шлюпку...
– Тебе приятно об этом рассказывать?
– Я еще не все тебе сказала. – Марджори странно улыбается, и до меня не сразу доходит, что она сдерживает судорогу лицевых мышц. – Его вышвырнули, а меня заставили сидеть и слушать его мольбы, его рыдания, потом хрип... Как назло, в тот день на Юпитере не было сильных гроз, и слышимость была превосходной. А самое страшное наступило, когда я не услышала ничего, кроме незначительных помех. Почти полная тишина, понимаешь?