Страница 32 из 41
– А... – машет он рукой, тяжко вздыхает и зевает с прискуливанием. – Приходили тут... Я их погнал, надоели. Сижу вот, пялюсь незнамо зачем. Повеситься от такой жизни...
– Будешь вешаться – позови меня.
– Зачем? – настораживается Мика.
– Интересно. Посмотреть хочу, как ты при этой тяжести...
– Остряк-самоучка... А у тебя что, сегодня полетов нет?
На сей раз вздыхаю я.
– Мое корыто на профилактике. Регламентные работы по полной программе. Если до завтра управятся – и то хлеб.
Мика не удивлен: все на базе знают, что к моей капсуле у техников повышенное внимание – наверняка в ущерб другим боевым единицам, что признано полностью оправданным. Если в бою из-за технических неполадок выйдет из строя сразу десяток капсул прикрытия, эта неприятность еще не станет фатальной, зато если откажет одна-единственная капсула, моя, – весь план операции, по правде говоря, вполне безумный, вроде попытки высечь нависшую над головой волну цунами, полетит ко всем чертям.
– Тогда садись. – Мика кивает на соседнее кресло. – Вдвоем скучать веселее.
Понять его можно. Вот диспетчеру, что сидит в почти такой же башне по ту сторону скал, скучать не приходится – то взлет, то посадка, то нештатная ситуация, когда все на ушах не то что стоят, а пляшут чечетку. А здесь место тихое, зевотное. Кто-то решил, что присматривать за автоматикой, обеспечивающей функционирование базы, должен специальный эксмен – вот Мика и присматривает в наказание, сатанея от тоски. Все-таки лучше, чем карцер.
– Нет, я пойду... В другой раз посидим.
– В другой так в другой, – со вздохом соглашается Мика и вдруг ненадолго оживляется: – Погоди, ты уже слышал, что учудил Семецкий?
– Кто?
Наверное, тоже литературный герой.
– Ты его можешь и не знать, он из недавних. Большой такой, волосатый...
Да, кажется, был такой в позапрошлом пополнении, не то пилот, не то техник, не помню. На базе уже больше пятисот человек, ну не в состоянии я запомнить такую прорву имен, фамилий, специальностей и даже лиц.
– Ну?
– Ночью свалился в чан с черной икрой. Полез в горловину зачерпнуть втихаря банкой – и соскользнул. Говорит, трясина та еще, едва не затянула. Пока барахтался, пока вылез – как есть зернистый негр. Еле отмылся. Вся смена ржала, кроме кухонного техника, – ему-то весь чан стерилизовать заново.
Я улыбаюсь и киваю, показывая Мике, что оценил юмор ситуации. Наверное, этот предприимчивый эксмен поражен безоглядной любовью к черной икре, если за месяц она не успела ему надоесть хуже синтетической каши, имитирующей по прихоти кухонного техника то рис на молоке, то овсянку, то манную размазню, а то и вовсе ничего не имитирующей. Икра, разумеется, не каша, но тоже пища искусственная, из генетически модифицированных дрожжей, что выращиваются глубоко под поверхностью в обширных полостях подле вспомогательного реактора и без жесткого облучения перестают расти и размножаться. О вкусах не спорят, но я бы в тот чан не полез даже в мои первые дни на Ананке.
Вдвоем, может быть, скучать и веселее, но лучше уж я послоняюсь по базе. Тут есть где послоняться ради отсрочки мышечной атрофии. Коридоры, проходы, закоулки, лифтовые колодцы, кольцевой туннель с монорельсом... много чего нарыто. Тенями бродят техники-обходчики. Навстречу мне попадается взмыленный Джо Хартрайт, пилот из моего звена. Видно, что он только что посадил капсулу после учебного полета и вряд ли расположен к разговору, а расположен принять душ, если нынче в нем есть вода, а затем вытребовать у каптенармуса свои законные сто граммов сорокаградусной, долить вонючим самогоном, если не хватит, и завалиться спать.
Не хочу ему мешать, но он останавливает меня сам:
– Твой этот протеже... Синюхаев... гони ты его в шею!
– А что такое?
– Отрабатывали слетанность, как всегда. Я крутанул разок несильно, – Джо показывает ладонью свой маневр, – он и отвалился, раззява. Сразу. По-моему, толку с ним не будет.
– Ладно... Кого посоветуешь взять?
– Лучше других Онегин, но он не захочет. Да и трепло то еще, уши завянут. Может, Мбога? Хороший пилот.
– С его акцентом? Я его и в спокойной-то обстановке понимаю с третьей попытки. Весело мне будет в бою его слушать...
– На тебя не угодишь, – ворчит Джо. – Хорошо, я подумаю.
– Думай, думай...
Мы расходимся. Цок! цок! – магнитные подошвы. Ходить здесь можно привыкнуть, но не побегаешь. Между прочим, по объявлении боевой тревоги весь личный состав базы обязан занять места по боевому расписанию в течение трех минут и ни секундой больше. Не знаю, чья шибко умная голова выдумала такой норматив, но убежден, что ноги, прикрепленные к этой голове через переходник туловища, никогда не носили магнитной обуви. Проверено много раз: половина персонала, особенно из дальних жилых секторов, элементарно не успеет. Монорельсовые кабинки не панацея. По слухам, для базы на Церере разработан проект пневматического эксменопровода, где спецы, ветром гонимы, скользят по резиновой трубе с тефлоновым покрытием вроде пуль в стволе духового ружья. Тоже, видать, умная голова думала...
Ну отчего у нас всюду такая дурь? Ведь если мне – в который уже раз! – заявят, что женщины в силу склада их ума принципиально склонны лишь к жесткому администрированию, а не к техническим озарениям, я первый скажу, что это неправда. Можно сколько угодно пытаться утешиться тем, что мощный и компактный плазменный двигатель, подаривший людям планеты, был придуман и доведен до воплощения именно мужскими мозгами еще во времена смердящего загнивания патриархата, где-то между Сандрой Рамирес и Анастасией Шмалько, – но случайный приоритет не утешает. Кто изучал историю глубже общеобразовательного курса для эксменов, должен знать, что в конце Темных веков женщины почти повсеместно добились равноправия, хотя бы формального, и с успехом конкурировали с мужчинами. Насчет гениальности не скажу, не знаю, но технические и научные таланты среди них встречались, это точно.
Так что же с ними стало потом? Прорыв Сандры Рамирес в Вязкий мир – благословение феминизма или проклятие?..
Неужели и впрямь абсолютная власть развращает абсолютно? Где же смысл человеческой возни на маленьком уютном шарике Земли, где цель? Сохранение и воспроизводство? Да, конечно. Надо крепко ушибиться головой, чтобы возразить против того, к чему стремятся муравьи и тараканы, не то что человек. Но что есть цель, а что средство? И где она, настоящая цель? Выживание? Благоденствие хотя бы половины человечества? Неограниченная космическая экспансия?
Да что там плазменный двигатель! Приятная, но мелочь. Если бы полтора века назад все обернулось иначе и если бы человечество каким-то чудом не умертвило притом самое себя, то мы уже давно освоили бы Солнечную систему, а возможно, достигли бы и звезд! Вопрос в другом: зачем? Чтобы опять искать смысл, не найти его и забыться в работе, видя в решении очередной грандиозной задачи хотя бы суррогат смысла? Так что же, смысл – в вечных поисках смысла? В напрасных поисках того, что не дано нам природой?
Глупость какая-то...
Раньше меня редко посещали такие мысли, а теперь нет от них никакого спасения. Даже в тренировочном полете – нет-нет да и накатит. И ведь понимаю умом, что во всем этом мозговом онанизме нет ни малейшего толку, а поделать с собой ничего не могу. Наверное, это оттого, что уж очень немного времени нам осталось: две недели, четырнадцать земных суток... то есть с утра было ровно четырнадцать, а сейчас уже меньше. Шевелится что-то внутри, протестует, пытается напоследок додумать, понять что-то очень важное... И не один я такой.
Идет время. Был зеленым салагой, стал старожилом... Вдвое выросла база на Ананке. Четвертая космическая эскадра доведена до штатного состава в шесть полноценных эскадрилий, двадцать четыре звена, половина пилотов имеет сто и более часов самостоятельного налета, техники обучены, боеприпасов и топлива хватит с избытком... А главное, сейчас мы знаем больше, чем год назад. Яркие вспышки десятков уничтоженных зондов выявили точную конфигурацию невидимого барьера и скорость его приближения. С высокой долей вероятности мы можем назвать звезду, окруженную семьей планет – кстати, давно открытых, – вероятно, служащих колыбелью иной цивилизации. Невзрачный желто-оранжевый карлик в Геркулесе, едва видимый невооруженным глазом, оказался центром гигантской, в сотню световых лет, кордонной сферы, кажущейся плоскостью в том малом ее кусочке, что достался на долю Солнечной системы. Границы.