Страница 56 из 63
В 1906 году в издательстве «Шиповник» вышел первый сборник Б. Зайцева «Рассказы. Книга 1-я», который поддержали критики в разных газетах и журналах, затем второй сборник рассказов, третий сборник рассказов (1909—1911), роман «Дальний край» (1913—1915). В этих сборниках и романе автор рассказывает преимущественно о московской интеллигенции, в образах которой угадываются черты автора и его жены Веры Алексеевны, герои испытывают тревожные волнения во время революции, хоронят близких друзей, единственная ценность в жизни – это их любовь. «Дальний край» попал под обстрел критики. «Его герои – вовсе не «русская интеллигенция», но лишь московская богема; они действуют на фоне русской революции, и этот фон окончательно губит их», – писал Р. Иванов-Разумник (Заветы. 1913. № 6), а другие критики, А.Б. Дерман, В.Л. Львов-Рогачевский, Л.Н. Войтоловская, А.А. Бурнакин, В.П. Кранихвельд, на разные лады объясняли причины этой неудачи: Б. Зайцев – мастер короткого рассказа, роман ему не по плечу. А. Бурнакин в рецензии «Засахаренная революция» (Новое время. 1913. 4 октября) подвёл итог идеологическим спорам вокруг этого романа Б. Зайцева.
В 1916—1919 годах в «Книгоиздательстве писателей в Москве» вышло первое Собрание сочинений в семи томах. В одном из интервью литературоведу Венгерову Борис Зайцев вспоминал о начале творческой работы: «Начал с повестей натуралистических; ко времени выступления – увлечение т. н. «импрессионизмом», затем выступает элемент лирический и романтический. За последнее время чувствуется растущее тяготение к реализму». В автобиографическом очерке «О себе» Б. Зайцев называл близких ему по духу писателей – Гоголя, Чехова, Пушкина, Данте, Гёте, Флобера: «Для внутреннего моего мира, его роста Владимир Соловьёв был очень важен… Соловьёв первый пробивал пантеистическое одеянье моей юности и давал толчок вере» (Возрождение. Париж, 1957. № 70). «Духовное развитие З. шло от неопределённого мистич. ощущения божественности мира к твёрдому православию, переломным на этом пути оказалась революция, к-рую он решительно не принял. Потрясения, связанные с рев. событиями (гибель племянника – офицера, убитого толпой в февр. 1917; арест З. в 1921; тяготы разрухи и голода, болезнь) вызвали в З. религ. подъём и окончательно определили его путь к Церкви», – писала Е.В. Воропаева (Воропаева Е. Русские писатели. 1800—1917: Биографический словарь. М., 1992. Т. 2. С. 312).
В 1922 году заболел брюшным тифом, для лечения выехал за границу, жил в Германии, потом в Италии, в 1924 году переехал в Париж, активно сотрудничал с «Современными записками», «Возрождением», «Русской мыслью», «Новым журналом».
Сборник рассказов «Улица св. Николая» (1923), сборник рассказов и новелл «Рафаэль» и сборник очерков «Италия» (1922) надолго определили творческие искания Бориса Зайцева – религиозная тема и полный уход от современности в мир европейской культуры.
Б. Зайцев написал несколько романизированных биографий «Жизнь Тургенева» (Париж, 1932), «Жуковский» (Париж, 1951), «Чехов» (Нью-Йорк, 1954) и две книги мемуаров «Москва» (Париж, 1939) и «Далёкое» (Вашингтон, 1965).
«Дневник писателя» Борис Зайцев опубликовал в 1929—1932 годах в парижской газете «Возрождение»; в нём поведано о злободневных проблемах культурной, общественной и религиозной жизни русского зарубежья. «Бесстыдница в Афоне», «Иоанн Кронштадтский», «Оптина пустынь», «Сын Человеческий», «Памяти погибших», «Вновь об Афоне», «Об интеллигенции», «Итальянский друг России», «Крест», «Новые книги Муратова», «Дела литературные» – здесь множество ярких, колоритных портретов русских людей проходит перед глазами читателей. Иоанн Кронштадтский не был оценен официальными кругами, но народ, простые люди, ломился на его богослужения. Многих людей спасал он от болезней, о чём рассказал в своей книге о нём отец Василий Шустин. «Русская народная природа очень сильно была в нём выражена, эти голубые, совсем крестьянские глаза, полные ветра и полей, наверно, действовали неотразимо – особенно когда горели любовью и молитвой. О. Иоанн являлся своего рода «Николой Угодником», ходатаем и заступником, к нему можно обратиться в горе, беде, в болезни – он поможет. Недаром всюду, где он появлялся, собиралась толпа – так было и всегда с существами, как он» (Зайцев Б. Дневник писателя. М., 2009. С. 65). Не обошёл своим вниманием Б. Зайцев и событие в Париже, когда утром 26 января 1930 года сотрудники ОГПУ украли генерала Кутепова, руководителя Русского общевоинского союза (РОВС), ведшего борьбу с большевиками. Сообщение своё Б. Зайцев назвал «Крест» (Возрождение. 1930. 6 февраля). «Мне не важно знать, – писал Б. Зайцев, – такой или этакий был Кутепов, сколько у него врагов, сколько друзей. Сейчас он – знамя мученичества, знамя России распинаемой, он не может, не может не быть своим каждому русскому, каких бы взглядов тот ни был. Горе сближает, но и проводит грань. Кто с тобой, тот свой. Кто против тебя, от того отойду. Пусть он отличнее, он уже не мой» (Зайцев Б. Дневник писателя. С. 98).
Огромное впечатление сейчас производит имя Павла Петровича Муратова (1881—1950), писателя и искусствоведа, о котором Б. Зайцев не раз писал ещё в 1912 году, когда вышла книга П. Муратова «Образы Италии» в двух томах. А сейчас, когда вышла в свет и третья книга «Образов Италии» (Берлин, 1924), Б. Зайцев дал многогранную характеристику деятельности П.П. Муратова, отметив, как искусствовед от «образов Италии» перешёл к русской иконе: «Изучение итальянского Ренессанса, византийской и эллинистической живописи привело к русской иконе. В этой области довелось ему многое сделать. Как раз начало нашего века ознаменовано новым подходом к искусству древнерусскому: зодчеству, фресковой живописи, иконе. Имена Муратова, Остроухова, Анисимова навсегда связаны с этим возрождением старой Руси в огромных художнических её делах… Много тут помогла так называемая «расчистка» икон и фресок – высвобождение их от позднейших записей… В связи с этим движением, опираясь на него, появилась «Древнерусская иконопись» Муратова, установившая прямую связь нашего иконного художества с Византией… Но и не просто Византия дала нам нашу иконопись – а Византия лучшего своего, неоэлинистического расцвета (ХII в.)» (Возрождение. 1931. 30 мая).
В «Дневнике писателя» Б. Зайцев упрекает Леонида Леонова, который так хорошо начал свой творческий путь, но потом в романах «Барсуки» и «Соть» начал сдавать: «Почти за десять лет работы лучшая вещь – тот же «Петушихинский пролом», «Барсуки» сумбурны, многословны, в них есть аляповатость, но это можно читать. «Вора» уж просто не дочитаешь (я, по крайней мере, не мог, до такой степени длинно, фальшиво, лубочно)… И вот у меня на столе «Соть». Это ещё новый поворот. Самое в ней, пожалуй, интересное (но и страшное) – это: как за десять лет сумели обработать и сломить человека даровитого, настоящего, может быть, даже крупного писателя…» (Зайцев Б. Дневник писателя. С. 135).
Зайцев Б. Избр. произв.: В 3 т. / Вступ. ст. и коммент. Е. Воропаевой. М., 1991.
Зайцев Б. Дневник писателя. М., 2009.
Василий Макарович Шукшин
(25 июля 1929 – 2 октября 1974)
Родился в селе Сростки Бийского района Алтайского края в крестьянской семье. Учился в сельской школе, работал в колхозе, в 1944—1947 годах учился в Бийском автомобильном техникуме. Отца, Макара Леонтьевича Шукшина, помнил плохо, он был арестован в 1933 году органами ОГПУ, но, по словам близких, это был огромный мужик, работящий и неразговорчивый. В 1956 году был реабилитирован. Мать, Мария Сергеевна Шукшина (в девичестве Попова), религиозная, сохранила в душе богатый народный русский язык, полный диалектизмов, пословиц и поговорок; она была любительницей песен, сказок. Многое передалось от неё сыну.
До службы на флоте в 1949 году В. Шукшин перепробовал много рабочих профессий, трудился в Калуге на строительстве турбинного завода, во Владимире на тракторном заводе, на стройках Подмосковья. Был, по его словам, попеременно разнорабочим, слесарем-такелажником, учеником маляра, грузчика. После службы на флоте в 1952 году в селе Сростки работал директором вечерней школы, преподавал русский язык и литературу. В 1953 году сдал экстерном экзамены в средней школе, 31 августа 1953 года желанный аттестат зрелости был на руках. В том же году он поехал в Москву и поступил на режиссёрский факультет ВГИКа. Хотя сначала пробовал поступать в Литературный институт, не прошёл. Вплотную столкнувшись со студентами ВГИКа, понял, что образования недостаточно. «Мне было трудно учиться, – писал В. Шукшин. – Знаний я набирался отрывисто и как-то с пропусками; кроме того, я должен был узнать то, что знают все и что я пропустил в жизни» (Статьи и воспоминания о Василии Шукшине. Новосибирск: Новосибирское книжное изд-во, 1989. С. 199).