Братья Ждер

— Пока я на господаревой службе, — объяснил он, — я никак не могу умыкнуть тебя. Разве что поскакать в Тимиш, открыться матушке, — пусть посылает уводчиков. А если я открою Алексэндрелу-водэ то, что узнал от тебя, нам не миновать обоим беды, — ведь княжич считает, что я в Тимише. А я, лукавец, примчался сюда. За это государь вправе снести мне голову, ибо я нарушил клятву и побратимство наше. Так что если Алексэндрел-водэ повелит мне приехать с ним сюда, я должен покориться, А случится беда, долг мой — стоять рядом с ним и защищать его. Если и придумаю что-нибудь и помешаю ему приехать сюда, то накажу в первую очередь самого себя: ведь я умру тогда от жажды — ты единственный мой родник. Да, может, все это тебе померещилось и тревоги твои напрасны?

— Возможно, — вздохнула девушка. — Обними меня еще и скажи, выпадет ли мне такое же счастье на будущей неделе. Я буду считать часы. И никому не говори о том, что узнал. Теперь мне страшно за тебя. Без тебя не жить мне на свете…

Они тут же забыли о грозящих бедах и несчастьях и расстались только тогда, когда петухи на дворе пропели поочередно вторую зорю.

ГЛАВА XI

Ионуц Ждер узнает о ловушке, угрожающей его господину

В Сучаву Ионуц возвращался, исполненный сладостных воспоминаний о минувшей ночи. Любовные грезы до того владели им, что он не замечал дневной жары, и все же его не покидала тревога. Чтобы избежать нежелательных встреч, он свернул с большой дороги к холмам, с которых виднелась Молдова-река.

Позже он и сам не мог объяснить себе, почему принял такое решение. Возможно, опасался встретить гонцов княжича, которых Алексэндрел мог направить в Ионэшень. А может быть, боялся, как бы не встретился ему и сам Алексэндрел. Ведь среди повелений, которые в те дни рассылал во все стороны князь Штефан, могло быть и такое, которое позволило бы княжичу завернуть туда, куда его манила любовная страсть. А проселочной дорогой редко пользовались господаревы гонцы. На случай, если кто-нибудь узнал бы его и княжич Алексэндрел удивился бы, почему он скачет с севера, когда ему надлежит ехать со стороны заката, Ждер готовил подходящее объяснение. Решение свернуть с большого шляха, вызванное признаниями Насты, было словно яркий луч, прорезавший тьму забот, обрушившихся на его любовь. Он ощущал смутную тревогу, словно олень, который бредет по лесу в поисках водопоя и пастбища и, прислушиваясь к зову любви, всем своим существом напряженно и чутко ловит малейшие признаки опасности.

Итак, он ехал неторопливой рысцой по дорого, окаймленной тополями. Тайная игра случайностей и смутное предчувствие, заставившее его внезапно свернуть с тракта на узкую дорожку, вскоре привели его к удивительной встрече.

Вдали на дороге показалась ехавшая навстречу телега, запряженная лошадью под дугой. Над телегой в недвижном воздухе плыли легкие облака пыли.

Подъехав ближе, Ждер заметил в телеге знакомое лицо и остановил коня. На козлах, держа бич и вожжи в руках, сидел слуга, слева от него дремал, казалось, разморившись от зноя, трактирщик Иохан Рыжий с улицы оружейников в Сучаве. Обрадовавшись встрече с приятелем, Ионуц поставил коня поперек дороги, но Иохан Рыжий вовсе не дремал. Как только телега остановилась, он сразу поднял красный нос и быстро заморгал, пытаясь собраться с мыслями.

— Ого! Рад, очень рад видеть доброго друга, — ухмыльнулся он. — Вот уж десять дней, как ты не был у нас. Откуда едешь, пан Ионуц?

— Из Тимиша, — уверенно ответил Ждер.

— Из Тимиша? — удивился корчмарь. — Насколько мне известно, так называется в Молдове лишь одно место и находится оно совсем в другой стороне.

— Верно, приятель, — улыбнулся Ионуц. — Из Тимиша дорога ведет в святую Нямецкую обитель. А в обители проживает мой брат, который послал меня с поручением в горы, к благочестивому отцу Иллариону. В скит я поехал прямо из Нямецкой обители, а теперь возвращаюсь туда, где ждут меня дела и долг мой.

— Понимаю, понимаю, — лениво поддакивал Иохан.

Но Ионуцу почудилось, что честный корчмарь, думавший о чем-то своем, и не слушал его расплывчатых объяснений. Почтенный корчмарь с виду как будто устал или не выспался. Но как только он захихикал, давая понять, что не верит ни одному слову Ионуца, тот догадался, что сонливость Иохана вызвана иными причинами. Действительно, хихикая, купец прикрывал свое лицо ладонью, словно стыдясь, что у него такой пунцовый нос.

— А нельзя ли и мне узнать, пан Иохан, куда ты путь держишь?

— Что ж! Путь мой, любезный пан, как всегда, ведет во Львов. Хотя, возможно, придется сделать остановку и пораньше, как только перейдем рубеж.

Услышав эти слова, усатый кучер в ляшском одеянии толкнул Иохана в бок рукояткой бича.

— Что такое, Викентий? — удивился корчмарь.

— Ничего, Иохан.

Ждер кинул взгляд на своего татарина. Служитель, остановив коня посередине дороги, равнодушно посматривал на рощу, видневшуюся за скошенными лугами.

— Итак, любезный пап Ионуц, — переменил разговор корчмарь, — ты едешь в Сучаву именно в то время, когда другие покидают город. Поторопиться бы тебе…

— Зачем?

— А чтоб сопровождать его светлость Алексэндрелу-воде.

— Сопровождать? Куда?

— Будто сам не знаешь, — захохотал купец, широко раскрыв щербатый рот.

— Ничего я не знаю, — простодушно возразил Ждер.

— Нет, знаешь. А коли и впрямь не знаешь, то поспрошай медельничера Думитру Кривэца. Впрочем, и его не спросишь — он тоже уехал сегодня утром с княжичем Алексэндрелом.

На этот раз служитель, сидевший на козлах, толкнул своего хозяина локтем. И хотя он это проделал быстро и украдкой, Ждер заметил его движение. Он насторожился, словно гончая, учуявшая добычу. Из тучи промелькнувших мыслей, словно молния, метнулось подозрение. Длинный нос Ионуца сразу покрылся рябью морщинок. Тронув усики и погладив свою родинку с куньей шерстью, он свистящим шопотом позвал служителя, как делал это на охоте:

— Ботезату!

Татарин вздрогнул. Взглянув на своего хозяина, он увидел, что тот переменился в лице и насторожился. Возница быстро пробормотал что-то по-ляшски Иохану.

— Ехать надо! — решительно заявил он. — А то опоздаем, и пани Мина разгневается.

— Не торопись, приятель, — сказал спокойно Ионуц. — Куда вам надо ехать? И почему разгневается пани Мина?

— А потому, что наш хозяин больно пристрастился к вину. И говорит глупости. Сует нос не в свои дела.

Ждер внезапно закричал:

— Ни с места! Никто отсюда не двинется, пока я не разберусь, что к чему.

Корчмарь вздрогнул, объятый внезапным ужасом, и заметно протрезвел.

— Не понимаю, чего ты гневаешься, пан Ионуц, — начал он, криво усмехаясь. — Разве мы с тобой не такие же приятели, как и с паном медельничером Кривэцем? Разве ты не бывал у нас, не угощался под нашим кровом?

— Бывал.

— Что же удивительного, если мы, ваши приятели, кое-что знаем о том, что делается при дворе светлого государя нашего? Ведь узнали-то мы это от ваших же милостей, хе-хе!

— От меня вы ничего не узнали!

— Ну, стало быть, узнали от медельничера, коли не от тебя. Не все ли равно? Мы зла не замышляем и верно служим господарю. Дозволь нам проехать, брось шутки.

— Я не шучу, пан Иохан. Никуда вы не уедете, покуда я не разберусь, в чем тут дело. Когда выехал княжич Алексэндрел? Отвечай.

— Это всякому известно. Сегодня поутру.

— Хорошо. А теперь скажи мне то, что известно немногим. Куда он уехал? И не увиливай, я понял, что ты знаешь.

— Я не увиливаю, пан Ионуц.

— И объясни мне, отчего ты сам пустился в путь именно сегодня?

— У меня дела в Рэдэуць.

— Нет, ты только что говорил, что едешь по своим делам за рубеж. Что это за спешные дела и кому ты собираешься передать то, что говорил мне?

— Что передать? Не приставай ко мне, пан, оставь меня в покое. Я человек в летах, честный и уважаемый, а ты еще ребенок. Погоняй, Викентий!

Маленький Ждер насупился, взъерошился и закричал, что есть силы: