Братья Ждер

Племянник отступил на два шага. Услышав эти слова, он с удивлением посмотрел на своего дядю.

— Печальна и одинока моя жизнь на земле, — продолжал архимандрит Амфилохие. — В тот день, когда я посвятил свою жизнь богу, когда я произнес обет отречения от всего мирского во имя служения всевышнему, свершилось одно из злодеяний Мехмет-султана. Одолев христиан в Румелии [59] и истребив войска греков, он повелел муллам взобраться на все башни христианских городов и селений и прокричать оттуда, что Христова вера растоптана ногами мусульман. Пусть все христиане знают, что великий Мехмет не успокоится до тех пор, пока не покорит и не разрушит Константинополь. «Сегодня тринадцатый день ноября по вашему календарю, — кричали муллы. — На будущий год в тот же тринадцатый день ноября великий Мехмет войдет победителем в Константинополь и позволит войскам своим в течение семи дней грабить богатства византийских царей. Он сбросит все кресты с храмов и вместо них укрепит знак пророка Магомета». В этот скорбный для христиан день — тринадцатого ноября тысяча четыреста пятидесятого года — я и принял монашеский постриг. Угроза турок исполнилась, но не на следующий год, как кричали муллы, а через три года. Сердце мое истекало кровью. Мучительные думы владели мною, я лишился сна. Я отказывался от еды и питья, считая себя недостойным принимать ни то, ни другое. Я давал презренному телу лишь столько пищи, сколько требуется для того, чтобы бодрствовал разум. И разум мой бодрствует ради служения Христу. Ради господа бога служил я Штефану-водэ. Чем больше я убеждаюсь в том, что крепнет могущество повелителя моего, тем меньше жгут меня мои огорчения. Чем чаще я видел, как твое усердие приносит плоды, тем больше надеялся, что ты будешь верным слугой и опорой нашего повелителя.

Ты узнал и услышал от меня, что Штефан-водэ тоже принес в жертву свое земное существование. Господь вложил в него великую силу, дабы вновь засветился свет на востоке. Как и у меня, нет иного помысла у князя, — он жаждет освободить Царьградскую твердыню, восстановить кресты, сброшенные в грязь безбожными язычниками. Я хотел, чтобы ты, сын сестры моей, которую я так любил, стал лучом света в моей одинокой жизни, связующей нитью, соединяющей меня с миром.

Вновь в келье настала тишина. В этой тишине отчетливо прозвучали три удара колокола на вышке княжеской часовни. Это было знаком для всего стана и города — оставить всякую работу, ибо Штефан-водэ идет молиться.

— Князь идет, — прошептал Амфилохие. — Я слышу его шаги. Будь внимателен.

Ждер весь превратился в слух. Амфилохие знаком подозвал его к окошечку. Устремив взгляд в часовню, Ионуц не двигался. Мерцавшие в полутьме лампады излучали слабый свет, можно было различить лишь тень господаря, направлявшегося к иконам. Он шел медленно, склонив голову и прижав руки к груди. Саблю и соболью шапку он отдал отрокам; на нем были пояс, шпоры и короткий атласный кафтан зеленоватого цвета. Дойдя до иконы божьей матери, он опустился на колени и положил земной поклон. Затем, склонив чело, стал шептать молитву.

Тогда Амфилохие Шендря взял за руку своего племянника и вышел с ним из кельи; подтолкнув Ждера к двери часовни, он молча указал ему на скамью. Сам сел на другую, рядом с ним. Когда князь кончил молитву, он чуть повернул голову, чтобы убедиться в том, что архимандрит, как всегда в этот час, на своем месте.

Амфилохие Шендря смиренно подал ему знак — он-де находится тут. Затем он прочитал один из любимых псалмов господаря, который потрудился когда-то перевести в Ватопеди с эллинского на молдавский язык.

Ионуц Ждер вдруг почувствовал: вот здесь, в этой часовне, где находятся только три человека, совершается что-то большое, и у него сжалось сердце. Князь тяжело вздохнул; взирая на образ пречистой; глаза Амфилохие увлажнились. Ионуц тоже не мог скрыть волнения и, крепко стиснув зубы, с трудом подавил слезы. Произнесено было лишь несколько слов. Однако в них было заключено все то, о чем говорил ему архимандрит — о себе, о князе, о тех жертвах, которые они приносят во имя Христа. Ждер чувствовал себя маленьким и ничтожным и ожидал хоть единого слова или знака господаря. Прикажи князь — и Ждер Ионуц отправится за моря и океаны, за тридевять земель, ради службы своему повелителю.

Он склонил голову. Амфилохие вновь опустил руку на его плечо.

— Дозволь, отче, коснуться устами твоей десницы, — прошептал Ждер, не решаясь, однако, приложиться к этой тонкой белой руке.

Господарь повернулся и направился к выходу. Казалось, он несколько удивился, увидев Ждера, но потом улыбнулся и, проходя мимо Ионуца, похлопал его по плечу. Под рукой повелителя юноша вздрогнул и стал на колени.

— Следуй, Ждер, куда укажет отец Амфилохие… — сказал князь.

— Ради тебя, государь, я отправился бы и на тот свет, — отважился ответить Ионуц.

— Ты сказал ему? — тихо спросил князь своего тайного советника.

— Нет еще, государь.

Князь рассмеялся.

— Оттуда, куда пошлют тебя, Ждер, совсем недалеко до того места, о котором ты упомянул. Я возлагаю на тебя надежду.

Лишь теперь, услышав этот проникновенный голос, Ионуц почувствовал, как защипало у него глаза и перед ними все стало расплываться. Он поцеловал протянутую руку князя и замер.

— У меня дела с князем, — шепнул ему Амфилохие, — приходи под вечер, когда зажгут свечи.

— Хорошо, я приду, — ответил Ждер, с трудом проглотив комок, подступивший к горлу.

ГЛАВА VI

Рассказ некоего почтенного мужа

Выйдя из часовни через тесный притвор, Ионуц вначале очутился в комнате дворцовых отроков, потом по черному ходу спустился на задний двор. Там его уже поджидал Георге Татару. Кругом суетились слуги, отовсюду спешили наемные воины и всадники, прибывающие с вестями из разных концов страны. Из строений, где размещались немцы, доносился гул голосов и шум; там, сняв с себя пояса и оружие, солдаты готовились к ужину. По тесным палаточным улочкам волы тянули арбы с большими бочками. Водовозы наполняли водою кадки, стоявшие на перекрестках. Много ратников толпилось внизу, в долине, возле родников, где были врыты в землю кадки; там они смывали с себя пот и пыль. В этот час на Торговой улице было тише, сами купцы сидели на скамейках возле опущенных на подпоры ставен, которые днем служили прилавками, а в ночное время наглухо закрывали окна.

— Ты нашел ночлег, Ботезату? — спросил Ионуц.

— Уже нигде нет места, хозяин, — ответил слуга. — Но пока ты был в часовне, ко мне подошел причетник и спросил, твои ли я человек. Я ответил. Тогда он сказал, что по приказу отца архимандрита он должен отвести меня в дворцовые комнаты, потом указал, куда поставить коней. Твоя милость будет спать в келье причетника, я — на дворе у порога, а причетник на сеновале. Я отвел коней на место, снял с них сбрую, убрал все в келью; причетник дал мне ключ, и я вернулся, чтобы дождаться тебя. Пока я ждал, гляжу, ко мне с опаской подходит кривой старик и спрашивает, не я ли слуга конюшего Ионуца. «Я слуга конюшего Ионуца, — отвечаю я. — А тебе что надобно делить с моим хозяином?» — «Да нет, надо бы кое о чем потолковать с его милостью».

59

Румелия — турецкое название стран Балканского полуострова, насильственно присоединенных к владениям османских султанов.