Бледная графиня

— Как! Вы разве не слышали о самоубийстве телеграфиста?

— О самоубийстве? Нет. И конечно, именно того самого, который был нам нужен?

— Да, его нашли мертвым на рельсах, довольно далеко от Баума. Причина самоубийства неизвестна.

— Гм… — задумчиво хмыкнул Гаген. — Если бы Митнахт не был сейчас по ту сторону океана, я бы непременно подумал, что тут без него не обошлось. Эта смерть оказала неожиданную помощь графине. С ней исчезает возможность доказать, кто был отправителем телеграммы. Но ничего! У нас и без того довольно доказательств. Главное, что доказаны отравления. И я приложу все силы, чтобы в ближайшее время подтвердить причастность к ним графини и ее сообщника. Ну, а что касается сына… — Гаген тяжело вздохнул. — Есть вещи, через которые иногда приходится переступать — во имя высшей справедливости.

Бруно понял друга. Он видел, как ему тяжело, как он страдает, но не стал приставать со словами утешения, потому что знал: в таких случаях человек должен все пережить в себе.

Прошло несколько дней, и к Гагену вернулось его обычное присутствие духа. Чувство справедливости взяло верх над любовью к сыну.

Довольная улыбка скользнула по лицу графини, когда она вновь увидела входящего к ней Гагена, ведь до сих пор он не дал против нее никаких показаний. Стало быть, решила она, он покорился. На его же непроницаемо-спокойном лице ничего нельзя было прочесть.

— Ваше появление я расцениваю, ваша светлость, как знак того, что вы изменили свое прежнее решение, — сказала Камилла, приглашая садиться. — И я в долгу не останусь: если вы будете в мире со мной, получите вашего сына.

— Я хотел бы видеть Леона Брассара, — сказал Гаген.

— Да, это совершенно справедливое желание.

— Знает ли он о своем прошлом?

— До сих пор не знал, ваша светлость. Леон Брассар по-прежнему считает себя сыном вашего бывшего слуги.

— Где же он?

— Взгляните сюда, ваша светлость, — поманила его графиня, стоявшая у окна.

Внизу во дворе замка стоял Леон Брассар, готовый вскочить на лошадь, которую подводил ему конюх. Гагену хорошо был виден Леон. Ему хотелось позвать его, броситься к нему, задержать, но — поздно. Леон вскочил на лошадь и быстро поскакал по дороге в город.

— Ваше желание исполнено, ваша светлость. Вы воочию полюбовались вашим сыном.

— Он мне не сын, — глухо проговорил Гаген,

Графиня вздрогнула.

— Вы хотите сказать, что он еще не ваш сын? Но уж это ваша вина, — сказала она.

— Он, наверное, давно был бы моим сыном, если бы у него была другая мать, а не вы, Камилла фон Франкен. Он был бы моим сыном, если бы вы не дошли до такого кощунства и не сделали его орудием ваших преступных замыслов.

— Этьен Аналеско! Только от вас теперь зависит, вернете ли вы себе сына. Но не раздражайте меня. Всему есть предел. Обвинениям и оскорблениям — тоже.

— Что ж, пока я с вами прощаюсь. В следующий раз мы увидимся уже в суде, когда вы будете держать ответ за свои преступления.

— Значит, вы решили пожертвовать своим сыном?

— Я повторяю: он мне больше не сын.

— Хорошо же! Только смотрите, как бы вам не пришлось очень скоро раскаяться в своем решении.

— Я во что бы то ни стало исполню свой долг, и я сам был бы преступником, если бы, жалея сына, стал скрывать истину. И коль уж Леон вступил на путь порока, пусть он понесет заслуженное наказание. Ответственность за это ляжет не на меня — на вас.

— Я не боюсь вас! — гневно воскликнула графиня. — И я без колебаний выполню свою угрозу — ваш сын погибнет. Вы еще не победили, Этьен Аналеско. Не забывайте, что речь зашла о моей жизни, а я ее задешево не отдам. Ступайте, доносите — все это одни пустые слова, а доказательств у вас нет и не будет.

— Предоставьте эту заботу мне. И отвечать вам придется не за вред, причиненный мне, а за ваши злодеяния против покойных графа и графини Варбург, лесничего Милоша, графини Лили, Леона Брассара. Не думайте о бегстве. Я буду сторожить каждый ваш шаг. И не смейте поднять руку на молодую графиню. Это будет только лишним доказательством вашей преступности.

С этими словами Гаген удалился.

— Так умри же! — вне себя от бешенства прошептала графиня. — На этот раз ты не уйдешь от меня.

На следующий день после свидания Гагена с графиней, ближе к ночи, из города к замку Варбург выехал всадник.

Небо затянули свинцовые тучи, начинал накрапывать дождь.

Всадник въехал в лес. Здесь было совсем темно, но всадник, по-видимому, хорошо знал местность, поскольку ехал, не сбавляя хода.

Вдруг лошадь шарахнулась в сторону, чего-то испугавшись.

— Кто тут? — крикнул всадник, заметив на дороге темную человеческую фигуру.

— Какое вам до этого дело? — послышалось в ответ. — Поезжайте своей дорогой, а свою я и сам найду.

Голос показался всаднику знакомым, и он придержал лошадь.

— Да кто же вы? — снова спросил он.

Незнакомец пробормотал что-то сердитое в ответ и исчез в придорожных кустах.

«Гм, кто же это мог быть? — удивленно подумал всадник. — Не думаю, что кто-то из слуг замка».

Он пришпорил лошадь и продолжил путь. Было около полуночи, когда он приблизился к замку. Всадник свернул на боковую тропинку и осторожно направил лошадь к одной из нежилых передних башен замка. Копыта неслышно ступали по мягкой траве парка. Было тихо. Замок был погружен во тьму. Все, вероятно, спали.

Поставив лошадь к самой стене башни, всадник встал на седло так, что, вытянувшись во весь рост, он мог достать рукой до окна башни.

Он осторожно постучал в окно.

— Лили! — тихо позвал он.

Через несколько мгновений окно отворилось, и в нем показалась головка Лили.

— Кто это? — так же тихо откликнулась она.

— Ты не узнаешь меня, Лили?

— Бруно! — обрадованно прошептала девушка.

— Мне надо поговорить с тобой.

— Ах, как я счастлива, что снова вижу тебя!

— Я просил графиню отпустить тебя, но напрасно. Пришлось прибегнуть к такому способу.

— Благодарю небо, что мы снова вместе…

— Тише, милая Лили, нас могут услышать, — остерег Бруно.

— В этой старой башне больше никого, кроме меня, нет. О Боже, Бруно, и как это случилось! — Слезы показались у нее на глазах. — Как счастлива была я когда-то в этом замке, как беззаботно жила, а теперь! Теперь я пленница. Здесь мне страшней, чем в сумасшедшем доме.