Страница 27 из 61
— Спасибо, я польщена и тронута.
— Замечательно! — воскликнул Перегрин. — И дождь, кажется, прекратился. Погоди минутку, я посмотрю.
Он побежал к служебному входу. Вода все еще струилась по тротуару, но на небе ярко светили звезды. Появилась Дестини в сопровождении своих шикарных приятелей, и сразу поднялась ужасная суматоха. Заметив Перегрина, она остановилась и представила его всей компании. Перегрин услышал «Абсолютно потрясающе» и «Мне так понравилось», «Божественно». Они удалились, напоминая друг другу о лужах. Гарри Гроув произнес: «Тогда я съезжу за ней, если ты, конечно, настаиваешь. До скорого, прелесть моя». — «Не задерживайся», — крикнула ему вслед Дестини. Перегрин услышал, как тронулась с места спортивная машина Гарри.
Сказав вахтеру на служебном входе, что он может закрывать лавочку и уходить, Перегрин вернулся к Эмили. Подходя к погруженным в темноту декорациям, он уловил легкий шум — кажется, хлопнула дверь сбоку от сцены. Словно кто-то прошел через нее и тихонько прикрыл. Наверняка сквозняк.
Эмили стояла на сцене среди декораций. Противопожарный занавес был опущен, в глубине сцены светилась лишь одна тусклая лампочка, кругом было темно и тихо.
— Я всегда подозревала, что декорации выглядят совсем иначе, когда мы уходим и предоставляем их самим себе, — сказала Эмили. — Словно они живут своей жизнью и ждут нас.
— Другая реальность?
— Да, и более впечатляющая реальность. Кажется, что они дышат.
Легкое движение воздуха у самого верха решетки подтвердило фантастическое предположение Эмили.
— Пойдем, — сказал Перегрин. — На дворе прекрасная звездная ночь, и до бистро два шага.
Он взял ее за руку и повел к боковой двери на сцене, и вдруг оба услышали хлопок.
Они замерли, спрашивая друг друга: «Что это?»
— Где-то в зале? — предположила Эмили.
— Да. Наверное, там Уинти или кто-нибудь еще.
— Разве они все не ушли?
— Значит, не ушли.
— А что это был за звук?
— Похоже, сиденьем хлопнули, — сказал Перегрин.
— Да, мне тоже так показалось.
— Подожди минутку.
— Ты куда? — с тревогой спросила Эмили.
— Недалеко. Хочу взглянуть.
— Ладно.
Перегрин открыл боковую дверь при сцене. Мерцающий свет от маленькой лампочки в глубине сцены почти не доходил сюда, но у Перегрина был с собой фонарик. По ступенькам можно было спуститься в партер или подняться к ложам бельэтажа. Перегрин двинулся вниз, в партер. Ряды кресел стояли в полной темноте. Он опустил сиденье, а потом отдернул руку, и сиденье с хлопком вернулось в первоначальное положение. Именно такой звук они слышали.
— Эй, кто здесь? — позвал Перегрин, но его слова потонули в вязкой тишине.
Он включил фонарик и повел лучом по стенам и зачехленным креслам. Пройдя по центральному проходу, он вышел в фойе. Там было пусто, горело всего несколько ламп, парадные двери были заперты.
— Джоббинс! — позвал Перегрин.
— А? — раздался голос Джоббинса с лестничной площадки. — Это вы, начальник? Что-нибудь не так?
— Я слышал, как сиденье хлопнуло. В зале.
— Неужто, начальник?
На лестнице появился Джоббинс. На нем было нестерпимо яркое в коричневую, черную и белую клетку пальто, вязаная шапочка и войлочные шлепанцы.
— Боже! — вырвалось у Перегрина. — Куда это вы собрались, на прогулку или поразвлечься? Тогда где же ваш котелок и бабочка?
— Да ладно вам, начальник, — просипел Джоббинс. — Знал бы, что вы здесь, быстренько переоделся бы. Уж простите мой прикид. Подарочек от кореша и очень кстати. Холодновато становится, — продолжал он, спускаясь. — К полуночи, когда мой сменщик приходит, совсем замерзаю. Так что вы там говорили насчет сиденья?
Перегрин объяснил. К его изумлению, Джоббинс толкнул дверь зала, вошел и громко прохрипел: «Эй, там, выходи! Давай. Ты меня слышал!»
Ответом ему была тишина. Затем раздался встревоженный и растерянный голос Эмили: «Что происходит?» Она на ощупь пробиралась по проходу.
— Все в порядке, — крикнул Перегрин. — Сейчас разберемся. — И, повернувшись к Джоббинсу, спросил: — А что, собственно, происходит? Похоже, вы знаете.
— Еще б не знать, — хмуро отозвался Джоббинс. — Это помирающий вундеркинд чудит, вот что. Он и раньше так делал, никакого сладу с ним нет.
— Что делал?
— Болтался здесь. Его мамаша бренчит на электрогитаре в забегаловке на том берегу, заканчивает в одиннадцать, и ненаглядный сыночек отправляется ее встречать. А пока ему делать нечего, он тут ползает по театру, изображая из себя то грабителя, то призрака. Он отлично знает, что я не могу покинуть пост, вот и прячется в разных темных местах. Руки вверх, вопит, не двигаться. И воет, и ползает под сиденьями, и притворяется, будто его душат. Попадись он мне, я его точно придушу, этого паршивца.
Где-то в глубине сцены раздался жалобный вой, затем взрыв сатанинского хохота и мяуканье, а потом они услышали, как громко хлопнула дверь.
— Смылся. — Джоббинс разразился жуткими ругательствами.
— Я поймаю этого маленького мерзавца, — разозлился Перегрин и, не подумав, кинулся к парадной двери, запертой на три замка.
— Вам за ним не угнаться, начальник, — сказал Джоббинс. Голос у него почти сел от крика. — Он уж полквартала пробежал, несется на всех парах. Мамочка ждет его в конце улицы, когда трезвая.
— Завтра я ему задам, — сказал Перегрин. — Ладно, Джоббинс. Я позабочусь о том, чтоб вам больше не докучали. Впрочем, это ваш последний вечер на посту.
— Верно, сэр. Последний выход в эпохальной роли.
— Еще раз до свидания.
— До свидания. Будьте здоровы.
Перегрин вошел в партер.
— Эмили! — позвал он. — Где ты, моя девочка?
— Здесь, — сказала Эмили, идя по проходу.
— Ты видела этого стервеца?
— Нет. Я была внизу, а он спустился из бельэтажа. Я слышала его шаги.
Перегрин взглянул на часы. Пять минут двенадцатого. Он взял девушку за руку.
— Черт с ним, — сказал он, — нам надо бежать. Мы потеряли уйму времени. Они закрывают в полночь. Пойдем.
Они захлопнули за собой дверь служебного входа. Ночь была по-прежнему прекрасной и довольно теплой. Поднявшись по улице Речников, они зашли в бистро с новенькой освещенной вывеской «Братишка дельфина».
В бистро было людно, шумно и очень темно. Два официанта, одетые как рыбаки, в узкие джинсы, полосатые тельняшки и колпаки, сновали между столиками. Барельеф дельфина в университетской шапочке подсвечивался снизу.
Когда глаза привыкли к темноте, молодые люди увидели Дестини и троих поклонников ее таланта. Они расположились за столиком под изображением дельфина, и вид у них был такой, словно своим присутствием они осчастливили заведение. Дестини помахала коллегам рукой, гримаса на ее лице должна была означать, что она сама не понимает, как сюда попала.
Перегрин и Эмили ели запеченного палтуса, пили светлое пиво, танцевали на пятачке и от души веселились. Вскоре Дестини и ее друзья ушли. Проходя мимо молодой пары, Дестини сказала: «Милые мои! Мы так надеялись, что… но молчу, молчу». Они удалились, громко рассуждая о том, что будут есть, когда доберутся до дома Дестини в Челси. Без десяти двенадцать Перегрин обратился к Эмили:
— Послушай, почему ты такая суровая при старшем дельфине и такая игривая при младшем?
— Частично из-за твоего положения, да и здесь я себе не слишком много позволяю.
— Позволяешь. По крайней мере, когда мы танцевали. Не в первый же танец, правда, но десять минут назад позволила.
— Я развлекаюсь и очень благодарна тебе за это.
— Я тебе хоть чуть-чуть нравлюсь?
— Очень нравишься.
— Только не надо говорить таким тоном, словно ты хочешь, чтобы я поскорее от тебя отвязался.
— Извини.
— А при чем тут мое положение? Ты что, боишься, что такие люди, как Герти, например, станут обвинять тебя в использовании режиссера в корыстных целях?
— Да, боюсь.
— Какая глупость. «Говорят? Что говорят? Пусть говорят».