Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 54



Они уселись за стол Стрельникова, а я плюхнулся на стул. Поиграл немного в шары, а когда зарябило в глазах, переключился на потерпевших. Несчастные потерпевшие, я уже их фамилии наизусть выучил, сколько у них родственников, детей, где работают, даже сколько они зарабатывают, знаю. Сегодня мне предстояло заняться больницами. Имеются в виду больницы, где потерпевшие зализывали свои раны.

— Нахрапом мы ничего не добьемся! Придется заводить оперативное дело на банк «Люцифер». Поставим наблюдательный пост, осторожно изымем пленку видеоконтроля. В общем, работы предстоит очень много. — Стрельников слегка повысил голос.

— Сергей Петрович, стажер не имеет допуска, а нам надо обсудить детали. — Это опять Ковалев с режимом секретности, вот достал!

Сейчас выпрут меня на улицу, дескать, еще не дорос до обсуждения деталей секретной операции. И куда я денусь? Домой мне опять идти не хотелось.

— Денис Александрович, можно вас попросить об одолжении? — Сергей Петрович понизил голос до шепота.

Наверное, не хочет меня унижать своим недоверием, подумал я и хмыкнул.

— Не ухмыляйтесь, а пойдите и пообедайте. Вы ведь на обед не ходили? — Сергей Петрович терпеливо ждал, пока я замотаю головой. Я помотал, вот так, направо-налево, направо-налево. — Вы, вероятно, в «Люцифер» наведывались?

Ковалев весь побелел от ненависти, потом надулся и позеленел от злобы.

Я молчал, не зная, что ответить Стрельникову.

— Наведывались! — поджал губы Стрельников. — Ну, хорошо, потом расскажете. После того, как пообедаете. Договорились?

Моя голова завертелась в разные стороны, направо-налево, направо-налево.

И опять я на улице Чехова, сейчас поверну за угол, там есть хорошее кафе, называется «Сладкий чай». Там дают такие обалденные пирожные, залитые соусом из авокадо и дыни. И в кафе можно курить до одурения, пока голова не закачается от тошноты. Несмотря на хулиганские перекуры, мой рост не прекращается, по-моему, я вырос еще на сантиметр за эти шесть недель.

Если кто-то подумает, что мне стало обидно за то, что меня выперли из кабинета, он ошибется. Совсем не обидно, я же говорил вам, что эти сорокалетние какие-то несчастные, им пора о душе подумать, а они все в секретные игры играют. Я бы на их месте умер с горя. Вообще, все люди, дожившие до сорока лет, просто обязаны исчезнуть с лица земли, жить им абсолютно незачем.

Я выпросил у смазливой официантки самый большой кусок торта и приступил к трапезе, раздумывая при этом, может ли наслаждаться огромным куском сладкого торта какой-нибудь сорокалетний придурок.

Конечно, не может! Сорокалетний придурок высчитывает количество калорий перед каждым обедом, и у него уже выросла язва размером с кулак. А язва выросла от горьких и тягостных раздумий о количестве поглощенных калорий.

В самый ответственный момент, когда я поднес кусок пирога ко рту, в окне, выходящем на Литейный проспект, я увидел Резвого. Он, крадучись, пробирался мимо кафе, совершенно не замечая меня. Я сидел, вытаращив глаза, с ложкой возле рта и раздумывал, стоит ли мне продолжать чревоугодничать. Официантка захихикала и отвернулась. Наверное, она подумала, что у меня тоже язва размером с кулак. Я бросил ложку и метнулся из кафе, забыв про чай и нетронутый торт.

Резвый не оправдывал свое имя: он маячил неподалеку, выискивая кого-то взглядом. Я вытянулся во весь рост, и Литейный проспект лег в обозримом пространстве передо мной вплоть до Невского. Мой взгляд прошил толпу прохожих, сто восемьдесят семь сантиметров роста — это вам не фунт изюма! Про фунт изюма я вычитал у кого-то из классиков и не знаю, сколько весит этот самый фунт. Ничего не взвешивал фунтами, а потому не помню. Так вот, пока я вспоминал, где я читал про фунт изюма, мой взгляд успел выхватить из толпы стройную Юлину фигурку.

Если мне кто-нибудь скажет, что она беременная, я его застрелю. Возьму пистолет у Ковалева и застрелю! Если, конечно, Ковалев даст мне свой пистолет. Вопрос риторический!

Юля шла по проспекту, ставя ноги, как балерина, в разные стороны, от чего ее спина торчала, как игла. Но все это было настолько прекрасно, что я чуть не упал в обморок.

Мама считает, что мои обмороки, тошнота, аллергия на запахи и прочая дребедень — это издержки чересчур высокого роста. Так как в роду Беловых никого не было выше ста шестидесяти сантиметров, именно поэтому я так медленно взрослею, с трудом переношу вонь, всякие синтетические запахи, вроде ацетона, краски и тому подобных гадостей.

Мама меня даже к врачу хотела затащить, но тетя Галя не позволила, громогласно заявив, что я — совершенно нормальный юноша, и нечего, дескать, из-за всяких пустяков носиться по врачам. Я ей за это благодарен. Мне представилась картинка: мамуля явилась к доктору с единственным ненаглядным сыночком и говорит:

— Мой сын растет вверх. Немедленно остановите его рост! Пусть будет, как все мальчики.



Да, моя мама считает меня маленьким мальчиком. Вот такая у меня мама!

Я закурил сигарету и побрел вслед за Резвым, стараясь не упускать Юлю из виду. Почему-то мне стало жалко торт, оставленный в кафе, и недопитый чай, но безумная радость от вышагивающей балетной походкой Юли постепенно затмила мой зверский аппетит.

Я шел следом за Геннадием Иванычем и поверх него смотрел на Юлю. Коротенькое пальто обтягивало ее тонкую фигурку, волосы развевались от холодного ветра, и вся она казалась хрупкой и беззащитной. У меня даже сердце защемило. Кажется, мое сердце находится где-то в правой стороне. У всех нормальных людей сердце слева, а у меня не поймешь, где оно щемит от любви и счастья.

Неожиданно Юля оглянулась, немного постояла в раздумье и стала рассматривать витрину магазина. Геннадий Иваныч прижался к стене дома, рассчитывая, что превратился в невидимку.

«Если он, не дай бог, оглянется, то увидит меня», — подумал я. И нырнул в подворотню.

Зловонный запах тухлой мочи выгнал меня тотчас обратно на проспект. Я выскочил как ошпаренный и приткнулся к стене, изображая пьяного.

Резвого у стены уже не было, он испарился, словно это и не он незаметно крался за Юлей.

А Юля прилепилась к витрине и, наверное, не собиралась от нее отлепляться. Повздыхав, я догадался, что она заметила меня и ждет, когда я к ней подойду. Я поднял воротник пальто, чтобы спрятать пылающие уши, и вразвалку направился к витрине.

— Каким ветром из Веселого поселка? — спросил я, стараясь говорить как можно развязнее.

— По делам приезжала. А ты почему не звонишь?

Юля повернулась ко мне лицом, и я точно убедился, что она никакая не беременная.

Наврала-наврала, обманула-подвела! В груди у меня сам собой включился музыкальный центр и запел, будто внутри поселился такой маленький «Караоке». Я бы и сам запел, без всякого «Караоке», но я все прижимал воротник пальто к сгоревшим почти дотла ушам.

— Времени нет, — соврал я в надежде, что Юля оценит мою занятость, все-таки я — сотрудник уголовного розыска. Да еще без пяти минут герой, меня даже руководство поощрило добрым словом за отличную службу.

— Дэн, у меня проблемы. Ты должен мне помочь! — заявила Юля безапелляционным тоном.

«Должен мне помочь!» — так и сказала. Почему должен? Может, спросить ее?

— Почему должен? — вслух спросил я.

— Потому что ты — мужчина! — Юля зашагала своими балетными ногами по направлению к Невскому проспекту, очевидно, рассчитывая, что я поплетусь за ней. Я и поплелся, старательно укорачивая свой шаг. От ее слов меня шарахнуло по голове, и уши разгорелись так, будто их облили еще и бензином.

Какие проблемы?

Какие у нее могут быть проблемы? Меня вот выперли из кабинета, не доверяют, думают, что разглашу государственную тайну. «Ведение секретных переговоров запрещено» — такие таблички приклеены на всех телефонных аппаратах отдела. Если мама узнает, что меня выгоняют из кабинета, чтобы я, не дай бог, не подслушал секреты, она будет смотреть на меня страдальческими глазами.

После просмотра сериала «Менты» маме кажется, что ее сын приобщился к святая святых, он борется не покладая рук с самой преступностью, а все уголовники в страхе обходят его стороной, сотрясаясь при одном упоминании его имени — Денис Белов.