Страница 38 из 49
Потом тревожно зазвонил мобильник Полины. По резкому жесту — мать схватила аппарат, стиснула и отошла к фонтану — Гутя поняла, что этого звонка Полина ждала. Может быть, она повезла ее сюда, чтобы отдохнуть от ожидания.
А она сама поехала в Москву не за тем же самым? Не потому ли, что надоело ждать каждый день и вздрагивать — не звонит ли тот, кому она не дала номер телефона? Неужели она на самом деле собиралась перебраться в Москву? Да что ей здесь делать? Портить жизнь матери и себе? Она взглянула на Полину, увидела лицо счастливой женщины. Когда-нибудь у нее самой будет такое?
Если будет, одернула она себя, она сама его не увидит. Как не видит своего лица, свежего, юного, Полина.
— Еду, — наконец сказала она в трубку.
Она закрыла крышку мобильника и скомандовала Гуте:
— Закругляемся. Нам пора. — Потом подмигнула так, что Гуте захотелось обнять ее. Но она не решилась.
— Полина, ты можешь ехать. Я еще погуляю, доберусь на автобусе. Я видела, здесь они ходят…
— Да, бесплатные. До метро, — поспешно подхватила Полина. — Знаешь, — наконец она решилась, — мне нужно на Калужское шоссе, это в обратную сторону. За город. Если ты на самом деле не против поехать домой на городском транспорте… Я заберу все пакеты, — поспешила она добавить. — Ты отправишься налегке.
— Ну конечно, Полина, ни о чем не волнуйся, я… понимаю.
Полина быстро наклонилась к дочери, поцеловала в щеку:
— Спасибо, Гутя.
— Он… тоже сомелье? — вырвалось у Гути.
— Не-ет, — Полина покачала головой, — он юрист. Между прочим, я хочу поговорить с ним о твоем деле, — сказала Полина, пытаясь придать лицу серьезное выражение.
— О каком? — быстро спросила Гутя.
— О Сергее. Ты говорила, что не веришь в случайность.
— Д-да… Но прошло столько времени… — Она поморщилась. — И потом, твоя юристка сказала, что ничего не выйдет.
— Не важно. Еще и поэтому я считаю себя вправе уехать от тебя сейчас.
— Ну… если так, — Гутя пожала плечами, — счастливо.
— Пока, дочь, — сказала Полина. Она редко называла Гутю дочерью.
Гутя вздрогнула. А что, она на самом деле дочь вот этой женщины без возраста. Смешно. Полина на самом деле не просто мать, она бабушка… И влюбленная женщина. Это видно.
Она сама снова… будет влюбленной когда-нибудь?
Гутя едва не споткнулась на ровном месте. А… разве не уже?
Гутя улыбнулась. Интересно, мать вернется в понедельник или завтра?
Она помахала Полине рукой, снова встала на двухкилометровый путь. Люди входили и выходили из сокровищниц, они делали это так завлекательно, с такой страстью, что Гутя быстро вошла в ритм толпы.
Вернувшись в Вятку, Гутя обнаружила, что ее родные тоже не теряли зря времени. Весна, которая посылала слабые приветы, будоражила нежные, чувствительные сердца. Гутю удивил ее собственный сын.
— Что это с ним? — Она удивленно посмотрела на Тамару Игнатьевну. Петруша старательно протер глаза кулаками и уставился на часы, которые висели на стене и громко били, потом прошел мимо нее в ванную. — Петруша, ты глаза открыл или нет? — спросила она, удивленная подобным равнодушием.
— Открыл, — сказал он не останавливаясь. — Я спешу.
Гутя снова посмотрела на Тамару Игнатьевну.
— Что происходит? — Она опустила на тумбу дорожную сумку, в которой столько подарков для Петруши. — Я ему скупила пол-Москвы и все Подмосковье, а он — «Я спешу!».
— У него любовь. — Тамара Игнатьевна вздохнула, сложила руки на груди и многозначительно пожала плечами. Мол, ничего не поделаешь с этим чувством.
— Лю-бовь? — по слогам повторила Гутя. — Это что такое?
— А ты до сих пор не знаешь?
— Да откуда? Меня не было столько времени. Сколько я гуляла по Москве? Ого, целых две недели! — подсчитала она.
— За такое время и жениться можно, — кивнула Тамара Игнатьевна.
— Бабушка, что за шутки? — Гутя резко дернула молнию черной сумки.
— Никаких шуток. Слышишь, как умывается, а? Раньше не загонишь руки с мылом помыть, а теперь! — Она засмеялась. — Вот сейчас помоет голову с твоим шампунем, — она втянула носом воздух, — уложит феном, потом поест кашки — между прочим, с тех пор, как влюбился, от каши не отказывается, и готов!
— Он ест манную кашу? — Гутя вытаращила глаза на бабушку.
— А как же, ему нужна энергия. Сама знаешь, сколько ее отнимают настоящие чувства.
— О-ох. Сейчас я все… — Гутя решительно сбросила ботинки и направилась к ванной.
— Тихо. — Тамара Игнатьевна преградила ей путь. — Не спеши. Все идет как надо.
— Ты что, серьезно?
— А почему нет? Чувствам нужно учиться, а если они возникли вот так — через площадку…
— Его любовь живет через площадку? — догадалась Гутя.
— Близко, удобно. Правда, потом будет некоторая неловкость…
— К-какая… — заикаясь, спросила Гутя. В ее голове возникла ужасающая картина — родители возлюбленной рвутся к ним в квартиру и… — Ох. — Она покачала головой.
— Не то, о чем ты подумала, — насмешливо бросила бабушка. — Когда закончится любовь, будет неприятно сталкиваться в лифте. Хотя… этому тоже стоит научиться — переводить страстные чувства в бесстрастные, вежливые отношения.
— Ладно. Говори, сколько ей лет? — Гутя решила представить себе картину во всей полноте.
— Четыре, — сказала Тамара Игнатьевна.
— Ско-олько? — не поверила Гутя. — Но ему-то почти шесть. Что ему делать с такой малявкой?
— Образовывать. Доводить до своего уровня. Учить уму-разуму. На что еще способен мужчина, когда рядом существо, подходящее тебе? — В голосе ее слышалось веселье.
— Да чему он учит ее? — Гутя закатила глаза.
— Он читает ей сказки Андерсена вслух. Полезно, верно? Для него самого. Он рассказывает девочке про покемонов.
— Да они уже вышли из моды, — фыркнула Гутя.
— Но она про них не слышала.
— Ну да, возлюбленная еще не родилась. Кстати, а откуда появилась наша любовь?
— Переехала с мамой к бабушке. Прежде жила в Котельниче.
— Сегодня проезжала мимо, весь городок в снегу, — заметила Гутя.
— Они приятные люди, — одобрила Тамара Игнатьевна.
— Какой теперь у нас ритм жизни? — спросила Гутя.
— Едим кашу и уходим. Потом возвращаемся, обедаем. Днем наша любовь спит.
— А мы?
— Мы жадно давим взглядом часы, подгоняя их к четырем, чтобы бежать обратно. До семи проводим время у нее, а потом возвращаемся.
— А почему не зовем к себе?
— Там сто-олько игрушек! — Тамара Игнатьевна развела руками, пытаясь изобразить корзину, в которой все эти игрушки лежат.
— Ты думаешь, это навсегда? — Гутя прислушалась к шуму воды в ванной. Сын не выходил. — Он у нас, случайно, еще не бреется?
— Пока нет. Но я его уже застукала за попыткой. Он нашел помазок Сергея и водил у себя под носом.
— Понятно. По-моему, у меня растет лихой сын.
— Лучше лихой, чем бука, — сказала Тамара Игнатьевна. — Я за то, чтобы мой правнук был дитя своего времени.
Наконец Петруша вышел из ванной.
— Привет, мама, — сказал он. — Понюхай, я хорошо пахну? — озабоченно спросил он.
Она наклонилась и втянула воздух. От лица мальчика исходил аромат свежего арбузного мыла.
— Потрясающе пахнешь, — похвалила она. — Молодец.
— Я зубы тоже почистил, — добавил он.
— А я тебе привезла подарки, — сказала Гутя.
— Покажи.
— Пошли. Пойдем, бабушка.
Она вынимала вещи из сумки, бросала на диван.
— Тебе… А это прабе…
Радуга вспыхивала над диваном и пятнами ложилась на зеленый плед.
— А Тоне есть подарок? — спросил Петруша.
— Вообще — нет. Я не знала о ней. Но ты можешь подарить ей что-то. Выбирай.
Петруша долго копался в вещицах, пока наконец не стиснул в руке пакетик с жевательным мармеладом.
— Это ей, — сказал он. — Она любит сладкое. Она же девчонка. — В его голосе звучал неподдельный восторг.
Гутя испытала странное чувство, оно испугало ее — он вот-вот уйдет от нее. Вот-вот? Смешная! — одернула она себя. Смешная? Сейчас ему почти шесть, через десять лет — шестнадцать. А это уже возраст настоящей любви… А ей самой… ей будет только… Ей будет меньше, чем Полине сейчас. И что она станет делать с собой? Со своей нерастраченной любовью?