Страница 22 из 49
Она была такая легкая, податливая. Опуская ее на пол, Лекарь испытал волнение, его потянуло тоже лечь… «Сверху?» — насмешливо спросил он себя.
Мгновение ушло, прихватив с собой несвоевременные мысли. Он опустил ее лицом вниз.
— Вы можете приподнять блузку, — проговорила она сдавленным голосом.
— Понял, — отозвался он.
Его пальцы побежали по позвонкам, они то ускоряли бег, то замирали. Она лежала спокойно, будто это происходило не с ней.
Даже при том, что он узнал от Доктора, он никак не ожидал увидеть особу, от которой исходила энергия такой силы. Нет, ничто не увяло в этом теле. Он заметил полные губы — свидетельство работы гормонов. Ее блестящие глаза. Румяные тугие щеки. Хороший сон и аппетит тому причина. Она тщательно одета. Пожалуй, слишком тщательно для ее возраста. Обычно подбирают кантик на блузке к полоске на носках дамы большей спелости, чем эта. И еще те, кто долго не появлялся на публике, для кого выход в мир — победа над собой, напомнил он себе.
Нечто похожее он замечал у служителей церкви. Его знакомый архимандрит украшал свою речь, устную и письменную, бородатыми банальностями из мирской жизни. Он вставлял их в таком количестве да так не к месту, что, казалось, учит наизусть, потом вписывает. А все из желания дать понять — мы тоже кое-что знаем о мирской жизни.
— Надежда Викторовна…
— Просто Надя, — перебила она.
— Надя, вы никогда не хотели расстаться с жизнью? — спросил он тихо.
Он увидел, как темный пучок волос на шее закачался.
— Нет. Всерьез — нет. Была мысль, однажды, вначале. Недолго. Потом — нет.
— Хорошо. Значит, на этом желании вы не сосредотачивались.
Он снова прошелся по позвоночнику. Потом взял ее за плечи, поднял. Усаживая в кресло, встретился с ее глазами. Они изучали его.
Лекарь увидел лоб, почти не тронутый морщинами, — неожиданно для женщины в ее состоянии. Ее губы, словно нарисованные помадой, алели, но они естественного, щедрого цвета.
Дмитрий заметил, как меняется ее настроение: полное недоверие уходит, об этом подавали сигнал глаза, в темной глубине уже нет опасливого холодного света.
Пожалуй, ей будет легче бороться с собой, чем было ему, несмотря на физическое состояние. Надю любили в детстве, ее никогда никто не бросал.
Дмитрий прислушался к себе — все хорошо, все нормально. Он изжил прошлую боль безвозвратно. Проверил на самом себе и теперь может точно сказать, что болезнь — это недостаток жизни. Жить — значит все ближе подходить к самому себе, понял он, знакомиться с самим собой, быть готовым отказаться от старого «я», чтобы родить свое новое «я».
Он научит ее этому, такая — поймет.
— Что же? — спросила Надя, натягивая плед повыше.
— Мы сможем работать вместе, — неопределенно ответил он.
— Пожалуй. — Она кивнула, будто он задал ей вопрос.
— Мне нужно многому научить вас.
— Жесткий диск чист. — Надя улыбнулась. — Разрешаю загрузить компьютер новыми файлами. — Она постучала себя костяшками по лбу. — Может быть, начнем с того, какие причины спровоцировали мой рассеянный склероз?
Лекарь покачал головой, черные острые хвостики банданы рассекли воздух.
— Бьюсь об заклад, у вас нет рассеянного склероза, — сказал Лекарь.
— Но я много читала о нем. Как пишут специалисты, это прогрессирующее заболевание центральной нервной системы у довольно молодых людей. Как я. — Яркие губы скривились. — Никто не знает истинной причины. Может быть, что-то знаете вы? Я выяснила, как мне кажется, главное — иммунная система имеет отношение к запуску патологических процессов. Происходит разрушение миелина… — она перевела дух, — повреждение волокон нервных клеток. Поражаются проводники систем мозга. Решающее значение для прогноза — первые пять лет. Если в это время случаются частые обострения и болезнь прогрессирует, то прогноз неблагоприятный.
— Вызубрили параграф из медицинской энциклопедии, — усмехнулся он. — При рассеянном склерозе в спинном мозгу возникают мертвые зоны. Но я прошелся по вашему позвоночнику. Их там нет.
— Вы считаете, нет? Тогда, может быть, у меня миопатия?
— Миопатия — это прогрессирующая мышечная дистрофия. Медленно атрофируются мышцы тазового пояса и спины. Наследственное заболевание. Не ваше.
Он внимательно следил за ней, за каждым движением. Он хотел увидеть то, что с некоторых пор искал у всех людей — тело подает сигналы о том, что не так, как надо, в самой жизни человека.
Причину рассеянного склероза в молодом возрасте пока еще никто не сумел найти, он это знал. Но не сомневался, что она заключена в какой-то тревожащей и упорной мысли. Такой, которая многие годы не дает покоя и которой этот человек не хочет поделиться ни с кем.
Даже себе запрещает, не говоря о других, касаться какой-то болезненной для него темы. Тем самым, предполагал Дмитрий, блокирует энергетические центры, что способно ввести человека в состояние, похожее на рассеянный склероз. Становятся скованными движения, слабеют мышцы, происходит оцепенение тела, а оно переходит на внутреннее мироощущение. Человек меняется, застывает на одной точке.
Он испытал похожее на себе, когда в его жизни случилась вселенская катастрофа. Вселенская? Конечно, потому что рухнула его вселенная, рассыпался в прах мир, в котором его поселили родители.
Но видимо, человек, который взорвал его мир, разметал на куски, наделил Дмитрия частицей самого себя. Она помогла ему восстановить мир, уже его собственный.
Но Надя? Все, что он узнал о ней от Доктора, указывало на полное благополучие.
— Вы падали в детстве? — быстро спросил он.
— Я? Да, — так же быстро ответила она. — Когда занималась фехтованием.
— У вас болела нога, точнее, стопа?
— Да. Откуда вы знаете? — В ее голосе было удивление. Лекарю понравилось, что он не ошибся.
— Она болит у всякого, кто сворачивает не туда.
— То есть?
— Рапира — не ваш инструмент, — бросил он тоном, не позволяющим сомневаться.
— А какой — мой?
— Гимнастика, — сказал он.
Она засмеялась.
— Особенно сейчас, да?
— Умственная гимнастика, — уточнил он. — Я обнаружил у вас смещение двух позвонков, небольшое. Я знаю, как их вправить, но удержать их должны вы сами. Я думаю, гибкость вашего ума позволит вам переменить направление мыслей на то, которое я вам укажу.
— Как мне это сделать?
— Я вас научу. Тело состоит из ста миллиардов клеток. Надо услышать каждую, когда она подает сигнал и просит вашего внимания к себе. Скажите, у вас никогда не было близорукости? Может быть, в школе?
— Была. В школе. Вы угадали снова. А почему вы спросили?
— По моим наблюдениям, все близорукие люди обладают определенными качествами.
Она разглядывала его лицо.
— Какими, например? — Надя оживилась.
— Плохо видит вдаль тот, кто чего-то опасается во внешнем мире, в самой жизни. Но запрещает себе выказывать этот страх.
— Интересно… Да, так было. Но… прошло. Когда со мной случилось вот это, — она постучала ладонью по поручню кресла, — близорукость замерла. Потом я вообще забыла про очки. Хотя теперь читаю даже больше, чем раньше.
— Все верно. В новом состоянии вы просто вынуждены смотреть вдаль. И еще — вы наверняка разрешили себе свободно выражать свои чувства. Даже страх. Чего не позволяли себе делать раньше, — говорил Лекарь.
— Да, и собственную злость. Знаете, я чуть не перебила все горшки с цветами. Я увидела в них сходство с собой — они в полной зависимости от чужой воли. Польют — не польют, порыхлят землю или нет. — Она вздохнула. — С некоторых пор, Лекарь, я делаю то, что хочу, и поступаю так, как хочу. Иногда боюсь себя: я способна совершить то, на что никогда бы не решилась раньше.
Он кивнул.
— Вы человек из породы людей рациональных и прагматичных. На Западе их называют «сап do» — «умею делать», — сказал Лекарь. — Вы много чего умеете, но должны научиться еще одному: получать удовольствие от того, что живете здесь и сейчас. Понимаете?