Темная материя

И тут словно вся безмятежность, когда-то обитавшая за этой дверью, вдруг, как благоухание, окутала Миногу. Восхитительная красота заговорила из самого средоточия радости, изысканная, острая боль сжала сердце осознанием потери. Минога чувствовала, будто в душе поднялся тяжелый занавес и ей открылось изначальное знание, глубокое понимание пронзительной грусти, непомерной красоты и радости каждого мгновения жизни на земле. Почти так же быстро, как появилось, ощущение раскрытого смысла ускользнуло, и она поняла, что ей никогда не удастся вспомнить тот потрясающий миг во всех его взаимосвязанных, головокружительных деталях. Он не просто оставил ее: он исчез без следа.

— Так оно и было, — сказала Минога, — я сохранила то малое, что удалось удержать.

Следующее, о чем она подумала: неважно, чего ей будет это стоить, но она должна войти в этот удивительный дом как можно скорее.

— Простите мне эти слезы, — сказала Минога.

Рассказывая о странном доме, она и правда ревела, как девчонка.

— Ли?

Я забрал у нее комок влажных салфеток и подал сухие, сложенные.

— Ох, это тяжко, — проговорила она. — Пожалуйста, побудьте рядом.

— Мы никуда не уходим, — сказал я. — Продолжать можешь?

— О да. — Она улыбнулась. — Если вытерпишь ты — смогу и я.

Ноги тряслись и отказывались повиноваться, но она заставила их донести себя до нижней ступеньки. Радость от осознания великого смысла не покидала ее.

Минога поднялась на крыльцо и помедлила — дверь оставалась приоткрытой на полдюйма. За щелью не просматривалось ничего, угольно-черная темень. Вся затея показалась ей сомнительной и очень опасной. Бандит в форме автобусного кондуктора вышвырнул ее на улицу перед зловещим, готовым вот-вот рухнуть зданием: и что же, она должна войти? По совету демона?

Трясущейся рукой она коснулась шершавого от растрескавшейся краски края двери.

А краска будто совсем не имела цвета. Минога не верила в существование бесцветного, однако вот оно: не серое и не белое, не зеленое и не желтое, не алебастровое и не слоновой кости. Слабый свет дугового фонаря разбавлял кромешную темноту, и в этом сером полумраке краска чуть мерцала.

Миноге казалось, что она нерешительно топчется на пороге бездны, как Бретт Милстрэп, только бездны пострашней. Она сказала себе: «Меня привезли сюда, хоть и силой, и все окажется напрасным, если я не войду». Открыла дверь и шагнула в недра старого дома.

Первое впечатление — что ничего не произошло — накатило мрачной волной разочарования. Она ожидала раскрытия тайны, ключа к великой загадке о красоте, радости и боли. А оказалась всего лишь между облупившейся кривой дверью и темной, ненадежной на вид лестницей в замусоренной передней.

Минога осторожно шагнула по грязному полу. Пыльно-серые остатки ковра, когда-то пестрого, а сейчас бесцветные, как краска на двери, раскрошились и осыпались с лестницы. Чуть коснувшись перил кончиком пальца, она встала на вторую ступеньку, взглянула наверх и громко поздоровалась:

— Эй, привет!

Только жуткая тишина в ответ.

— Есть кто?

Вновь тишина. Минога представила, как ее голос плывет вверх по ступеням, заворачивает, извиваясь, в комнаты, шкафы, уборную, просачивается через двери, заявляя о себе в каждом помещении, большом и малом. Если б она могла, подумала Минога, последовать за своим голосом так же невесомо и стремительно, что бы она увидела? Занавеска на окне дрогнула, дверь открылась. Некая сила предложила ей входить или она вообразила это? Больше чем вообразила — почувствовала. Когда она двинулась к зданию, внезапная догадка сорвала ее с места и потянула вперед. Откуда это пришло: от дома или от какого-то существа внутри?

Не успела Минога задаться вопросом, как ответ — существо, а не дом — обрушился на нее жестким, неопровержимым доказательством. Ощущение было такое, словно ей влепило пощечину мерзкое создание, раздраженное ее ничтожными страхами и сомнениями.

— Ну конечно, я здесь, бестолковая девчонка. Как бы я тебя вызвал, не будь меня здесь?

Раз уж демоны существуют, видимо, существует и Бог. Еще до того, как Минога поняла, чем это ей грозит, ее затрясло.

Словно глядя на себя со стороны, она осознала, что ее тело стремится преодолеть еще две ступени наверх, но колени, как у обреченного бедняги Миллера, дрожат так сильно, что очень скоро она не сможет даже стоять. А дом колыхался вокруг нее. Минога остановилась, опустилась на лестницу и прижалась к ней. Стена слева превратилась в жидкость, в газ, в ничто, и короткий коридорчик за перилами рассыпался, как до того — ковер под ногами.

Неподвижный холодный воздух сгустился. Ладони, щеку и бедро жгло ледяное прикосновение мрамора. Справа от нее, где только что были перила и голая бесцветная стена, открылось темное трехмерное пространство, пронизанное точечками — она не сразу поняла, что это звезды. Все это оказалось настолько трудным для восприятия, что Минога закрыла глаза и сосредоточилась на шуме крови в ушах и грохоте пульса в голове. Прежде чем рискнуть вновь открыть глаза, она повернула голову так, чтобы смотреть только прямо перед собой и никуда больше.

Вопреки ужасу, ее одолевало сильное искушение оглядеться по сторонам, но она не могла позволить себе рисковать до тех пор, пока не найдет опору в рассыпающемся мире. Прижатые к плите темно-зеленого с белыми и золотистыми прожилками мрамора, ее пальцы казались маленькими, бледными и в качестве опоры не годились. Она наконец обратила внимание, что лестница стала мраморной. Все остальное встанет на свои места, как только она разберется с изменчивой лестницей. Надежда слабая, но так оно и будет. Минога поднялась на колени и увидела, что ступеньки в хрупком доме и вправду оделись в зеленый мрамор. Странно? Да. Неестественно? Само собой. Мы все можем согласиться с этим, правда? Да, у нас здесь взаимное согласие. Но вот со всем остальным — проблема…

…Поскольку когда она осмелилась оторвать взгляд от красивой, хотя и загадочной мраморной лестницы, такие понятия, как «неестественно» и «странно», съежились в холодные твердые камушки; обратились в ничто, бедняжки. Пройдет немало времени, прежде чем слово «неестественно» всколыхнет что-нибудь в Миноге, кроме слабого удивления его неполнотой. Ступени висели без всякой опоры, будто в открытом космосе. Слева и справа ничего, кроме холодного неподвижного пространства, снизу и позади — тоже. За свои семнадцать лет Миноге никогда не было так одиноко и страшно. Она застряла между планетами в окружении ледяных, колючих огоньков звезд. Однако главной проблемой оставалось то, куда вела лестница.

Ей казалось, несколько часов назад — а на самом деле прошла лишь пара минут — она увидела приоткрытую дверь над пролетом ступеней крыльца доходного дома. И вот мраморная лестница привела ее к очередной приоткрытой двери. Она была шире, и выше, и солиднее. В отличие от входной, эта дверь, ее дверь, источала по контуру ослепительный свет.

Свет так взволновал ее, что она потеряла самообладание.

Нет, не один только свет. Все, что ждало там, страшно расстроило ее. Время от времени свет менялся будто лишь затем, чтобы выдать присутствие чего-то внутри. Это «что-то» двигалось медленно, не торопясь, давая Миноге знать, что оно здесь. Думать об этом присутствии было нестерпимо. Во рту пересохло, маленькие светлые волоски на руках поднялись дыбом, как иголки.

Комната, представлялось ей, скорее всего, маленькая и тихая, почти голая. А существо внутри ни маленькое, ни тихое. Любовь и безразличие, цивилизованность и дикость, сострадание и жестокость, изумительная красота и сокрушительное уродство — каждое мыслимое человеческое и природное качество бурлило там в пределах, превышающих наше понимание, а значит, невыносимых: слишком красиво, слишком возвышенно, слишком яростно, разрушительно и абсолютно непостижимо.

Как пример миллионной части того, что оно вмещало в себя, дожидающееся ее существо выдало Миноге непрерывную череду образов и видений, пока у нее были силы смотреть: