Страница 2 из 90
Чтоб не думалось 7.
Николай Кочкуров агитировал не только среди рабочих и на городских митингах. После одной из поездок по деревням свой большой очерк «Деревенские впечатления» он напечатал в «Приволжской правде».
Это стало первой публикацией начинающего журналиста.
Село Старый Тушкум затерялось «среди полей, лугов необъятных, живет своей жизнью, оторвано от всего мира».
Агитатор, (читай: автор) разговаривая с Поликарпом, «мужиком умным и начитанным», увидел, что и самое затерянное село волнуют те же вопросы, над которыми бьются в городе — как жить дальше, чего ждать от будущего.
— Ну, а как, — спрашиваю, — вообще-то, лучше или хуже прежнего живется? — «Да ведь как тебе сказать… хуже не хуже, да и хорошего-то пока не видать, не выбрались мы еще из-под барской пятки, всей округой, почитай, помещик владеет, замучил… Прута сухого не моги взять, а теперь зима на носу… Аль нам в город за дровами-то ехать, сыстари веков этого не бывало и не будет. Озлобятся мужики, пойдут как-нибудь да и запалят все. Н-на: ни тебе, ни мне…» 8
Способность передать суть и интонацию образной народной речи — одна из особенностей творчества Артема Веселого — проявилась уже в самых ранних его произведениях. Позднее свою журналистскую работу в 1917–1922 годах писатель назовет «Порой оголтелого ученичества».
1917. Мелкие рассказы и очерки о фронте и деревне печатались в Самарских большевистских газетах «Приволжская правда» и «Солдат, рабочий и крестьянин». Псевдонимы — Гурьянов, Лукьянов, Колумб, Н. Кочкуров и др. — не помню 9.
К своему окончательному литературному имени Николай Иванович Кочкуров, по его собственным словам, «шел трудно». Кроме названных им псевдонимов, он подписывался: Артем Задира, Баранов И., Ив. Артемов, Ив. Кукушкин, Ив. Лаптев, Коммунист Сидоров, Константинов Н., Красный Лапоть, А. Лукьянов, Н. К., Н. К-ов, Н. К-ров, Невеселов, Невеселый А., Сидор Веселый, С. В., Сознательный крестьянин, Угрюмый.
С августа 1922 года он отбросил прежние псевдонимы, оставив один — Артем Веселый.
В Самаре советская власть была провозглашена в ночь с 26 на 27 октября 1917 года на общегородском митинге в театре «Олимп».
«К восьми часам вечера здание театра было полным-полно, — вспоминала Ольга Миненко-Орловская. — Но странно: ни крика, ни шума. Говорят вполголоса. Все чувствуют величие наступающего момента.
Собрание открыл Валерьян Владимирович Куйбышев.
— Товарищи! Вчера в Петрограде произошел революционный переворот…
Когда утром 27 октября ликующая толпа новых хозяев России выкатилась из здания „Олимпа“, Артем дождался у входа двух рабочих Трубочного завода.
Он заключил их в свои широкие объятия, трижды поцеловал и сказал:
— Поздравляю, отцы, с первым в жизни праздником!» 10
Кочкуров становится членом редколлегии «Приволжской правды». С ноября он вошел в состав редколлегии газеты «Солдат, рабочий и крестьянин». По призыву Самарского губкома записался бойцом в отряд Красной Гвардии. В конце декабря 1917 года с мандатом Самарского губкома партии направился на Западный фронт агитировать солдат за прекращение войны.
На другой день я был готов в поход — красногвардейская шинель, домашняя шапка и дырявые валенки. Вокзал, теплушка, солдатня, мешочники […]
Под Тулой — крушенье, несколько теплушек были разбиты в щепы, две скатились под откос. Отсюда с эшелоном матросов — на Москву. […]
За Смоленском, в сторону фронта, поезда идут почти пустые. Спускаюсь с крыши в мягкий вагон и отсыпаюсь на плюшевом диване…
— Двинск, дальше поезда не ходят, вылезай, служивый, — в дверях купе стоит с веником в руке проводник.
Вокзал загажен, выбиты стекла, в зале 1-го класса митинг… И за вокзалом — митинг; как жаль, что тогда никому и в голову не приходило записывать речи митинговых ораторов — вот была бы книжища и для историков, и для словесников.
Двинск — это уже фронт. Где-то в двадцати километрах на северо-запад — линия немецких окопов […] 11
Рассказы попутчиков, выступления на митингах, голодные солдаты в окопах, условия их жизни («землянка похожа на звериную нору»), — все вспоминалось Артему Веселому, когда он работал над романом «Россия, кровью умытая».
Но это — через несколько лет. Пока же, вернувшись в Самару, Николай Кочкуров по горячим следам пишет очерки «На фронте» и «В дороге».
В вагон-теплушку пассажиров набилось полно. Вторые сутки я лежу на нарах, припертый к стене мешками, людьми. Некоторые едут на крышах. […] У нас в вагоне было тоже ненамного лучше, чем на крыше. В стенах и потолке зияли широкие щели, отчего в вагоне все время ходили сквозняки. Достаточно было затопить железную печь, и вагон наполнялся удушливым дымом, который ел глаза, захватывал дыханье.
Однако ж, несмотря на то, что вагон был буквально полон, на каждой станции, где останавливался поезд, к нам просились и лезли сотни людей. […]
— Сунь ему горячей головешкой в рожу, — советует кто-то из темного угла вагона…
Многих сталкивают обратно, под колеса уже бегущего поезда, некоторые счастливцы остаются и минут через пять уже заводят дружескую беседу с теми, кто их сталкивал. Кругом кипят споры. […]
— Эх-хэ…хе … дожили… времена наступили, нечего сказать, погибает Россия, а никто и в ус не дует… [Реплика принадлежит «господину в богатой шубе»].
Мужичок сдергивает шапку, встряхивает кудластой серой головой и уверенно говорит:
— И… и… милый, не беспокойсь, за нашу то есть Рассею не сумлевайся. Она вывернется 12.
В декабре 1917 — январе 1918 года отряды уральских и оренбургских казаков выступили против советской власти. Образовался Оренбургский фронт…
15 мая Самарская губерния была объявлена на военном положении, редакция послала Кочкурова в командировку в уездный город Бузулук, которому угрожало нападение казачьей Оренбургской армии генерала Дутова.
Через неделю Кочкуров вернулся в Самару с материалами о событиях в прифронтовых районах. Несколько заметок и сообщений «от нашего корреспондента» он опубликовал в газете «Солдат, рабочий и крестьянин» за подписью Н. Кочкуров и Колумб — «Во власти бандитов» «Деревенские кулаки и Дутов», «С фронта» и другие 13.
Николай Кочкуров записался добровольцем в боевую дружину и принял участие в решающем бою за Самару у села Липяги 4 июня.
Наша боевая дружина коммунистов из Самары была выслана на фронт под село Липяги, в 1 2 верстах от города.
Прибыв к месту назначения, мы на окраине села вырыли две линии окопов и стали ждать наступающих с Волги чехов.
На другой день к нам на подмогу прямо с Оренбургского фронта прибыл Северный летучий отряд моряков-балтийцев […]
Чехи подтянулись и ударили в штыки. Наши части, лишенные общего руководства, штыкового удара не приняли и обратились в паническое бегство.
И только отряд моряков не побежал. К нему присоединилась маленькая группа из нашей дружины.
Залегли у железнодорожной насыпи и больше часа вели бой с численно превосходившим нас противником.
Моряки дрались, как львы, и ни один из них не вышел живым из этого боя. По широкой степи раскиданы их косточки.
Какова же судьба бросившихся в бегство?
Позади второй лини окопов протекала речка Татьянка. Больше тысячи человек чехи здесь захватили в плен.