Страница 60 из 66
— Итак, генерал, наша борьба за воздушный шар — это будет нечто аналогичное борьбе за парашют? — поинтересовался Фламбард, когда мы проходили под железнодорожным мостом, ведущим к аппендиксу Уэльс-драйв.
Как я обломал Фламбардову издевательскую покорность! Подобно всем биографам тех, кто еще жив, он походил на упыря, стоящего у обочины дороги, по которой должен проехать объект его писанины, и ожидающего неминуемой аварии, чтобы тут же занести это происшествие в анналы.
— Нечто вроде, — отрезал Орд.
— Проигравшие будут… что? Выброшены за борт?
— Я бы предпочел, чтобы они не сочли за одолжение выброситься сами, но в случае необходимости, да, придется им в этом поспособствовать. У меня в памяти живо воспоминание о борьбе за воздушный шар, имевшей место в сорок втором, в ней принимали участие Дикки Хеппеншталь и Махараджа Ролпинди. Дело было во время перелета через оба полюса: в течение нескольких недель нам было почти нечем заняться, покуда нашу кабину в стратосфере болтало от непрерывного ветра. Ввязаться в подобную авантюру — сущее сумасшествие, но сумасшествия всегда были моей слабостью…
Орд сделал паузу, Дина дернула поводок, отвечая хору, тоскливо лаявшему из собачьего приюта. Фламбард усмирил пса, после чего все время, пока мы шли, сохранял почтительное молчание.
— Полет длился так долго, что я успел посвятить обоих спутников в определенного рода практики, что неизбежно повлекло за собой обиды, сцены ревности и вполне могло бы привести к чудовищному падению, пока они боролись за мою благосклонность. Своего рода сражение, судя по всему, становилось все жестче, и в надежде воззвать к интеллектуальному самолюбию обоих я предложил обсудить следующий тезис: «Эта кабина верит, что практик приносит миру больше пользы, чем теоретик». Мы спорили и спорили…
Тем временем мы завернули за угол на Кертлинг-стрит, и нам в глаза бросились серо-коричневые горы песка и щебня, громоздившиеся во дворах «Тайдуэйуоркс», — бесплодные городские Альпы.
— А с земли за ходом нашего состязания наблюдали в то время профессор в области метафизики из Оксфорда и Стиг Обернердль, бывший вундеркиндом моторной лодки в перерывах между войнами. Махараджа, надо отдать ему должное, признав свое поражение, сделался тихим, как ягненок. Мы снизились до уровня пятисот метров, и он стал вылезать из иллюминатора. Сцена, полная драматизма: солнце садится над морем Уэдделла, неистовые скалы отбрасывают долгие тени, и если бы я высунулся и посмотрел вверх, то увидел бы фигуру Махараджи, который карабкается по крутому отвесу воздушного шара точно муха, ползущая по бокалу для вина. А вокруг проносятся вереницы облаков — завораживающее зрелище!
— Но, генерал, поведайте мне о грядущей, не настолько возвышенной борьбе за воздушный шар. Есть ли у вас на примете какой-нибудь тезис для обсуждения?
— Э-эээ… — Черт! Кит сбил меня с толку. Возвращаться из будущего в обличии Орда всегда было непросто, и я почувствовал, что маска сползает с моего лица.
— И как насчет участников? — вкрадчиво добавил Кит.
— Ну, ты, я, очевидным образом, и… и… Шэрон Крауд.
— Ха-ха! Смотрю, мы опять за старое, Шэрон, бляха, Крауд!
— Нет необходимости язвить. — Маска Орда окончательно съехала, и мое лицо осталось совсем беззащитным.
— О нет, только не сейчас, ты и так слишком бросаешься в глаза!
В таком вот духе, просто и без затей, такова была суть нашей дружбы, а возможно, и причина нашей мрачной заурядной изоляции. У Кита был роман с Шэрон Крауд. Он закончился, и после этого по непонятным причинам и при невыясненных обстоятельствах роман с Шэрон Крауд случился у меня. В свою очередь, завершился и он, а Шэрон вернулась к Киту. Отсюда и бляха между Шэрон и Крауд. Это называется «тмезис» — когда одно слово втискивается промеж другого. Несколько месяцев спустя, на какой-то из последних вечеринок, куда меня занесло, ко мне подвалил некий угрюмый медведь и, ткнув меня в спину, пока я шмякал гуакамоле[60] на бумажную тарелочку, громко проревел — что было слышно всем присутствующим: «А чего бы тебе не сунуть своего малого в мою задницу, послав куда подальше эту телку средней паршивости?»
Это был Кит, который к тому моменту снова разошелся с Шэрон Крауд. Я никогда не мог понять, страдал ли он по-настоящему в связи с ее потерей. Предположим, как свойственно настоящим романтикам, его плоть так и корчило от желания, в его животе начинало булькать при мысли о ее животе, а его глаза наполнялись влагой, когда он смотрел в сторону распростершегося впереди будущего, в котором для нее не было места. Не верилось, что Кит был настолько сентиментален — по крайней мере, не по отношению к Шэрон Крауд. Это слабо вязалось с его криминальным прошлым или с внушительной силой его мысли, особенно разыгравшейся, когда она его бросила.
Бакс — стареющий, волосатый, похожий на гнома и в свое время очень успешный новеллист — тоже знал Шэрон Крауд: и в телесном плане, и не только. Бакс говорил о ней так: «Ничего не попишешь — ее манера цепляет. В шестидесятые, представь: за дверями вовсю идет гулянка, а снаружи ты видишь рыдающих девчушек, потому что с ними кто-то плохо обошелся, а еще ты видишь нескольких оставшихся с носом зареванных слизняков — это ее клиенты!»
— Но, Бакс, — возражал я, — не станешь же ты завоевывать женщину только потому, что она жестко всех отшивает.
— И стану, и завоюю. К тому же она не глупа и весьма привлекательна, а это уже что-то.
Тут он придвинулся ближе, дабы занять себя скручиванием очередной сигареты из какого-то дерьма, и тряхнул своей умопомрачительной челкой, которая нависала над его озорным лицом как занавеска. Таким образом Бакс давал понять, что предмет разговора находится в поле зрения.
Но Бакс никогда не был зареванным мальчиком из свиты Шэрон Крауд. Бакс вообще не плакал, за исключением — по его собственному признанию — лишь того случая, когда он дописал один из своих романов; то ли принял близко к сердцу расставание с умным собеседником, то ли загодя испытывал неприязнь к читающей публике — он так и не снизошел до объяснения. Когда-то у Кита тоже была многообещающая карьера — не говоря о последующей — академическая. Но Шэрон Крауд предала огласке деликатную канву некоторых его исследований, и Кит потерял работу. Какая муха ее укусила? На профессиональную ревность не похоже, при том что сама она была простой преподшей. Почему она с таким небрежением относилась к доверительным разговорам? По мне, так причина крылась в десятилетнем браке, который трещал по швам. Три раза я лишался сна из-за Шэрон Крауд, и — к черту иносказания — тогда оно того стоило. Черт, это и сейчас пришлось бы кстати, когда мой рекорд приближается к тридцати двум футам в секунду. Ее поведение в постели было своеобразным сочетанием нежности и атлетики; частенько, ставя мне синяк, она тут же прикасалась к нему тонкими влажными губами.
На рождественской вечеринке, которую закатили друзья, чья ипотека была такой же, как у нас, Шэрон Крауд подсела к Мэйв, моей жене на тот момент. Интервал между третьей рюмкой и вожделенной четвертой уже затягивался гораздо дольше, чем между второй и третьей. Почувствовав удар в живот, я понял, что наступил тайм-аут.
— Пенис твоего мужа меня просто поразил, — поделилась она своим открытием с моей женой. Мейв не нашлась, что ответить, будучи не в состоянии уловить ни малейшей связи между упомянутым органом и этой жилистой, полинявшей блондинкой, лет пятидесяти, и Шэрон Крауд продолжила: — Я имею в виду, что в возбужденном состоянии он сильно выгибается влево, а на конце оттопыривается. Если сравнивать с носом, я бы сказала, он у него «уточкой».
Это сравнение впиталось в лицо Мейв, как убежавшее молоко в кухонное полотенце.
— Ты намекаешь, что трахалась с моим мужем? — Мейв посмотрела правде в глаза сквозь бокал с вином, как сквозь выпуклую линзу.
Разговор о цыплятах, выращенных в естественных условиях, который я вел с хозяином, оборвался. Цыплячий пух еще пару секунд повисел в воздухе, после чего его окончательно унесло ветром.
60
Гуакамоле — закуска из авокадо в виде пюре; блюдо мексиканской кухни.