Пират

Еще три недели прожил хозяин в родительском доме, и каждую ночь, когда деревня спала крепким сном, Фараон спешил к Ласке. Вдвоем они бежали за околицу, к речной косе, и расходились по дворам с первым рассветным лучом.

Однажды деревенские кобельки подстерегли Фараона на речной косе и набросились на него. Битва была жестокой, кровавой. Неуклюжий с виду дог увертывался от беспощадных клыков с необыкновенным проворством. Несомненное преимущество его в драке – рост. Вот лайка делает прыжок, намереваясь вцепиться ему в глотку. Фараон высоко подпрыгивает на четырех лапах, вздергивает шею – и собака пролетает мимо. Второе явное достоинство – сила удара лапой по голове. После такого удара, всегда стремительного и неожиданного, лайка долго не может очухаться и совершенно беспомощна. И наконец, его мертвая, бульдожья хватка. Уж если во гневе дог ухватит врага, будьте уверены, не отпустит, пока жилы не перегрызет. На совести Фараона было с десяток загубленных собачьих душ. И если первые жертвы сошли ему безнаказанно (поединки происходили в дачной местности, по ночам, когда люди спали беспробудным сном и свидетелей тому не было), то за ротвейлеров он получил сполна. Чрезмерно раскормленные и ожиревшие без движений ротвейлеры каждый вечер прогуливались по бульвару в сопровождении такой же раскормленной хозяйки в узких голубых брюках. Братья вели себя хамски: кусали встречных собак, скалили зубы на людей. Когда раскормленной хозяйке делали замечание: мол, водите собак в намордниках, раз они такие свирепые, она или не отвечала или тоже показывала зубы и коротко огрызалась. Однажды братья, будто сговорившись, бросились на Фараона и здорово располосовали ему бок. Собак не успели растащить. Они вырвали поводки. Прохожие разбежались в разные стороны. Через считанные минуты ожиревшие и неповоротливые братья ротвейлеры распластались на асфальте с разорванными глотками. И тогда Фараон узнал, что такое побои. Дома хозяин бил его долго, чем ни попадя, а потом три дня подряд не давал пищу. Дог навек запомнил, что убивать своих сородичей возбраняется, даже если тебе грозит смертельная опасность. И не будь той памятной схватки, тех жестоких побоев хозяина, плохо бы пришлось сейчас лайкам. И еще спасло их то, что они с первой же минуты драки поняли, что тягаться с невиданной собакой не следует, и стали разбегаться, унося на своих телах ужасные раны, оставленные здоровенными, в палец, клыками дога.

Фараон несколько увлекся, переусердствовал. Одна лайка все же осталась лежать на заснеженной речной косе. Он виновато забил хвостом, обнюхал ее; успокоился лишь тогда, когда учуял слабое дыхание жизни. Как бы извиняясь, он провел по морде лайки языком.

А Ласка все время сидела в сторонке и преспокойно наблюдала за битвой. Только когда последняя собака дала стрекача, она неспешно подошла к Фараону. Она помогала догу зализывать боевые раны. И это было для него высшей наградой за победу.

Но вот однажды утром хозяин спал дольше обычного и не пошел со стариком на охоту. Когда он вытащил из-под кровати чемодан и начал складывать в него знакомые по городской квартире вещи, Фараон понял: уезжают! И точно: хозяин расцеловался со старухой и стариком и вышел с чемоданом на крыльцо. Дог ошалело выскочил во двор, и хриплый раскатистый лай огласил деревню. Ему тотчас ответили десятки собак, но в этом разноголосье не было голоса Ласки. Не знал Фараон., что рано утром хозяин Ласки ушел на охоту и взял собаку с собою. Сейчас она была далеко в тайге и не слышала призывного лая. На взлетную полосу хозяин буквально тащил Фараона за ошейник. Он не хотел уезжать; хозяин догадался, что егоздесь удерживает.

– И здесь кому-то голову вскружил? – не то одобрительно, не то осуждающе сказал он и прихлопнул собаку концом поводка.– Тогда, брат, у тебя не сердце – общежитие!...

С великой неохотой Фараон залез в маленький почтовый самолетик «Аннушку». Когда дверцу захлопнули и, чихнув, взревел мотор, на Фараона нашла такая тоска, что он вытянул шею и громко, длинно, перекрывая работу двигателя, завыл.

Ласка круто переменилась после отъезда Фараона. Уже не было той игривой верткой собаки, хозяйской отрады, что по-щенячьи, на всех ногах одновременно, прыгала возле людей, радовалась всем. Она как бы углубленно ушла в себя. Так ведет себя человек, в жизни которого должны произойти серьезные перемены, Был весел, беззаботен и вдруг – на тебе, словно подменили!

Она неприкаянно бродила по селению, останавливаясь возле тех дворов, где водились щенки, подолгу смотрела на них. Если какой-нибудь' любопытный несмышленыш вылезал через дырку в плетне на большак, она начинала облизывать его. Бока лайки раздались, округлились, и теперь она уже не могла шибко бегать, и хозяин не брал ее на охоту. Надев тяжелые камусные лыжи за околицей, поправив за плечом бескурковку «Зауэр», хозяин ласково трепал загривок собаки и говорил:

– Тебе, мамка, больше отдыхать надо. Полеживай да посапывай. Поняла? Иди, мама, иди домой, без тебя управимся.

И теперь он хаживал на промысел с Ладой, Липкой и Цыганом, а Ласка только провожала их за околицу. Когда прошли трескучие морозы и в воздухе едва слышно запахло весной, Ласка совсем затяжелела. Целыми днями она лежала в своей конуре и очень плохо себя чувствовала. Обычно после еды, переваливаясь с боку на бок, как ожиревшая домашняя утка, она брела за огород, где стояла укрытая большим куском полиэтилена копна, отыскивала в сене засохшие листья зеленого или сизого щетинника и с отвращением съедала их. Щетинник сразу вызывал рвоту, собаке становилось немного легче.

Но гораздо больше физической слабости изводили Ласку Лада и Липка. Они отгоняли ее от Цыгана, который все время увивался за нею, а на них не обращал никакого внимания, ревновали к хозяину, который норовил сунуть Ласке кусок послаще. И если раньше зубастая Ласка живо ставила их на место, то теперь она была почти беспомощна. А Лада и Липка беспрерывно задирали ее.

Однажды ночью Ласка почувствовала сильную боль в животе.

Как назло, в это самое неподходящее время Лада и Липка вытащили свою соперницу из конуры. Не огрызаясь, Ласка заковыляла в хлев, хотела устроиться в укромном уголке, но сучки не оставили ее и там. Ласка – за огород, к сенной копне; не отставали Лада и Липка, то и дело хватали за ляжки. Тогда Ласка длинно заскулила – заплакала, призывая на помощь хозяина. Но хозяин не проснулся, не отогнал жестоких сучек. Было единственное спасение – бежать в тайгу. От жилья без хозяина ни одна нормальная собака не убежит в тайгу ночью. Расчет оправдался: едва подступила плотная зубчатая стена леса, Лада и Липка повернули к дому.

Сделав большой крюк, Ласка выбежала на речную косу. Здесь когда-то она играла с Фараоном. И здесь ей предстояло ощениться. Собака пробралась к стволу разлапистой прибрежной ели и залегла. Пушистая хвоя шатром сомкнулась над нею.

II

Стылой апрельской ночью из норы, прогнув гибкое тело, вылезла рысь, самка. Она вдохнула полной грудью колюче-игольчатый воздух, и от долгого лежания, от слабости у нее закружилась голова. В норе осталось трое отощавших рысят. В материнских сосцах уже давно не было ни капли молока. Последняя добыча – длинноухий зайчишка-подросток, жилистый и невкусный, кончилась три дня назад. Кости его, с которыми сейчас играли рысята, были обглоданы с такой тщательностью, что совершенно потеряли вкус, как лежавший в норе лобастый булыжник. Отчего же тогда рысь не позаботилась о пище заблаговременно, и три дня кряду глодала безвкусные заячьи кости? Дело в том, что, возвращаясь с последней охоты, она еще издалека почуяла: что-то неладное творится там, возле норы. Оставила добычу и со всех ног бросилась туда. И не ошиблась. От норы черной молнией взлетел на высокую лиственницу соболь, хищник злой и беспощадный. Рысь бросилась в нору. Целы, целы рысята! Не успел соболь полакомиться ими. Она начала преследовать зверька. Соболь шел верхом, рысь – низом. Но как ни остра она была глазами, в темноте вскоре потеряла его из виду; а если добыча наверху, не каждый зверь учует ее с земли. Рысь мастерица лазать по деревьям, но прыгать с дерева на дерево не может так ловко, как соболь: телом тяжела. И она оставила погоню.