Интеллигент в первом поколении

— Новый заведующий хирургическим отделением. А я, Палашников, голодна. У тебя что-нибудь съедобное есть?

Они вместе попили чаю, и Константин Иванович коротко рассказал о совещании. Вера Николаевна невнимательно слушала мужа, перемыла оставленную в раковине с утра посуду, влажным полотенцем протерла подоконник и холодильник и совершенно неожиданно, перебив Константина Ивановича, спросила:

— А отпуск тебе дадут?

Палашников смутился, начал объяснять, но так ничего толком и не объяснил.

— Прекрасно, — заключила Вера Николаевна и ушла в ванную комнату.

Пока набегала вода, Вера Николаевна неторопливо разделась и подошла к зеркалу. С серьезной внимательностью она долго изучала свое лицо и вдруг с горечью подумала: «Господи, да ведь я старею. А мне-то все кажется, что я еще не начинала жить, что я еще только на пути к настоящей жизни. Что же это такое — настоящая жизнь?»

«Что же это такое — настоящая жизнь? — вновь подумала она, уже лежа в постели. В постели она была одна: Палашников любил работать по ночам. — Что же? Неужели только вот это: работа, дом, муж, посуда, магазин, работа? И так изо дня в день, из года в год, до первых морщин, потом— до седых волос и… Дом, анатомка, дом, кладбище. И это — настоящая жизнь? То, ради чего она появилась на земле, училась ходить, смеяться, любить прекрасное, любить… Значит, все это ради дома, мужа, посуды, магазина, работы? Нет и нет! Ну а где же в таком случае ее настоящая жизнь? Может быть, в детях, которых у нее нет? В детях— возможно. Но ведь не только в них. У детей должна быть своя настоящая жизнь, у родителей — своя. Так где же она?» — Мысли Веры Николаевны хоть и были беспорядочны, но упрямо кружили на одном месте, словно почуяв какую-то, пока еще невидимую, добычу, которую она непременно хотела настичь и получить в виде желанного трофея.

— Палашников! — громко крикнула Вера Николаевна. — Ты можешь оторваться от стола?

— Да, конечно, — Константин Иванович появился в дверях.

— Объясни мне, пожалуйста, что такое настоящая жизнь?

Константин Иванович удивленно вскинул брови, озадаченно погладил подбородок и, явно недооценив вопрос, начал обстоятельно объяснять:

— Это, Верочка…

Нет, не понял Константин Иванович свою жену, как и не понял того, что после таких вопросов следует немедленно бросать самую спешную работу, бежать — лететь, ехать хоть с самого края света, чтобы обнять и успокоить женщину.

У них установилась забавная привычка: за десять минут до приема Красильников — если он был свободен — заходил к Вере Николаевне и в том шутливом тоне, который он усвоил по отношению к ней в ресторане, заводил какой-нибудь пустяковый разговор. Вера Николаевна уже при одном только виде опрятной, подтянутой фигуры Красильникова невольно настораживалась и, как она сама думала о себе, становилась ежиком.

— Ну вот, уважаемая Вера Николаевна, — переступая порог и весело улыбаясь, говорил Красильников, — оказывается, вы в городе знаменитый человек.

— Вы что же, обо мне сведения собираете?

— Как вы плохо обо мне думаете, — вздыхал Красильников и садился на стул для пациентов. — Просто о вас всюду говорят.

— Говорят, очевидно, о моем муже? — уточняла Вера Николаевна.

— Никак мне не хочется верить, что у вас есть муж, да еще такая знаменитость.

— Вадим Сергеевич, у вас не повышенное давление? Давайте проверим?

— Всегда мечтал быть знаменитым, но кто-нибудь опережал меня: космонавт, писатель, модный актер. Теперь вот ваш муж.

— Оставьте в покое моего мужа, — возмущалась Вера Николаевна.

— Извольте, — покорно соглашался Красильников. — Между прочим, Вера Николаевна, я ему совершенно не завидую…

— У меня начинается прием.

— Приняли бы вы меня, по личным вопросам? — Он смеялся.

— А вы женитесь, — советовала Вера Николаевна, — вот и обеспечите себе ежедневный прием по личным вопросам.

— Я подумаю, — соглашался Красильников…

Постепенно разговоры по утрам превратились в привычку, а там — Вера Николаевна и заметить не успела — в необходимость. Если Красильников по каким-то причинам не заходил, она весь день хандрила, бывала раздражительна и суха с больными, объясняя это себе переутомлением и влажным климатом. В такие дни Вера Николаевна почему-то неизменно вспоминала свой родной юг, подруг и знакомых, теплые ночи у моря и само море, таинственно живущее среди земли. Там, на юге, думала Вера Николаевна, совершенно иная жизнь, и поэтому там невозможны такие люди, как Красильников. Только на краю земли можно сохранить этот тип мужчины. Как это ни странно, Вера Николаевна еще ни разу не усомнилась в том, что Красильников пошловатый мужчина. Первое впечатление — сильное впечатление, а оно было именно таким. Но еще удивительнее то, что именно эта воображаемая Верой Николаевной пошловатость Красильникова более всего привлекала ее к нему.

— Знаете, Вера Николаевна, — говорил на следующий день Красильников, — я подумал и решил, что мне жениться рановато. Женщины любят сильных мужчин, а у меня едва душа в теле… Женщины любят знаменитостей, а я пока даже в своем околотке мало известен. Женщины любят…

— Хватит, — перебила Вера Николаевна. — Я знаю женщину, которая полюбит вас и таким… бедненьким.

— Кто она?! — вскочил Красильников, — Где она?

— Рядом, — Вера Николаевна улыбнулась, — через кабинет от меня.

— У-у-у, — Красильников сел, — не люблю окулистов. Когда они заглядывают в глаза, мне всегда кажется, что они там видят больше, чем я хочу. А домашний окулист— это хуже инспектора ГАИ перед подвыпившим водителем. Вера Николаевна, на что вы меня толкаете?

— Кто ваши родители, Вадим Сергеевич? Старые интеллигенты?

— Мои?! — он искренне удивился. — Ну что вы. Увы, Вера Николаевна, в нашей семье я интеллигент в первом поколении.

Через два дня случайно Вера Николаевна узнала, что Красильников дважды заходил к Тоне. Прощался с нею и заходил к так не нравящимся ему окулистам. Вначале она удивилась, и только. Но когда Тоня, пунцовея круглыми щеками («здоровье краше всех румян»), с испуганным восторгом передала содержание их разговоров, которые носили чересчур смелый, даже рискованный характер, Вера Николаевна возмутилась.

«Вот он где, голубчик, карты раскрыл, — с тихим злорадством думала Вера Николаевна, — интеллигент в первом поколении. Конечно, он не женится на ней, но почему бы не побаловаться с милой пустышкой? Очень даже охотно. Итак, уважаемый Вадим Сергеевич, вас не хватило и на месяц. Далеко пойдете».

В таком духе она размышляла долго, весь день, тщательно заготавливая фразы, которыми хотела положить конец затянувшимся визитам Красильникова, но все получилось иначе…

— Вообразите, Вера Николаевна, — по своему обыкновению, с порога заговорил Красильников, — я решительно взялся ухаживать за Тонечкой. После наших академических бесед я просто наслаждаюсь тихим и уютным разговором о последних событиях в городе и даже рискую выражать свою точку зрения на современную семью.

Как всегда, он опередил ее, опередил своей искренностью и безвинным помаргиванием за стеклами полуроговых очков. Но ее почему-то задело, если не сказать больше, «академическое» определение их бесед. Что он хотел сказать? Она не знала, но вдруг почувствовала, что именно этими словами он сделал какой-то новый шаг в их отношениях, и на этот шаг надо отвечать.

— Значит, — Вера Николаевна решила говорить прямо, — если я правильно поняла, вас наши встречи уже не устраивают? Разговоры на отвлеченные темы, кабинетный официоз — не для вас. Гораздо больше вас привлекает нестрогий интим в полутемной комнате? Или ресторан, а потом полутемная комната и диван с думочками… Вы что предпочитаете?

— Я? — он странно посмотрел на Веру Николаевну, слабо усмехнулся и раздельно ответил: — Интим и диван с думочками…

Неожиданная вспышка раздражения прошла, и Вера Николаевна с ужасом подумала: «Что я ему наговорила? Зачем? Господи, всегда презирала медицинские откровения, свободный разговор на „любые темы“, а сама? Что же это такое?»