Страница 17 из 60
– Семь тысяч дьяволов, капитан! Клянусь небом, мы уже в пятый раз проезжаем мимо этой пальмы с двумя верхушками! – воскликнул один из пиратов, сопровождавших Билла.
– Разве ты не знаешь, Тим, что клясться, да еще самим небом, – тягчайший грех?! Самим Господом сказано: не клянись небом, потому что оно – Престол Всевышнего. Представь, Тим, как далек ты сейчас от этого престола вместе со своими гнусными делишками, отмолить которые так же невозможно, как вычистить до блеска тот котел из преисподней, где черти сварят тебя живьем после твоей неправедной кончины! Или ты надеешься, что я, Черный Пастор, твой капитан, перед смертью отпущу тебе грехи, очистив тебя от них твоей же кровью?
– Брось, Билл, сейчас не время для диспутов на евангельские темы! – оборвал капитана тот самый Джим Льягас, который, по слухам, водил дружбу с колдунами вуду. – Оставь свои нравоучения для жалких купчишек и чванливых испанских кабальеро! Похоже, что мы и вправду заблудились и ходим по кругу: взгляни, вон на том кусте впереди – клок от твоего собственного плаща!
Черный Билли в ответ грязно выругался и проревел нечто нечленораздельное, долженствующее свидетельствовать о крайней степени его негодования.
– Заткнись, чернокожий выродок! – гаркнул он. – Я сам знаю, что мне делать! Подхлестните коней, олухи, а то можно подумать, что вы скачете на мертвых черепахах! Шевелите копытами, скоро мы их догоним, они не могли далеко уйти!
Пастор, конечно, не поверил Абрабанелю. Он был убежден, что зеленоглазая и ее спутники поджидают ювелира в каком-нибудь укромном местечке. Подобная догадка, если бы она оправдалась, несомненно, увеличивала шансы Черного Билли: ведь сбежавшим голландцам негде было взять коней, а, следовательно, французы должны были бы ждать их довольно долго.
Однако по мере того как рассветало, он все больше убеждался в правоте Тима: петляющая в горном лесу тропинка вела вкруговую, и они напрасно потеряли несколько часов, блуждая в темноте и без толку загоняя лошадей.
– Холера меня возьми! Девять тысяч чертей! Будьте вы все прокляты! – зарычал Билли, соскакивая на землю и в бешенстве начиная размахивать клинком направо и налево.
Кони остальных шарахнулись по сторонам. Один из пиратов вылетел из седла и угодил прямо в колючий кустарник, другие сочли за благо отъехать подальше. Несколько минут верный Пастор бушевал, срубая верхушки кустов и лианы саблей, пока ее лезвие не застряло намертво в смолистом стволе какого-то дерева. Билл задохнулся от ярости, со всей силы рванул саблю за эфес и вместе с ней отлетел назад, ударившись башкой об обломок скалы. Отшвырнув зазубренный, изрядно погнутый и совершенно теперь бесполезный клинок, он обхватил руками ближайшее дерево, словно намереваясь выдернуть его с корнем, но в этот момент увидел далеко впереди мелькающие огни костра.
– За мной, ребята, скорее! – взревел Черный Билл и, не разбирая дороги, бросился напрямик сквозь чащу. – Сдавайтесь, сукины дети! Не шевелиться, или я перестреляю вас, как куропаток! – рявкнул он перед тем, как выскочить из кустов прямо к костру. На ходу пират выдернул из-за пояса пару пистолетов и для устрашения пальнул было в воздух, но громко курки щелкнули и… все. В досаде отшвырнув оружие, Черный Пастор раздвинул широкие мокрые листья какого-то растения и гордо выступил на поляну в предвкушении торжества…
Вместо французов вокруг костра расположились отвратительные полуголые создания, вымазанные мелом, кровью и коричневой глиной. В предрассветных сумерках на фоне сереющего неба четко выделялся силуэт плечистого дикаря с диковинной татуировкой на груди. Он был бос и наг, а его одежду составляла только узкая набедренная повязка. Ноги и руки его были унизаны огромными браслетами из резной кости и плетеной соломы. В его косматые седые волосы были вплетены пестрые перья, цветные лоскутки и клочья шерсти. Он слегка раскачивался из стороны в сторону на полусогнутых ногах и, указывая мускулистой рукой на каких-то зверей, подвешенных над костром на длинных палках, выкрикивал приказания на непонятном гортанном языке. Несколько человек копошилось вокруг огня, другие с трудом поворачивали эти деревянные вертела с жарким.
Черный Билл замер, разинув рот. Чего-чего он не повидал в своей грешной жизни, но представшая сейчас его глазам картина заставила содрогнуться даже его: над пламенем живьем поджаривалось несколько юношей-дикарей, связанных по рукам и ногам. У костра плясали два представителя племени. Их узкие юбочки из пальмовых листьев задорно подпрыгивали в такт, обнажая мускулистые бедра и ягодицы. На головах сих плясунов красовались яркие повязки из перьев тукана, запястья и лодыжки украшали повязки из древесных волокон – даже такому дремучему человеку, как Билл, стало понятно, что у людей – праздник. У одного индейца на затылке красовался пучок обезьяньих волос, который при особенно высоком прыжке развевался, как грива какой-нибудь взбесившейся лошади. Оба плясуна вдобавок ко всему еще и умудрялись гундеть в какие-то дудки, из которых в такт их диким прыжкам неслись отвратительные визгливые звуки. В этом танце индейцы демонстрировали чудеса акробатики: по их покрытым потом голым спинам можно было догадаться, что вот так, широким шагом с подскоками, а часто бегом в едином ритме, они проскакали без передышки по меньшей мере пару часов. Черный Билли нервно сглотнул и хотел было удалиться, как вдруг взгляд его упал на странные музыкальные инструменты, в которые дикари дули во всю силу своих легких: хорошенько рассмотрев их в отблесках огромного костра, Пастор почувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку. Дудки были сделаны из человеческих костей.
Потрясенный жутким зрелищем, Билл словно застыл. Опомнись он мгновением раньше, он, возможно, успел бы еще сбежать. Но его заметили, и в мгновение ока он был окружен плотным кольцом размалеванных тварей. Привычным движением рванувшись к сабле, рука пирата нащупала лишь пустые ножны…
– Тим, Джим, Пит, Энди! Сюда, черт вас подери!
Однако никто не отозвался. Пираты либо плутали в лесу, либо просто не сочли нужным сопровождать капитана в его последнем броске через заросли и предпочли вернуться в разгромленный Гро-Шуан, чтобы подсобить приятелям в дегустации рома. Черному Пастору оставалось рассчитывать только на собственные силы. Он двинул кулаком в рожу ближайшему людоеду и одновременно пнул ногой в живот другого. Однако индеец оказался проворнее измотанного ночным налетом и бессмысленной четырехчасовой скачкой капитана и схватил его за ногу. Изрыгая проклятия, Билл повалился на землю, и каннибалы, плотно скрутив добычу по рукам и ногам, подхватили его и грубо швырнули под ноги широкоплечему дикарю, отдававшему приказания. Билли заревел, как раненый медведь, и напряг все силы, стараясь разорвать веревки и вскочить на ноги. Но вождь коротко гаркнул что-то по-своему, и на грудь пирата уселся жирный лоснящийся от пота дикарь со множеством жестких косичек, в которые были вплетены крылья каких-то насекомых.
– Дьяволовы отродья, мерзкие хари, свиные рыла, чтоб вам провалиться! – задыхаясь от злобы и бессильного бешенства, бормотал Черный Билл. – На кой зюйд-вест я вам сдался, ели бы себе своих молоденьких сородичей, вон их у вас сколько поджаривается… Проклятая французская сучка, а ведь все из-за тебя! Ну погоди, ты у меня еще попляшешь!..
Впрочем, так Пастор бранился скорее по привычке: он вполне отдавал себе отчет, что через несколько минут состоится последний ужин в его жизни, и кушать на нем будут его самого. Потом его посетила другая мысль: «А, может, мне и на руку эти недопеченные мальчишки?! Эти твари сейчас их слопают, наедятся, а меня оставят на следующую трапезу…» Билли даже начал озираться по сторонам в надежде увидеть какой-нибудь предмет, об который в случае чего удалось бы перетереть веревки и освободиться. Но тут произошло нечто уж вовсе непредвиденное: вождь обернулся к индейцам, поворачивавшим вертела, к которым были привязаны юноши, и опять что-то прокаркал на своем гадком наречии. Дикари засуетились и один за другим начали снимать шесты с рогатин, на которых те были укреплены. Через несколько минут все шестеро молодых людей, измученные, с обожженной кожей и опаленными волосами, предстали перед вождем. Кто-то подал ему острый каменный, загнутый, как змеиный зуб, нож с рукоятью в форме какого-то божка со змеиным языком, и вождь поочередно коснулся фигурным лезвием груди каждого юноши. Затем он обратился к ним с речью, в которой Биллу почудилось какое-то дикое торжество и угроза, хотя он не понимал ни слова.