Страница 13 из 15
Выслушав Бекназара, Хаиткулы сказал:
— На воре шапка горит, шапка, которая продана за шестнадцать рублей. Думаю, что к этому числу надо приписать еще три нуля. А в Махачкале куплена шляпа… куплена подороже — за двадцать тысяч. Здесь продешевили, выходит. Остается вопрос: кто ее купил и к кому рвется наша Ханум Акбасова?
— Сейчас об этом ничего нельзя сказать точно, товарищ капитан. Думаю, узнаем об этом, только когда встретим того, кто приедет за Акбасовой. Неясно, зачем она вызывает его.
— Чтобы помог донести до самолета чемодан.
— Шутите, товарищ капитан.
— Не до шуток. «Дети в больнице». Эта она, конечно, про своих работничков. Сама, думаю, собирается смыться. Наблюдайте за каждым ее шагом. Поручаю это Талхату, она его не знает в лицо. Вот-вот нагрянет тот из Махачкалы. Ему явно нужен чемодан, и скорее всего в нем будет серьезный груз. Деньги она могла бы переслать по почте или перевести из одной сберкассы в другую. Возможно, что деньги она уже обратила в металл. Помнишь, сколько на ней всяких побрякушек?
— Товарищ капитан, а начальство нас снова торопит. Все, мол, настолько ясно, что нечего дальше тянуть…
Дверь отворилась, и в кабинете появился майор Каландаров. Дружески пожал им руки, сел в кресло, и… Хаиткулы приготовился слушать его, зная, что ему будет сказано.
— Нет, нет, капитан. — Майор молитвенно поднял руки над головой. — Так дальше нельзя. Я недоволен вами. Вы все уже сделали замечательно. Довели до логического конца. Вы вырастили урожай, наше дело — его собрать.
Хаиткулы молча слушал витийствующего начальника следственного отдела, слушал и не возражал ему. А тот сел на своего любимого конька:
— Съешь мясо, а кости зарой. Пора вам зарыть кости. Берите немедленно директора, обыщите ее квартиру. Ей-богу, если она, просидев ночку в КПЗ, не расскажет все о своих делишках, я сниму с себя звездочки. Капитан, вы ведете себя так, как будто все еще находитесь в институте и проходите практику. Кого вы ждете из Махачкалы? Может, он приедет через неделю или через месяц. Акбасова нам может рассказать об этом уже завтра, и не надо будет его ждать.
Хаиткулы спокойно выслушал и эту тираду. Он знал, что инициатива в раскрытии этого дела в его руках, он хотел его довести с максимальной пользой и знал, что сделает это. Он чувствовал себя как никогда уверенно, как шахматист, видящий партию вперед на много ходов.
— Постарайтесь понять природу этих людей. — Хаиткулы направил в сторону майора остро отточенный карандаш. — Человек, с которым должна встретиться Ханум, наверняка глаз не сомкнул этой ночью. Шестнадцать тысяч его ждут, а кроме них, еще одиннадцать, которые Акбасова накопила и которые тоже должны достаться ему. Двадцать семь тысяч! Да я уверен, что он уже в пути. Жадность таких людей заставит их мчаться хоть на край света…
— Не прозевайте только. Они все хитры, как шакалы и лисы. Зря не слушаете меня. — Каландаров с сожалением отметил про себя, что Хаиткулы как был, так и остался несговорчивым. — Директор уже подала заявление об увольнении, ее никто не станет удерживать, слишком много шума вокруг того, что делалось на заводе. Она спешит, но поспешите и вы… Как следователь я настаиваю на завершении дела.
Майор поднялся и вышел из кабинета, не потрудившись закрыть за собой дверь. Видно было, что он обижен на своих младших коллег.
Талхат, находившийся здесь, подал реплику:
— Чем больше стареет человек, тем больше стареет его душа. Какой сердитый!
Он встал и прикрыл дверь.
Хаиткулы поправил товарища:
— Каландаров нас еще многому может научить. Стар дуб, да корень свеж. Ты иногда понаблюдай, как он работает, немногие так умеют. А это дело, что же, и правда некрасивое, бросает пятно на город. Всем хочется побыстрее поставить в нем точку, и Каландарову, понятно, тоже… Отлично его понимаю.
Как долго происходили хищения на заводе? Сколько раз вывозили расхитители готовую продукцию? Вот два основных вопроса, на которые Хаиткулы еще не получил точных ответов, а только они могли помочь определить общие размеры хищений. Очевидно, первое хищение совершилось три года назад. Об этом говорил сторож, а Хаиткулы верил ему. Но завскладом упорно это отрицал. На очной ставке сторож повторил все, что сказал на первом допросе, но Нерзи Кулов пришел в бешенство: «Не сумасшедший ли я? Чтобы пить с тобой водку! Такое и во сне мне не приснилось бы… Это не я сумасшедший, это у тебя помутилось в голове, собака!»
При обыске у Нерзи Кулова нашли злополучную ведомость с подписями главного бухгалтера, сторожа и всех других, кто получал мзду после продажи «левой» водки. Но даты, когда эти люди получали «вознаграждение», не были указаны. Худдыков, Шериклиев, Кузыбаев и остальные, кроме сторожа, твердили одно: все, что с ними произошло, произошло «случайно», «один-единственный раз» (в крайнем случае два раза, но тоже «случайно») и т. д. Шериклиев вообще не считал себя виноватым: «Привез лишний товар, но продать его не успел…»
На душе у Хаиткулы было неспокойно, и порой он начинал мысленно соглашаться со следователем: «Прав он — надо было сразу взять под стражу Кузыбаева и Нерзи Кулова, сразу, как был задержан Худдыков. Можно было бы добиться большего на сегодняшний день. И Бекназару не пришлось бы рисковать жизнью, да и свадьбу он давно сыграл бы».
Но и предостерегал себя Хаиткулы от ненужной раздвоенности: «Ничего… Все, пожалуй, идет как надо. Пусть не теми темпами, какие обычно бывают, зато мы не упустили ни одного звена. Фактов накопилось столько, что достаточно одной-двух улик, чтобы вся картина со всеми ее участниками стала абсолютно понятной». Хаиткулы много думал о той роли, какую играла в этом деле Ханум Акбасова. Очевидно, не она была запевалой — эта роль досталась Кузыбаеву, но она, безусловно, многое знала. Ни одного факта против нее пока не было выставлено, никто ни разу не назвал ее. В этом было что-то загадочное, в этой власти, какую она имела над своими сослуживцами. Она до сих пор оставалась в тени, и, похоже, никакие силы ее не могли заставить выйти оттуда.
«Ну что же, дождемся разворота событий, — думал Хаиткулы, — а сейчас тоже два неотложных дела, которые могут преподнести неожиданные сюрпризы».
Два дела ждали его в этот вечер: общее собрание коллектива винозавода и долгожданная свадьба Бекназара Хайдарова.
Собрание началось за час до окончания работы завода. Собрались не только начальники цехов, но и рабочие, занятые на производстве, и грузчики. Пришли почти все, потому что на повестке стоял серьезный вопрос: случаи хищений на предприятии и меры борьбы с ними.
Открыла собрание директор:
— Дорогие товарищи! По рекомендации горкома партии и отдела внутренних дел мы проводим сегодня собрание, посвященное чрезвычайным событиям, которые произошли в нашем коллективе.
Она поправила прическу. Сверкнув золотыми серьгами и сделав изящный жест рукой в сторону сидящих в президиуме представителей горкома и милиции, продолжала:
— События, прямо скажем, ужасные, поступки ряда работников важнейших звеньев производства вопиющие. Еще недавно мы хвалили и нашего бухгалтера, и Нерзи Кулова, они были удостоены права висеть на доске Почета, а теперь я должна краснеть и перед вами, товарищи, и перед ответственными партийными работниками (кивок в их сторону), и перед органами милиции (скорбная улыбка в направлении Хаиткулы, представлявшего на собрании милицию)… Теперь, товарищи, пришло время поговорить о причинах случившегося, о тех предпосылках, которые дали расхитителям возможность действовать безнаказанно. Возьмем, к примеру, нашего сторожа. Он взят под стражу. Давно я догадывалась, что этому человеку не во всем можно доверять.
Ханум долго и красочно распиналась, каялась в попустительстве мошенникам. Высказала несколько запоздалых соображений по вопросам производственным — было видно, что в заводских делах она разбиралась.
Она говорила долго, но в какой-то момент почувствовала, что ее речь не находит отклика у собравшейся аудитории, что ее плохо слушают и хуже того — ей плохо верят. А на некоторых лицах она прочитала написанное на них красноречивое осуждение: «Ты виновата больше всех, потому что ты знала о здешних порядках. Ты сама их и завела, эти порядки». Возможно, ей только показалось, что о ней так думают, но когда она закончила выступление, то чувствовала себя совсем неуверенно.